Пьер Пазолини - Шпана
— Сделайте-ка быстро нам по чашечке кофе, — распорядился синьор Антонио.
Мать не двинулась с места и продолжала переглядываться с дочерьми. У Нади снова задрожал подбородок. Лючана выдавила из себя смущенную улыбку и отбросила назад разметавшиеся по плечам волосы. Синьора Адриана тоже быстро затрясла головой и, приложив руку к груди, вымолвила:
— Сделать-то я сделаю, да только… я хотела тебе сказать… мы сахару купить забыли.
Синьор Антонио негодующе уставился на нее.
— Уж извини, Антонио, дорогой, — оправдывалась жена, — у меня столько забот — прямо ничего в голове не держится.
— Ну ладно! — воскликнул Кудрявый, не утратив своей насмешливой жизнерадостности. — Нам с другом и без сахару сойдет, мы люди не гордые!
Плут затрясся от смеха и согласно закивал. Но женская часть семейства Бифони при этом еще больше опечалилась. Наконец синьора Адриана выпалила:
— Что ж, мне сварить не трудно!
Она подошла к плите и зажгла конфорку. Старшие дочери захлопотали, младшие, окончательно пробудившись, вылезли из-под простыней и принялись носиться по кухне, а синьор Антонио продолжил приятную беседу с новыми друзьями.
Кофе был подан Кудрявому и Плуту в двух чашечках от разных сервизов; синьор Антонио и его супруга пили из глиняных оббитых кружек.
Дуя на кофе, чтобы остудить. Кудрявый объявил:
— Сейчас выпьем и пойдем, а то и так уж много хлопот вам доставили.
— Да какие там хлопоты! — великодушно отозвался синьор Антонио.
Синьора Адриана, прихлебывая кофе, не скрывала своего отвращения, которое втайне разделяли двое друзей, хотя и старались не подавать виду.
Это надо, помои какие! — думали они про себя. И, допив, с облегчением поставили чашки на стол, чтобы их тут же облепили мухи.
— Ну, нам пора, — сказал Кудрявый.
— Как, уже? — удивился синьор Антонио, как будто три часа ночи — самое время для приема гостей.
— А то как же! — подал голос Плут. — Скоро уж солнце взойдет.
— Ну посидите еще немного! — уговаривал старик.
Но Кудрявый решительно протянул старику руку.
— Спасибо за все, синьор Антонио.
— Тогда я вас провожу.
Длинный, как жердь, нескладный, он прошаркал к порогу и остановился там, ожидая, пока гости распрощаются с синьорой Адрианой, Надей, Лючаной, а также с третьей сестрой, которая молчала все время, как рыба, и только глаза таращила. Покончив с церемонией прощания, женщины — раз уж их все равно разбудили — без промедления занялись домашними делами.
Синьор Антонио бесшумно спустился по лестнице в своих опорках. Внезапно Кудрявый, шагавший сзади, ткнул локтем Плута. Тот поднял на него глаза.
— Деньги давай, — произнес он тихо и грозно, видимо, опасаясь, что тот пошлет его куда подальше.
Плут помрачнел и притворился тугим на ухо.
— Не крути! — Кудрявый еще понизил голос и впился в приятеля свирепым взглядом. — Выкладывай деньги, я сказал!
Плуту ничего не оставалось, как вытащить из кармана деньги. Они спустились по лестнице обшарпанного подъезда. Старик отворил дверь. На улице начинало светать. За рядами бетонных коробок Боргата-дельи-Анджели, за Куадраро, за пригородами, за сумрачными контурами холмов Альбани уже брезжил дымчаторозовый рассвет, и казалось, где-то там, на другом краю небосклона разгорается безмолвным пожаром двойник Рима.
— Ну пока, ребятишки, — прошамкал синьор Антонио. — Пойду-ка я спать.
— Ступайте, синьор, — согласно закивал Плут.
— Простите, что столько вам беспокойства доставили.
Старик усмехнулся и задвигал челюстями, как будто пережевывал окаменевшие каштаны.
— Вот, господин учитель, это вам, возьмите — выпалил Кудрявый, протягивая старику скомканные полторы сотни.
Синьор Антонио внимательно поглядел на деньги.
— Ну что вы, что вы, еще не хватало! — запротестовал он, впрочем, без особой уверенности.
— Берите, берите! — настаивал Плут.
Старик еще немного поломался и уступил.
— Ты гляди, и вправду солнце встает! — удивился Плут, когда за стариком закрылась дверь и они остались одни во всем квартале.
Лиловатые отблески — отражение того далекого, почти невидимого пожара за холмами — легли меж домов. То из-под одного, то из-под другого карниза, пища, вылетали совы.
Плут надолго замолчал, поглощенный мыслями о своей доброте, о семействе Бифони и вообще о жизни и смерти. Чувствуя, как колени подгибаются от усталости, он еще какое-то время пребывал в задумчивости, будто готовясь к решительному шагу, потом вдруг подогнул колено к животу и выпустил газы. Но вышло это как-то вымученно, не от души.
В барах “Кинжал” и “Зеленый ковер” играл в бильярд весь сброд Маранеллы. Множество зрителей следило за игрой, устало подпирая стенки тесного помещения с таким низким потолком, что, если поднять руку, аккурат до него достанешь. Можно только порадоваться за того умельца, который умудрился втиснуть в эту клетушку бильярдный стол.
Среди множества обсуждаемых тем было жениховство Кудрявого. Ему нравилось, что все принимают это событие всерьез, хотя по большому счету всем присутствующим глубоко наплевать и на него, и на его невесту. Однако он, как лицо заинтересованное, все же счел своим долгом, раз такое дело, обзавестись парой новых штанов. В ответ на добродушные подначки, он лишь загадочно ухмылялся: дескать, что бы вы там ни говорили, а штаны — мое личное дело. И гордо прохаживался, демонстрируя всем свое приобретение. Штаны были серые, широкие, с прорезными карманами, он заложил туда руки и ходил, подавшись вперед корпусом, засунув под ремень большие пальцы и намеренно шаркая ногами, — то есть изо всех сил изображал походку настоящего мужчины. Как все брюки такого покроя, они собирались складками вокруг ширинки, а при ходьбе издавали звуки выхлопной трубы. Когда же Кудрявый останавливался, привалившись к стене, или небрежно опирался на край бильярда, между штанин намечалась внушительная вмятина. Если не считать обновы, жизнь его ничуть не изменилась: он по-прежнему ночевал с Плутом на пустыре Боргата-Гордиани, хотя сознавал, что с таким житьем пора кончать, поскольку оно не соответствует его новому статусу без пяти минут семейного человека.
Плут присмотрел одно местечко на виа Таранто, на последнем этаже восьмиэтажного дома. Там, на лестничной площадке справа была никогда не запиравшаяся дверь какой-то кладовки, и за ней стояли корыта, полные воды, а слева находилась необитаемая квартира: ее — то дверь как раз была на запоре уже несколько месяцев. Вот эту лестничную площадку они с Кудрявым и облюбовали себе под спальню: притащили наверх кипу газет и ночью ими укрывались, а днем прятали под корыта в кладовке.
Кудрявому очень нравилось разыгрывать роль солидного человека, особенно перед завсегдатаями бара “Кинжал”, которые, к его удивлению и удовольствию, стали о нем отзываться с уважением. Лиха беда начало — он нашел себе работу на посылках у торговца рыбой, что торговал на рынке Маранеллы. И даже по воскресеньям не желал выходить из роли: решительно отклонял предложения Плута и прочих дружков прошвырнуться в центр и вместо этого водил невесту в кино. Хотя про невесту доброго слова не скажешь. Ладно бы, выбрал из дочерей синьора Антонио двадцатилетнюю Надю или восемнадцатилетнюю Лючану, так нет — связался с прыщавой соплячкой, что в ту ночь все пряталась за занавеской и ни звука не проронила. Когда Кудрявый проводил с ней время и не удавалось ее потискать (а удавалось это крайне редко, потому что уединиться было негде, да молодые не особенно и стремились к этому), его одолевала смертная скука. В конце концов он обязательно находил, к чему прицепиться, чтоб надавать ей оплеух. А в глубине души только и мечтал о том, как бы улизнуть поскорее в бар, к Плуту и закадычной шпане. Но являлся туда гоголем: дескать все жизненные проблемы решены, больше и желать нечего.
Словом, Кудрявый упорно делал вид, будто взялся за ум, остепенился, и теперь его нечего ровнять со всякой швалью. Но фасон фасоном, а ежели намечается какой шабаш или кража, тут без Кудрявого не обойтись. Так, неплохо они поживились за счет хозяина бара, добрейшего человека, который поутру, наводя в заведении порядок, поливал отборной бранью эту шпану. Что взять с этакого сброда, когда и Плут, и многие другие из его компании уже не раз побывали в Порта-Портезе и не на словах изучили все методы “современного” образования? У них к тому же вырос большой зуб на сестру хозяина, которая грубо с ними обходилась. Как не отомстить за поруганную гордость, тем более что это благовидный предлог для всяческих бесчинств, как не послать куда подальше стерву сестрицу… С другой стороны, жить на ту жалкую мелочь, что Кудрявый зарабатывал у рыботорговца, ни один порядочный человек не сможет. Поэтому, если что плохо лежало, он крал: во-первых голод — не тетка, во-вторых, невесте давно пора колечко справить… И они с Плутом опять замыслили крупный налет на те же мастерские, где в прошлый раз натырили железяк, сбыли их старьевщику и целый месяц жили припеваючи.
