Абель Поссе - Путешествие в Агарту
Мы огибаем селитряные русла.
Сегодня под утро меня разбудил топот множества копыт. Это прискакали воины сармунги. Я слышу голоса и высовываюсь из палатки. Они выпроваживают моего спутника, и тот на своей лошадке отправляется на север. Они не дали ему увидеться со мной и получить деньги, которые я для него приготовил.
Я быстро и сухо кивнул тому, кто был у них за главного. Он оглядел меня, судя по всему оценивая мою физическую силу, оружие, имущество, и не сделал никаких движений в ответ.
Я вытаскиваю мешочек с монетами и встряхиваю его, показывая, что хочу заплатить ему перед тем, как мы отправимся в путь. Тогда он протягивает руку в знак согласия.
Кстати, Аненэрбе было известно о существовании воинов из секты Сармунг. В докладе о Гурджиеве говорится, что одной из целей его путешествия в 1897-м была попытка войти в контакт с ними.
Кроме того, в удивительном рассказе Теодориха фон Хагена, ламбахского аббата, среди записей 1863 года говорится о том, что «заблудившись в самой дальней пустыне, он был спасен племенем, практикующим обрядовый каннибализм».
Сармунг – секта гордых и мрачных людей, их уважают в пустыне, как всякого, кто соседствует со смертью и имеет с ней дело.
Известно, что эта секта существовала уже в Вавилоне за тысячу лет до рождества Христова. Тогда это были пантеисты и солнцепоклонники, наверняка одно из ответвлений зороастризма. Они жили кочевыми объединениями, которые назывались эрно.
Из рая Месопотамии они, подобно Адаму, были изгнаны в пустыню, которая и стала местом их обитания. Постепенно они все больше склонялись к почитанию черных сил. Под исламским влиянием они превратились в наводящих ужас езидов,[99] последователей халифа Езида, который убил внука Магомета.
Сармунги езиды поклоняются Дьяволу. Они считают его незаслуженно забытым божеством и утверждают, что зло – такая же часть мира, как и добро. Их магические ритуалы направлены на то, чтобы скрасить одиночество и обиду этого раздосадованного бога, сиречь Дьявола. Он указывает им жертву с помощью некого внутреннего шепота, который понятен исполнителю ритуала. Они убивают ритуальными ножами, подобно непальским гуркхам,[100] или душат жертву шелковой витой веревкой, на каких носят шейные амулеты.
Насколько я понял из слов монаха-астролога, эти кочевники-еретики из поколения в поколение обеспечивают связь между монастырями и охраняют тропы, ведущие в тайные поселения и обители. В качестве платы им по традиции разрешается посылать туда кого-то из своих, чтобы изучать, копировать и хранить две их единственные священные книги: Черную Книгу и Книгу Откровения.
Грамотных клириков среди них немного, они нужны лишь для того, чтобы хранить традицию.
Через четыре дня пути мы покинули степь и вошли в бескрайнюю пустыню, которая на рассвете окрашивается в розовый цвет, а в сумерках – в фиолетовый.
Время от времени здесь может промелькнуть заяц или олень. Далеко в высоте парят птицы. Рептилии глядят на нас из своих незаметных пещерок, вырытых в песке.
Все мы едем на мулах с киргизскими седлами, а четыре верблюда везут поклажу.
Сармунги молчаливы и подчеркнуто вежливы. Каждый вечер они устанавливают мою юрту, разводят огонь и удаляются, простившись гордым кивком головы. Это странный народ, как будто смесь ассирийцев с китайцами. У них длинные, прямые, иссиня-черные волосы, сплетенные в косу или собранные в хвост.
Известно, что они не приветствуют размножение людей, видя в нем опасность. Но если, несмотря на их щадящие противозачаточные методы, женщины все-таки беременеют, они смиряются с этим как с волей Дьявола, желающего иметь нового служителя, который посвятит свою жизнь защите мира от засилия людей, «посланцев добра».
Мы движемся не по прямой линии, как пытаются делать европейцы, отважившись углубиться в пустыню, а описываем одну за другой широкие дуги. В полдень я стараюсь определить наше местоположение с помощью секстанта.
Наверняка это тот самый долгожданный путь, совпадающий с приблизительной картой, которую составили в Аненэрбе на основе разных источников.
Мы движемся через Синьцзян по направлению к Гоби, пересекая то, что безумный отец фон Хаген называл «ожерельем сменяющих друг друга пустынь».
2 АПРЕЛЯ 1944 ГОДАВчера мы первые столкнулись с песчаными бурями. В дело идут своеобразные шерстяные плащи сармун-гов, снабженные коническими капюшонами для защиты от ветра. Они закрывают голову целиком, шерстяная ткань фильтрует песок. Я тоже учусь пользоваться таким плащом.
Мы свернули на север, к Турфанской котловине.
Ветер усиливается, не отступает. Мы живем внутри пыльного облака. Теряется целостное представление о реальности и о расстоянии.
Я нахожу покой только в юрте, при свете керосиновой лампы. Подбадриваю себя словами из «Бреви-ария»: «Человек, каким мы все пока являемся, не более чем жалкое подобие, примат, дальний предок того, кому мы еще не дали возможности родиться».
Когда Теодорих фон Хаген утверждает, будто во время своего путешествия 1863 года (двенадцать лет странствий по пустыням после отъезда из Иерусалима) его спасли «ритуальные каннибалы», он не указывает прямо на сармунгов езидов. Нужно иметь это в виду. Правда ли, что они спасли его? Где? И от чего?
Возможно, очень возможно, что я приближаюсь к тем краям, где Гурджиев, как он сам признался нашему агенту, искал город тайной власти. Я перечитываю в «Бревиарии» доклад, где воспроизводится его рассказ:
«Хотя мы очень далеко продвинулись в поисках легендарного города, который надеялись встретить на своем пути, мы изменили свои планы и решили как можно скорее покинуть пустыню».
Как всегда, его рассказ обрывается, намеренно оставляя двойственное впечатление. Гурджиев никогда не объясняет причин, не приводит реальных фактов.
Он подыскал себе оправдание, сославшись на ужасное происшествие, во время которого погиб инженер Юрий Соловьев, его товарищ по приключениям и один из «искателей истины», как Гурджиев называет его со свойственной ему экстравагантностью стиля.
В какой-то момент Соловьев, знаток тибетской медицины, отдалился от лагеря и на него напали дикие верблюды, один из которых ударом челюсти размозжил ему затылок. Далее Гурджиев приводит персидскую молитву, в которой звучат непочтительные саркастические нотки по отношению к погибшему:
«Убей, Господь, того, кто, ничего не зная, дерзает указывать другим дорогу, ведущую к вратам Твоего Царства».
Движемся мы довольно быстро. Мы достигли предполагаемого притока реки Ончжин раньше, чем я рассчитывал. Теперь целый день мы стоим лагерем, чтобы дать отдохнуть животным.
Сармунги скользят по быстрым водам, как лососи. Они то исчезают, то снова выныривают смеясь, их мокрые волосы напоминают конские хвосты.
Как меня предупредили, отсюда начинается заповедный участок пути. Мне завязали глаза и покрыли голову коническим капюшоном. Двое всадников ехали рядом с моим мулом, по очереди направляя его.
Дорога шла по твердой почве и по гористой местности.
Вечером сармунги сняли с меня повязку, но остались неподалеку от моей юрты.
Я записываю все это как любопытные подробности пути. Страха во мне нет.
Кошмарный день. Около полудня мы оказались в своеобразном ветряном коридоре, образованном узкой долиной. Проводники кричали друг другу, что надо делать, с таким отчаянием, как моряки во время сильного шторма. Мне показалось, что они едва не потеряли одного из верблюдов, который обезумел в этом вихре. Из-под темного капюшона я слышу, как хрипят животные с мордами, запачканными песком.
Наверняка эта вечная ветряная завеса служит естественной защитой тому месту, в которое меня везут. Сейчас мы переводим дух. Судя по всему, ночью здесь немного спокойнее, но тьма кажется особенно непроглядной из-за висящей в воздухе пыли.
Мы спустились по спиралевидной тропе. Сквозь капюшон я видел оранжевый отсвет, предвещавший прекрасный день.
Около десяти часов утра главарь сармунгов приказал снять с меня повязку. Я увидел потрясающей красоты долину, обрамленную двумя низкими горными цепями. Вдалеке виднелась ровная серебряная лента – поливной канал и отходящие от него в геометрическом порядке ответвления. Зеленые сады. Стайки разноцветных птиц.
А чуть дальше – обычные для тибетского или, вернее, китайского монастыря строения: крыши в форме пагод, балки, выкрашенные в алый цвет. Множество каменных построек, примостившихся на горе. Сверкают на солнце бронзовые башни главного храма, символизирующие эфир.
Сармунги останавливаются у деревянного моста с аркой. Рядом с ним хлев.
Несколько монахов-прислужников сердечно приветствуют меня поклоном и начинают суетиться над моим багажом.
Сармунги со мной не прощаются. Я вручаю монахам большую сумму в фунтах стерлингов.
