Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты
— В таком случае, — заключил Леппринсе, — буду находиться под двойной защитой. Впрочем, спорить в данном случае бессмысленно. На карту поставлена моя жизнь, а я не собираюсь испытывать на своей шкуре, что лучше, а что хуже.
Доктор Флоре поскреб подбородок карандашом.
— Ваша просьба идет вразрез с нашими правилами, комиссар. Больной сейчас относительно спокоен, а ваше посещение может вывести его из равновесия.
— И что тогда?
— Он начнет буянить, и его придется окатить холодной водой.
— Это никому не вредно, доктор. Разрешите мне поговорить с ним.
— Нельзя, поверьте мне. Я отвечаю за здоровье своих пациентов.
— А я в ответе за жизнь многих людей. И прошу это не для себя, а для их блага. Дело очень серьезное.
Доктор Флоре, не слишком убежденный доводами комиссара, повел его по длинным коридорам, которые, казалось, никуда не вели. В конце каждого из них доктор делал поворот в девяносто градусов и попадал в следующий. Стены и беспорядочно разбросанные по ним двери были окрашены в зеленый цвет. Время от времени справа или слева по коридору, дезориентируя комиссара Васкеса, возникала стеклянная дверь, выходившая в прямоугольный сад, посреди которого возвышался фонтан, окруженный кустами цветущих роз. По саду блуждало несколько больных, наголо обритых, в длинных полосатых халатах, и санитар, который как бы в противовес больным выставлял напоказ свою густую черную бороду. Сад возникал то с одного угла, то с другого, и комиссару начинало казаться, будто они уже проходили здесь.
— Разве мы раньше не видели этого Иисуса? — спросил он у доктора, показывая на изображение святого, который благословлял их из ниши.
— Нет. Вы, наверное, спутали его со святым Николасом из Бари, который находится в женском отделении.
— Прошу прощения. Мне показалось…
— Ничего удивительного. Эта больница — сплошной лабиринт. Ее специально так построили, чтобы предельно изолировать между собой все отделения. Вам нравится сад?
— Да.
— Я с удовольствием покажу его вам потом, когда вы закончите свой визит. Больные сами разводят его и ухаживают за ним.
— Зачем он нужен? — поинтересовался комиссар.
— Он помогает истреблять вредных насекомых. Их гнезда закупоривают смолой или глиной. Смола действеннее. Глину насекомые легко пробуравливают в несколько дней и выползают наружу. Вы увлекаетесь садоводством, комиссар?
— Когда я был маленьким и жил с родителями, у нас имелся при доме садик; в нем мама разводила цветы. Но с тех пор прошло столько времени, сами понимаете.
Они свернули в коридорчик еще более мрачный, чем остальные, по обеим сторонам которого теснились друг к другу двери с крошечными оконцами, зарешеченными толстыми железными прутьями. Сквозь двери, заполняя собой коридорчик, доносилось загробное бормотанье. Комиссар инстинктивно прибавил шагу, но доктор Флоре жестом дал ему понять, что они пришли.
В апреле начались ливни, погода стояла неустойчивая. Однажды, когда Николас Клаудедеу вышел после совещания на улицу, хлынул дождь. Клаудедеу окликнул извозчика. Коляска подъехала, и он сел в нее. Внутри оказался мужчина. Не успел Клаудедеу опомниться от удивления, как ему выстрелили в лоб. Кучер хлестнул лошадей, и они помчались галопом по улицам на глазах у оторопевших полицейских, которые охраняли Клаудедеу, и охваченных ужасом прохожих. Труп «Человека железной руки» нашли утром на городской свалке. Репрессии усилились, но Лукас «Слепой» был неуловим. Допросы велись целыми днями, списки подозреваемых в убийстве достигли шестизначных чисел, тайные сообщения и доносы приумножились. Крестовый поход распространился теперь не только на анархистов, но и на все рабочее движение в целом.
ТЕКСТ НЕСКОЛЬКИХ ПИСЕМ, НАЙДЕННЫХ В ДОМЕ НИКОЛАСА КЛАУДЕДЕУ, НАПИСАННЫХ ИМ ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО ЕГО СМЕРТИСвидетельский документ приложения № 8.
(Приобщается английский перевод, сделанный судебным переводчиком Гусманом Эрнандесом де Фенвик).
Барселона, 27–3-1918.
Досточтимый сеньор!Имею удовольствие сообщить вам сведения, кстати, от человека, в информации которого вы заинтересованы, что Франсиско Гласка до взрыва бомбы на улице Консуладо примыкал к группе «Аксион»[18], не раз арестовывался за террористические акции и до сего времени находился на службе у предпринимателя, сеньора Фариголы, и являлся делегатом профсоюза текстильщиков. Судя по тем же сведениям, он сожительствует с женщиной и имеет от нее дочерей по имени Игуальдад, Либертад и Фратернидад[19]. Адрес его вы найдете в списке, который вы прислали и с которого, как вы мне советуете, я должен снять себе копию.
На листочке бумаги, похожей на черновик, было написано:
«Постарайтесь провернуть дело так, чтобы все было шито-крыто. В крайнем случае, но только в самом крайнем, можете прибегнуть к помощи наших друзей В. Х. и С. Р. Благодарю вас за экземпляр мадридской газеты „Спартак“. Необходимо в корне пресечь слухи. Известно ли что-нибудь о Сеги? Будьте, начеку, обстановка очень накалилась».
Подпись: Н. Клаудедеу.Барселона, 2–4-1918.
Досточтимый сеньор!Похоже, что члены группы «Аксион» восприняли как личное оскорбление убийство Гласка. Боюсь, что они замышляют возмездие, хотя и сомневаюсь, что они посмеют обратить его против вас. Завтра утром непременно выеду в Мадрид, где надеюсь повидаться с А. Ф. Вам хорошо известно, сколь мало чтит этот сеньор нас, особенно в связи с делом Ховера. Во время последней нашей встречи он сказал, что поездки Пестаньи и Сеги в Мадрид связаны со всеобщей забастовкой и что наши действия, как и других членов Объединения Предпринимателей, могут ускорить события и помешать принять своевременные меры. Не хочу и думать, хватит ли решимости у кабинета министров.
Доктор Флоре открыл дверь и пригласил своего спутника войти. Очутившись за порогом, комиссар Васкес содрогнулся. Квадратная камера с высоченным потолком напоминала коробку из-под галет. Стены и пол были покрыты проволочной соткой. Здесь не было ни окон, ни каких-либо других проемов, кроме маленькой щелки наверху, сквозь которую робко сочился свет. Мебели тоже не было. Больной сидел на корточках, прислонившись спиной к стене. Одежда его превратилась в лохмотья и едва прикрывала нагое тело, придавая ему еще более дикий вид. Небритый в течение многих недель, он оброс волосами, которые свисали прямыми космами, оставляя кое-где белые прогалины кожи. Спертый воздух камеры затруднял дыхание. Едва комиссар вошел, как доктор запер за ним снаружи дверь на ключ, оставив полицейского наедине с больным. Комиссар Васкес пожалел, что не прихватил с собой оружия. Он невольно попятился к двери, и в ту же секунду приоткрылся глазок и в нем показалось лицо врача.
— Как мне вести себя с ним, доктор? — спросил комиссар.
— Говорите медленно, не повышая голоса.
— Я боюсь, доктор.
— Не бойтесь, я здесь рядом, на всякий случай. Больной выглядит спокойным. Постарайтесь его не волновать.
— Он пялит на меня глаза.
— Естественно, он ведь сумасшедший, не забывайте этого. И не спорьте с ним.
Комиссар Васкес подошел к больному.
— Немесио, Немесио, ты меня узнаешь?
Но Немесио Кабра Гомес никак не реагировал на слова комиссара Васкеса, хотя по-прежнему пристально смотрел на него.
— Немесио, ты меня помнишь? Ты приходил ко мне несколько раз в полицейское управление. Мы угощали тебя кофе с молоком и свежей булкой.
Рот больного медленно задвигался и наполнился густой пеной, но голоса различить было невозможно.
— Я не слышу, что он говорит, — сказал комиссар доктору Флорсу.
— Подойдите к нему поближе, — посоветовал врач.
— Не имею ни малейшего желания.
— Тогда выходите.
— Хорошо, доктор, я подойду, но не теряйте меня из виду, хорошо?
— Не беспокойтесь.
— Имейте в виду, доктор, — предупредил его комиссар, — на улице меня дожидаются два человека. Если я через некоторое время не выйду отсюда живым и невредимым, вам придется отвечать за то, что случится. Надеюсь, вы поняли меня.
— Вы сами хотели повидаться с моим пациентом. Я вас отговаривал, но вы настояли на своем. Не хватает еще, чтобы вы впутали меня в эту историю.
Комиссар приблизился к Немесио Кабре Гомесу.
— Немесио, это я, Васкес, помнишь меня?
До него донеслось бормотание, похожее на детский лепет. Комиссар напряг слух и едва уловил:
— Сеньор комиссар… сеньор комиссар…
Сержант Тоторно вошел в ложу, деликатно кашлянул, но поскольку на него никто не обратил внимания, коснулся плеча Леппринсе.
