Аравинд Адига - От убийства до убийства
Кешава повернулся к брату, который откинул, чтобы послушать их разговор, угол одеяла.
Виттал накрылся с головой и повернулся к ним спиной.
– Делай с ним, что хочешь, – пробормотал он. – Я работаю, у меня своих забот хватает.
Однажды вечером, когда Кешава мыл автобус, чья-то трость пристукнула рядом с ним по земле.
– Горлодер! – Это был Брат, одетый в его обычную белую майку. – Ты нам нужен на митинге.
Автобус номер 5 доставил на Майдан Неру всех мальчишек автобусной станции. Здесь собралась огромная толпа. В землю были врыты колья, с которых свисали маленькие копии флага партии Конгресса.
В самой середке площади соорудили большой помост, над которым висел огромный портрет усатого мужчины в темных очках, воздевшего перед собой руки – так, точно он благословлял все сущее. Под портретом сидели шестеро мужчин в белых одеждах. Седьмой говорил в микрофон:
– Он хойка, но сидит рядом с премьер-министром Радживом Ганди и дает ему советы! И теперь весь мир видит, что хойка заслуживают доверия, что на них можно положиться, какую бы ложь ни распространяли о нас банты и представители других высших каст!
Спустя недолгое время к микрофону вышел и сам Член Парламента – тот, что был изображен на портрете.
И Брат тут же прошипел:
– Кричите!
Мальчики, стоявшие на задах толпы, набрали в грудь воздуху и завопили:
– Да здравствует герой народа хойка!
Они прокричали это шесть раз, и Брат приказал им умолкнуть.
Великий человек выступал целый час:
– У нас будет храм хойка. Что бы ни говорили брамины, чтобы ни говорили богачи, в этом городе будет храм хойка. Со священниками хойка. С богами хойка. И с богинями хойка. С дверьми хойка, с колокольчиками хойка и даже с ковриками у дверей и дверными ручками хойка! А почему? Потому что мы составляем девяносто процентов населения города! У нас есть здесь права!
Брат приказал мальчикам кричать: «Мы девяносто процентов города! Мы девяносто процентов города!» Мальчики заорали, один только Кешава подошел поближе к Брату и прокричал ему в ухо:
– Нас же не девяносто процентов. Это неправда.
– Заткнись и кричи.
По окончании митинга с грузовиков стали раздавать бутылки с вином, и люди побежали, толкаясь, чтобы успеть схватить их.
– Эй, – поманил к себе Кешаву Брат. – Иди сюда, выпей, ты это заслужил.
Брат хлопнул его по спине, другие силой влили в горло Кешавы вино, он закашлялся.
– Наша голосистая звезда!
Когда Кешава вернулся той ночью в проулок, Виттал ожидал его, скрестив на груди руки.
– Ты пьян.
– Ну и что? – Кешава толкнул его в грудь. – Ты мне кто, отец?
Виттал повернулся к игравшему со своими котами соседу и закричал:
– Этот малый потерял в городе все представления о приличиях. Он больше не отличает хорошее от плохого. Он водится с пьяницами и бандитами.
– Предупреждаю тебя, не говори таких слов о Брате, – негромко сказал Кешава.
Однако Виттал не умолкал:
– О чем ты только думаешь, болтаясь по городу в такой поздний час? По-твоему, я не знаю, в какого скота ты обратился?
Он замахнулся на Кешаву кулаком, но младший брат перехватил его руку.
– Не прикасайся ко мне.
И, не совсем понимая, что он делает, Кешава собрал свою постель и пошел по проулку.
– Куда это ты собрался? – крикнул ему вслед Виттал.
– Я ухожу.
– А спать где будешь?
– У Брата.
Он почти уже вышел из проулка, когда услышал, как старший брат окликает его по имени. По щекам Кешавы текли слезы. Одного зова ему было мало; ему хотелось, чтобы Виттал побежал за ним, догнал, обнял, попросил вернуться.
Чья-то рука легла ему на плечо, и сердце Кешавы подпрыгнуло. Однако, обернувшись, он увидел не Виттала, а соседа. Секунду спустя прибежали и коты и с истошным мяуканьем принялись лизать ступни Кешавы.
– Ты же знаешь, Виттал так вовсе не думает! Он волнуется за тебя, вот и все, – ты связался с опасными людьми. Забудь о том, что он сказал, и вернись.
Но Кешава лишь головой покачал.
Было уже десять часов. Кешава пошел в мастерскую, где ремонтировали автобусы. В темноте двое мужчин в масках резали синим огнем металл; пар, искры, запах едкого дыма и громкий шум.
Спустя некоторое время один из мужчин резко дернул рукой вверх, и Кешава, не понимая, что это значит, пошел за автобусы. Там он обнаружил комнату, а в ней, на полу, женщину, которой никогда прежде не видел. Опустившись на корточки, она массировала ступни Брата, сидевшего, по пояс голым, в плетеном кресле.
– Возьмите меня к себе, Брат, мне негде ночевать. Виттал прогнал меня.
– Бедный мальчик! – Брат, не поднявшись из кресла, обратился к женщине, которая занималась его ногами: – Видишь, что происходит в этой стране со структурой семьи? Брат выгоняет брата на улицу!
И он повел Кешаву в соседнее здание, где находилось, как объяснил Брат, принадлежавшее ему общежитие для самых лучших работников автобусной станции. Он открыл дверь, за нею рядами стояли кровати, и в каждой лежало по мальчику. Брат сорвал с одного из них одеяло. Мальчик спал, подложив под голову руки.
Брат пинком разбудил его:
– Вставай и убирайся из этого дома.
Мальчик, не протестуя, начал торопливо собирать вещи, а затем отошел в угол и присел там на корточки, – он совершенно смешался и не знал, куда идти.
– Пошел вон! Ты уже три недели на работе не появлялся! – закричал Брат.
Кешаве было жалко скорчившегося в углу мальчика, ему хотелось крикнуть: «Нет, не прогоняйте его, Брат!» Однако Кешава понимал: сегодня на кровати будет спать либо он, либо этот бедняга.
И через несколько секунд мальчика в углу уже не было.
Между двумя потолочными балками была протянута длинная бельевая веревка, с нее свисали, перекрываясь, белые саронги живших здесь мальчиков, словно толпа жмущихся друг к другу привидений. Стены комнаты были заклеены плакатами с портретами киноактрис и с восседающим на павлине богом Айяппой.
Все мальчики повскакивали и, разглядывая Кешаву, принялись отпускать шуточки на его счет. Он же, не обращая на них никакого внимания, доставал из мешка свои вещи: запасную рубашку, ополовиненный пузырек с маслом для волос, немного скотча и шесть портретов киноактрис, которые он стянул из лавки своего родственника. Портреты Кешава прикрепил над кроватью скотчем.
Один из мальчиков подошел поближе, за ним потянулись и другие.
– Ты имена-то этих бомбейских курочек знаешь? Назови их.
– Вот эта – Хема Малини, – сказал Кешава. – А это Рекха, жена Амитабха Баччана.
Мальчики захихикали:
– Нет, парень, не жена. Она его любовница. Он каждое воскресенье вставляет ей в своем бомбейском доме.
Эти слова так рассердили Кешаву, что он вскочил и закричал нечто бессвязное. А после целый час пролежал на кровати ничком.
– Экий он смурной. Как женщина, чувствительный и смурной.
Кешава накрыл голову подушкой и стал думать о Виттале – где тот сейчас, почему не спит с ним рядом. И заплакал в подушку.
К нему подошел один из мальчиков.
– Ты хойка? – спросил он.
Кешава кивнул.
– Я тоже, – сказал мальчик. – А все остальные – банты. Они на нас сверху вниз смотрят. Нам с тобой нужно держаться друг за друга.
И он перешел на шепот:
– Я должен тебя предупредить. По ночам один из них ходит тут, хватает ребят за письки.
Кешава вытаращил глаза:
– Это который?
Ночь он провел без сна и, если кто-нибудь приближался к его кровати, тут же садился. И только утром, увидев, как чистившие зубы мальчики истерически хихикают, понял, что его разыграли.
А через неделю ему уже казалось, что он всегда жил в этом общежитии.
Несколько недель спустя к нему подошел Брат.
– Сегодня твой большой день, Кешава, – сказал он. – Вчера ночью одного из кондукторов убили в драке у винной лавки.
Он взял Кешаву за руку и поднял ее вверх, как будто тот победил в борцовском состязании:
– Первый хойка, ставший кондуктором в нашей компании! Гордость его народа!
Так Кешава стал кондуктором одного из двадцати шести автобусов, ходивших по пятому маршруту. Он получил новенькую форму цвета хаки, черный свисток на красном шнурке и книжечку билетов – бордовых, зеленых и серых – с напечатанным на каждом номером 5.
На ходу он, держась рукой за металлическую стойку, свешивался из автобуса наружу, а в зубах сжимал свисток, с помощью которого подавал сигналы водителю: свистнет раз – останавливайся, два раза – не останавливайся. На остановках Кешава спрыгивал на дорогу и кричал пассажирам: «Залезайте, залезайте!» А как только автобус трогался с места, заскакивал на спускавшиеся от двери железные ступеньки, хватался за стойку и снова свешивался наружу. Время от времени он, вопя и толкаясь, протискивался сквозь гущу набившихся в автобус пассажиров, собирал деньги и раздавал билеты. Необходимости в них не было – каждого пассажира Кешава уже знал в лицо, – однако традиция требовала раздачи билетов, и он отрывал их и вручал пассажирам, а если какой-нибудь пассажир оказывался слишком далеко от него, передавал через других.
