Сборник - Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве
– Я не помню, сколько у триллиона нулей, – честно признался я, потупив глаза.
– Триллион – это единица с двенадцатью нулями, – подал голос хорошист Саша Самсонов со второй парты.
– А есть число больше триллиона? – спросила учительница.
– Нет, – уверенно ответил я.
– Опять неправильно, Постников. Есть!
– Гугол! – сказал с последней парты Павлик. – Я в книге читал. Это единица со ста нулями.
– Молодец, Павлик, ставлю тебе пять, – улыбнулась строгая математичка. – Сразу видно, что много читаешь.
– Ну, гугол – это уж точно самое большое на свете число? – с надеждой спросил я. – Больше не бывает?
– Нет, – снова покачала головой учительница. – Есть, Валентин, и покрупнеее числа, чем гугол. – Так, ребята, кто из вас знает?
– Я знаю, – сказала Света Пятеркина. – Самое больше на свете число это – центаллион. Это единица и целых триста три нуля. Верно?
– Правильно, – обрадовалась учительница. – И все же есть на свете самое большое на свете число. Оно больше, чем центаллион. Это число называется зиллион!
– А это сколько? – спросил весь класс хором. – Сколько там нулей?
– Это так много, что точно никто не знает, – ответила Вера Ивановна. – Но вот ученые иногда говорят: «В космосе звезд так много, что пересчитать их невозможно. Их там целый – зиллион!»
– И песчинок на морском пляже, – тоже зиллион, – сказал Вадик.
– И капелек воды в океане – зиллион! – закричала Настя Кубышкина.
– И снежинок зимой – зиллион, – добавил Павлик.
– Значит, все то, что невозможно сосчитать, можно смело называть зиллионом, – вставила отличница Света Пятеркина.
– А самое маленькое на свете число какое, ребята? – спросила Вера Ивановна.
– Ну, это просто, – обрадовался я, – это единица!
– Верно, Постников, – кивнула учительница. – Вот ее мы тебе в дневник и поставим. – А когда будешь готов к уроку, я тебе обязательно поставлю оценку повыше. Хоть целый зиллион пятерок! Обещаю.
Военная хитрость
Домой мне идти не хотелось. Еще бы – получить двойку по географии в самом конце четверти! Что сейчас будет???
– Ну-ка, Валентин, покажи дневник! – приказал мне отец, словно почувствовав мое настроение.
– Двойка! – воскликнула мама.
– Какой ужас! – крякнул с досады дедушка.
– В конце четверти! – рассердился отец.
– Вот негодник! – добавила бабушка. – Пороть его нужно!
– Точно! – сказал папа. – Я давно собирался это сделать, да все руки не доходили. А теперь, думаю, самое время.
– Давно пора его отлупить, – вставил слово дядя Сережа.
– Бить детей непедагогично! – на всякий случай напомнил я.
– Еще как педагогично! – сказала мама. – Только не бить, а лупцевать его нужно, и непременно ремнем.
– Я, когда был маленьким, нас, деревенских мальчишек, в деревне драли как сидоровых коз, – вспомнил дедушка. – И непременно березовыми розгами. Смочат их в соленой водичке и давай нас, родненьких, драть. Мы сразу шелковыми становились.
– А в нашей деревне это называли охаживать, – вспомнила бабушка. – Меня мать за любую шалость тут же полотенцем по попе охаживала.
– И нас мутузили, – добавил отец. – Учитель говорил, что детей непременно мутузить нужно.
– Не мутузить, а стегать, – напомнил дедушка. – На Руси не мутузили, а стегали детей.
– Не стегали, а тузили, – поправила мама.
– Что это еще за слово такое – тузить? – удивился папа. – Испокон веков детей ремнем колошматили.
– В деревне обычно молотили! – упиралась бабушка. – Положат поперек лавки и давай молотить розгами.
– Правильно, розгами, – кивнул дядя. – Только не молотили, а дубасили. Мне мой дед всегда по субботам говорил: «Ну что, Сережка, пойдем в сарай за розгами, я тебя сейчас дубасить буду».
– Верно, – кивнула бабушка. – В деревнях всегда по субботам детей пороли. За всю неделю разом. Чтобы наука была. А вы Валентина не порете, вот он и зачастил в школу за двойками. Пороть его нужно.
– Нужно! – кивнул отец. – Только правильнее все же сказать не пороть, а шлепать.
– Шлепать – это не наказание, – улыбнулся дед. – Нужно ему шею намылить. Или бока намять.
– Ну, вот еще чего придумал! – разозлилась бабушка. – Где это видано – малому дитю бока мять.
– Это просто такое выражение, – стал оправдываться дедушка. – Мой отец, когда сердился, всегда говорил нам с братом, что сейчас он нам бока намнет или шею намылит.
– А у нас в школе, когда я учился, говорили, что нас сейчас вздуют, – вспоминал дядя. – Или накостыляют. Старшие ребята нас, малышей, ловили и могли накостылять за баловство.
– Интересно, а почему раньше говорили накостылять? – отвлеклась от обеда мама.
– Потому что в деревне старики могли младших палкой отлупить или костылем, – ответил дядя. – Вот и пошло выражение – накостылять.
– Ой, а вот меня матушка в деревне шелушила, – вспомнила бабушка.
– Как это? – удивился папа.
– А так: поймает меня, если я не слушаюсь, и давай шелушить, – улыбнулась бабушка. – Ремнем или прутиком березовым.
– Так что же мы будем с ним делать? – неожиданно спросил дедушка. – Дубасить, колошматить, лупить, охаживать, стегать, мутузить, пороть или драть?
– Пороть! – решительно заявил отец. – Так, а где Валентин?
Но я давно уже сидел на буфете. Если я почувствую, что меня вот-вот накажут, быстро туда забираюсь. Буфет старинный и очень высокий, он нам еще от прадедушки достался. Кроме меня, туда залезть никто не может. У меня там, наверху, даже книжка припрятана про пиратов и сухарики с изюмом. Так что я могу на шкафу долго просидеть, хоть до самого вечера. Пока папа не остынет.
– А ну-ка, слезай! – грозным голосом сказал дедушка. – Сейчас пороть тебя будем.
– Дубасить! – заулыбалась бабушка.
– Молотить! – сказала мама.
– Колошматить! – вставил дядя.
– Шелушить! – подпрыгнул дедушка.
– Мутузить! – добавил папа.
Я свесил голову вниз и покачал головой:
– Ни за что не слезу отсюда, пока вы не пообещаете меня не трогать.
– Ладно, – сказала мама. – Совсем ребенка запугали. Слезай, не тронем мы тебя.
– Это мы пошутили, – пробурчал папа.
– Верно, – добавил дядя. – Пошутили просто!
– Все равно не слезу! – твердо сказал я. – Буду тут до ночи сидеть. Книжку читать про пиратов.
– Слезай, я тебе конфету дам! – пообещала бабушка.
– За одну конфету ни за что не слезу, – помотал головой я. – Только за десять конфет.
– Хорошо, Валентин, получишь десять конфет, только слезай вниз, – попросила мама.
– И новую клюшку! – добавил я.
– Что! – возмутился папа. – Он еще условия ставит!
– Хорошо! – пообещала мама. – Клюшку тебе дедушка купит.
Но я все равно не торопился вниз. Знаю я их: наобещают с три короба, а как только слезу – начнут меня мутузить, пороть и шелушить. Читал про такое в одной книжке. Там врага выманивали из укрытия и обещали ему золотые горы. А когда он выходил, то ничего не получал. Это называется военная хитрость.
– А хочешь, мы тебе самокат купим? – спросил дядя.
– И новые лыжи! – добавила бабушка.
– Ладно! – вздохнул я. – Так уж и быть, спущусь.
А про двойку никто так и не вспомнил. Вот что такое военная хитрость.
Мария Ануфриева
Черная рука
Второклассники сидели верхом на турниках в школьном дворе и рассказывали страшилки.
– И тогда черная рука сказала: «Отдай свое сердце!» – мрачно закончил Вовка и обвел всех взглядом.
– Чем она сказала, неужели у нее еще и рот был? – спросила я.
Не потому, что сомневалась в услышанном – ясно, что если черная рука сумела пробраться через весь город к маленькой девочке, оставшейся дома без родителей, то и произнести страшные слова ей труда не составило, – а просто чтобы нарушить молчание…
– Был, – серьезно ответил Вовка. – Им она и выпила всю кровь. Когда мама вернулась домой, она пошла в комнату дочери и нашла там ее. Мертвую.
Посидели еще немного. Продленка закончилась, а идти домой не хотелось. Вроде и не поздно, но уже темно. Декабрь.
– Ну, я пошла, – сказала отличница Катька. Она все всегда делала первая. Ей хорошо: брат старший дома – вон окна светятся.
Мы с Вовкой и братьями-близнецами Лебедевыми жили в одном подъезде: он на девятом, я на восьмом, братья – на четвертом этаже. Родители у всех возвращались поздно: пока работу закончат, пока втиснутся в единственный автобус, ездивший из центра к окраинным многоэтажкам.
У подъезда потоптались. Обычно сначала мы играли у Лебедевых, потом поднимались ко мне, а уж после шли к Вовке. Если уроки на продленке не доделаны, списывали у Вовки, потом шли ко мне, затем спускались к Лебедевым. А иногда сразу отправлялись по домам, но сегодня черным-черным вечером был явно не тот случай.
– Пойдем к нам в мушкетеров играть, – предложил Лебедев-первый.
– Достанем прошлогодние новогодние костюмы и шпаги, – поддержал Лебедев-второй.
