Себастьян Фолкс - Там, где билось мое сердце
Билл Шентон выбивал стекла из окон, он же организовал парней, чтобы наполняли мешки песком. Женщины рыдали в голос, видя, как крушат их дом. На своем ломаном итальянском я просил их успокоиться и приготовить что-нибудь поесть, мы очень голодные.
– Piano, piano, per favore… Inglesi molto gentili… Tutto bene, no lacrima… Mangare… Pasta, formaggio, zuppa… presto, presto[23]. Hy, скорее же, скорее! Domani, voi…[24] – Я улыбнулся и махнул рукой в сторону порта: завтра их туда доставят. Все хорошо. – Tutto bene per voi.
Женщина лет тридцати восьми, видимо, хозяйка дома, что-то поняла и с обреченным видом направилась в кухню. Тем временем связисты уже поднялись со своей радиоаппаратурой на второй этаж, чтобы обустроить пункт наблюдения в помещении, из которого мы с Холлом изъяли прилегших соснуть немцев.
Примерно в десять часов явился «Спичка» Суонн, которому осточертело отлавливать гребаных дезертиров в этих гребаных фермерских домах, совсем замаялся. Вид у Спички действительно был усталый, крупное бледное лицо осунулось, но я был рад передать ему командование точкой, которую успели прозвать «дортуаром» в честь бывших ее обитателей.
Вечером того же дня удалось выйти на связь с Ричардом Варианом, который до сих пор был в порту. Он сказал Суонну, что высадка действительно получилась внезапной, почти внезапной. Все четыре наши роты заняли отведенные им позиции, потери минимальные, правда, есть и утонувшие, несколько человек. Второй эшелон уже в пределах реальной досягаемости, и через несколько часов мы получим свои пайки.
– Думаю, на подходе приказ без промедления двигаться дальше, – добавил Вариан. – Так что по мере возможностей отдохните.
– Минометы и артиллерия у нас тут пока притихли, – доложил Суонн, – не иначе как подтягивают новые силы, гады.
– Наверняка, – подтвердил Вариан. – Потому нам и нужно скорее сняться с места. Если янки будут долго раскачиваться, тронемся без них.
…Я умолк.
Было уже почти два часа, Полетта заглядывала давным-давно, чтобы пожелать спокойной ночи. Я, пока рассказывал, все ждал, что Перейра начнет клевать носом. Но старикан смотрел на меня внимательно, с ненавязчивым, деликатным, я бы сказал, интересом, почти таким же, как в начале повествования.
Хоть я и подбадривал себя время от времени глотком воды или бренди и сигаретой, силы иссякли. Я ведь не столько пересказывал, сколько заново все проживал. Описывая то или иное событие, ловил себя на том, что многое вызывает у меня изумление, вот уж не ожидал. Я только сейчас осознал, какими мы были крепкими парнями, хотя сами не заметили, когда стали такими выносливыми. Только сейчас осознал, как же все они были мне дороги, фронтовые мои товарищи. И это поразительное чувство слаженности в те моменты, когда надо было действовать, когда вмиг забывались все претензии и обиды…
– Идите-ка вы спать, – сказал Перейра.
Глава шестая
Утром выяснилось, что садовник повез Перейру в порт и вернутся они только к ланчу.
Я спустился к calanque, но, к сожалению, Селин там не оказалось. Очередной погожий сентябрьский денек, слишком жаркий, чтобы торчать на солнце. Вернувшись в сад, я перетащил под дерево шезлонг и улегся с взятой в хозяйской библиотеке книжкой – сборником статей. Одолев несколько страниц, положил книжку на землю.
Волшебный, конечно, остров. Пряный ветер, восхитительная еда, вздохи и лепет моря. Очарование портила смутная тревога, что я и сам не замечу, как стану пленником этой вкрадчивой истомы, околдуют меня тут, как шекспировского Калибана. Я уже опасался, что никогда отсюда не уеду, не вернусь домой.
Подняв голову, я увидел ковылявшую по траве Полетту, в одной руке тащившую маленький столик, в другой державшую стакан. Она поставила столик рядом со мной, всем своим видом демонстрируя усталость и презрение. Но в ответ на мое «спасибо» все-таки милостиво кивнула. В стакане был розоватый sirop, холодный, со льдом и газированной водой.
Выпив почти весь стакан, я закрыл глаза. Лондонская моя жизнь казалась теперь совсем-совсем далекой. Наверняка Перейра еще не все мне рассказал и показал. Не все фотографии, письма. Пряжки от ремней, гильзы от снарядов и прочие сувениры. Но эти раритеты больше не вызывали досаду. Теперь я чувствовал, что должен все увидеть и все выслушать. Порадовать старика.
Приехал он почти в час. После еды мы перешли на веранду, под сень разросшихся лиан.
– Хорошо бы начать с того момента, на котором мы остановились ночью, – сказал он. – Если, конечно, это вам не в тягость.
– Напротив, – сказал я, – думаю, это принесет мне большую пользу.
Насчет большой пользы я слегка перегнул. Но некоторый прогресс несомненно намечался: события прошлого обретали чуть большую подвижность, преодолевая оцепенелость памяти.
– Мы пока еще в Анцио, – напомнил Перейра. – Там что-то еще происходило?
– О да. Чего там только ни происходило.
Если возникает ощущение, что ты добился преимущества или что победа почти в кармане, погоди радоваться – это я усвоил хорошо. За сутки, проведенные в «дортуаре», пока мы наполняли мешки песком, рыли окопы, принимали прибывшие пайки, подозрений, что что-то пошло не так, не возникало, как говорится, спасибо и на этом. Я даже отрядил одно подразделение в распоряжение нашей подвижной артиллерии, чтобы ребята помогли им закрепиться. Еще одно подразделение помогало инженерам прокладывать трассу поверх рыхлых троп, рассчитанных исключительно на гужевой транспорт. Я наслаждался этими хозяйственными хлопотами, прекрасно понимая, что передышка будет недолгой.
А потом настала ночь и начались обстрелы из минометов и еще винтовочными гранатами. Благодаря удачному расположению атаку мы отразили. Но меня очень тревожило, что немцы где-то под боком. Идея Дональда Сидвелла сколотить разведгруппу, чтобы выяснить, насколько немцы близко (тогда, в каюте Вариана), теперь казалась не такой уж и безумной. На рассвете приехал на джипе Ричард Вариан и сообщил, что в нашем «дортуаре» теперь разместится штаб батальона.
– А куда деваться штабу второй роты? – поинтересовался Спичка Суонн.
– На твое усмотрение. Подходящее здание есть в Априлии. Городок вон там, – он махнул рукой в сторону расположения противника. – Дивизия готовится нанести удар. Мы не можем больше ждать американцев, противник перебрасывает дополнительные силы. Лично я считаю, что мы уже должны быть в Риме.
Вариана, кажется, очень устраивало, что англичане будут действовать в одиночку; он хотел, чтоб наш батальон играл главную роль в предстоящей атаке. Он переговорил по рации с Пассмором, Сидвеллом и Пирзом, а потом сказал Спичке, что назначил меня своим адъютантом вместо Николса.
С тяжелым сердцем я наблюдал за тем, как Билл Шентон вечером строил третий взвод для марш-броска. Зря я согласился на предложение Вариана. Лучше бы пошел с ребятами…
Когда я с ними попрощался и пожелал удачи, ко мне подошел Шентон и тихонечко произнес:
– Наверное, он не знает, какой вы ценный боец.
– Ты не волнуйся, Билл, – сказал я, – штабным тоже скоро будет не до бумажек, все навоюемся.
Честно говоря, я был здорово тронут его поддержкой. Вспомнил день нашего знакомства во Франции, когда мне пришлось занять его командирское место. Как давно это было…
Пока было спокойно, я распорядился отправить наших итальянцев в порт, благо нашелся свободный армейский грузовик, который как раз туда возвращался. Одному Господу было известно, как они из этого порта потом выберутся: «люфтваффе» бомбили все, что движется. Но это меня уже не касалось. Может, отсидятся в погребе у знакомых. Я велел рядовому Джонсу прибраться в комнатке, где ютились наши итальянцы (все десятеро), и он притащил мне две забытые ими книжки. Одна оказалась популярным романом, а вторая вовсе даже и не книгой, а дневником. Судя по девчоночьему почерку, дневник принадлежал дочке хозяйки дома. Я попробовал его почитать, мало что понял, но сунул дневник в свой ранец: вдруг все-таки удастся передать владелице. Я часто надеялся увидеться потом, в мирной жизни, с теми, с кем судьба свела меня на войне. Со многими из тех, с кем я познакомился в бельгийской или тунисской мясорубке…
Среди плюсов должности адъютанта был и этот: возможность лишний раз подкрепиться и выпить. Некоторые офицеры регулярно запасались бутылками виски, кто-то устраивал праздник по случаю получения пайка. Наверняка многие делали заначку, чтобы было чем взбодриться или утешиться перед боем. Ричард Вариан постоянно себя подбадривал, но не забывал про старинный морской закон, про «солнце над нок-реей»: пока оно не опустится достаточно низко – ни капли. Но в итальянском январе солнце над нок-реей запросто могло оказаться уже в пять.
– Роберт, тебе кто-нибудь пишет? – спросил однажды Вариан, плеснув в эмалированную кружку виски.
