Бриттани Сонненберг - Дорога домой
– Давай станцуем вальс! – предложила я, когда грянул припев.
– Я не умею танцевать вальс, – ответил он, вероятно, уже пожалев, что не пригласил менее странную девочку.
Я тоже не умела вальсировать, но схватила его правую руку и положила себе на поясницу, взяла за левую и начала двигаться, словно Скарлетг в «Унесенных ветром». Он прошаркал несколько шагов, потом пробормотал: «Извини», и сбежал к своим друзьям. Теперь, при воспоминании об этом, мои щеки горели. Через три дня мне предстояло в первый раз пойти в шанхайскую Американскую школу, и я была озабочена этим началом с нуля и полна решимости больше не совершать социального самоубийства.
Когда песня закончилась, все зааплодировали, включая нас с Софи. Я отходила от нее, чтобы получше рассмотреть медленно двигавшихся чудаков, пока не услышала сзади гневный окрик: «Эй!» Я круто развернулась. Софи держалась за затылок, как будто ее ударили.
– Что случилось? – переполошилась я и потащила ее в сторону, а старики вокруг нас приступили к медленному танго.
Все толкали нас локтями и бедрами, раздраженно смотрели, слышалось старческое неодобрительное бормотание.
– Та леди только что подошла ко мне и потрогала мои волосы, – объяснила Софи, мотнув головой в сторону, откуда мы пришли. – Давай уйдем отсюда. Это глупо.
– Подожди немного. Я хочу посмотреть на тех медленно двигающихся людей.
– Я сказала, пойдем!
Я никогда не видела Софи плачущей, за исключением фотографий, где мы были совсем маленькими. Но сейчас в ее голосе безошибочно звучали слезы.
– Ладно, ладно. Успокойся. – Я обежала взглядом толпу, ища проход между крутившимися телами. – Ты первая.
Софи двинулась к узкому проходу между танцующими и людьми, размахивавшими мечами, шагая между ними, как Моисей. Я торопливо шла за ней и любовалась оружием.
– В путь по желтой кирпичной дороге, – запела я, и мы принялись вприпрыжку прокладывать себе тропу по площади, не обращая внимания на столкновения с танцорами.
Некоторые из пожилых людей даже пытались нам подражать, и я им улыбалась. Софи, негромко напевая, не отрывала взгляда от земли. Но к тому моменту, когда мы снова оказались в лифте, как будто полностью пришла в себя. Она ничего не сказала маме о леди, потрогавшей ее волосы, поэтому и я ничего ей не сообщила.
Следующий случай произошел три недели спустя, во время поездки в Сучжоу, организованной папиной компанией. Мама соблазнила нас этой экскурсией, пообещав, что в следующую пятницу мы сможем остаться ночевать у наших новых школьных подруг. Странный подкуп, потому что мама и так с радостью согласилась бы, попроси мы об этом. Не то чтобы у меня появились какие-то подружки, к которым я хотела бы зайти, разве только, может, к Евгении, этой русской девочке – единственному человеку в моем классе, с кем я могла нормально общаться. Но в маминой просьбе послышалось такое отчаяние, как будто она не хотела оказаться в этой поездке без нас, и я сказала «да» и ткнула в бок Софи, когда мама пришла на кухню, и Софи тоже сказала: «Да, хорошо».
Это была катастрофа с самого начала. Папины коллеги заехали за нами на микроавтобусе, и не успели мы даже выехать с парковки, как водитель поставил диск Майкла Джексона. Одна из самых раздражающих сторон жизни в Шанхае, как я уже узнала, было постоянное ожидание китайцев, что ты любишь все американское, поскольку родом оттуда. Я всегда ненавидела Майкла Джексона, а вынужденная слушать его теперь возненавидела еще больше. Мы застряли в пробке, так что двухчасовой переезд превратился в трехчасовой. Когда диск закончился, водитель просто снова включил его с начала.
– Пытка, – одними губами проговорила я, обращаясь к Софи, и она изобразила медленную смерть на заднем сиденье, отчего я громко засмеялась, а мама бросила на нас взгляд, означавший «прекратите».
Тем временем миссис Ли, жена папиного партнера по совместному предприятию, ни слова не говорившая по-английски, но все равно не оставлявшая в покое, без устали пичкала нас отвратительными местными закусками. Сначала попыталась накормить сливами, обсыпанными солью и кисловатой апельсиновой пудрой, как будто сливы сами по себе недостаточно гадкие. Блевотина. Я выплюнула свою в салфетку, к маминому бесконечному смущению. Затем последовал пакетик с крохотными сушеными рыбками, с глазами и костями, от которого в микроавтобусе завоняло, как в магазине с едой для домашних животных. Вдвойне блевотина. Когда же миссис Ли достала бананы, по сравнению с предыдущим дерьмом показавшиеся нам «Твиксом», мы с Софи с готовностью согласились взять один – наша первая ошибка. Для водителя, вертевшего головой, чтобы посмотреть на нас, подпевая «Билли Джин», и миссис Ли, совавшей нам в руки бананы, мы с Софи были чем-то вроде малобюджетного циркового номера. Я взглянула на маму, которая рассеянно смотрела в окно, наслаждаясь зрелищем пролетавших мимо рисовых полей, и внезапно рассвирепела. Теперь я поняла, почему она хотела, чтобы мы поехали: послужить щитом, дабы ей не пришлось общаться с миссис Ли. Удобно.
– Мне кажется, моя мама тоже хочет банан, – вежливо обратилась я к миссис Ли и включила плейер, пока переводчик переводил мои слова.
После этого Мэри Чапин Карпентер заглушила Майкла Джексона, и я расслабилась, перенесясь в свою комнату в Атланте, где миллион раз слушала ее песни. Пока я сидела в наушниках, переводчик не мог спросить меня о моих любимых школьных предметах или потребовать признания, что китайская еда – лучшая в мире. Я видела, что мама одними губами произнесла «трудности переходного возраста», повернувшись к сидевшей на заднем сиденье Софи. Но это были не трудности переходного возраста. Я не собиралась вести себя как подросток, я не чувствовала себя подростком. Мне не нравились постеры групп, губная помада и не нравилось плести браслеты дружбы для других девочек. Думаю, слушанье плейера в ту категорию не попадало. Это всё было связано с выживанием, с тем, чтобы не чувствовать себя отвратительно. Мама и папа увезли нас на другой конец света; самое меньшее, чего мы заслуживали, было право на личный тайм-аут, пока мы не будем готовы вернуться в игру. И точно, через три песни я почувствовала себя немного лучше и даже доела банан, как примерная иностранка.
По приезде в Сучжоу мы вышли из микроавтобуса и отправились прямиком в ресторан, хотя нас уже накормили до отвала. Папа, единственный из нас, съел на ланч «пьяные креветки», которые полностью соответствовали своему названию и превратили меня в вегетарианку, по крайней мере до конца того дня. Папа пошел бы на что угодно, чтобы китайские партнеры по бизнесу сочли его компанейским парнем. Даже на то, чтобы съесть невинную, дергающуюся, накачанную алкоголем креветку.
Затем настал черед экскурсии по Сучжоу под дождем, с переводчиком, еле-еле, с чудовищным акцентом говорившим по-английски. Мама сказала, что я несправедлива, не снисхожу к «культурным различиям», но сначала я честно пыталась слушать и не смогла разобрать ни слова. Я снова надела наушники и стала избегать маминого взгляда. В середине экскурсии по Музею Сучжоу ко мне подошла Софи и попыталась заставить меня ее выслушать. Я не поддалась.
Неприятность произошла в следующем зале, полном длинных свитков с китайскими иероглифами. Как мы сразу не догадались, увидев, что в зале полно китайских детей, принаряженных в ярко-красные шарфы и синие бейсболки, словно они собрались на ежегодный чемпионат США по бейсболу? Короче говоря, заметив Софи, они просто спятили. Я, видимо, была слишком высокой для уровня их взгляда. Но к Софи они устремились, словно осы на клубничный джем. Они все хотели коснуться ее волос. Мистер и миссис Ли улыбались, как гордые дедушка и бабушка, и папа смотрел на них, тоже улыбаясь, однако мама, я видела, встревожилась, и внезапно Софи закричала, просто завопила: «Отстаньте от меня!» – и кинулась вон из зала.
Я побежала за ней и догнала не сразу. Она выскочила из музея, помчалась по дороге, люди показывали на нее пальцами и смеялись, а она направилась в маленький парк, где у пруда никого не было, потому что дождь продолжался. Когда я прибежала туда, она рыдала навзрыд. Я даже не представляла, что делать. Обняла ее, и Софи меня оттолкнула.
– Ты им разрешила, – сказала она. – Ты смеялась.
Это была неправда, и я так сестре и сказала. Мне было не по себе оттого, что Софи так расстроилась. Из нас двоих она всегда была более храброй, хотя я старшая, и я этого стеснялась. Если мы ехали в лагерь вместе, то именно она дружила со всеобщими любимчиками, заплетала косы девушкам-консультантам и массировала им спину, а я сидела в тени у костра, поджаривая сладкое суфле. Если мы шли к друзьям родителей на ужин, чего я всегда страшилась, то именно Софи предлагала детям вместе поиграть в вышибалы. Именно она сказала мне, что Санта-Клауса не существует, и могла читать страшные книжки перед сном и смотреть фильмы про Индиану Джонса, не убегая из комнаты, как ваша покорная слуга. Так что сестра открылась мне с новой стороны, и хотя мне было больно видеть Софи такой подавленной, какая-то крохотная частичка меня обрадовалась, что я наконец-то стала крутой старшей сестрицей.
