Андрей Шляхов - Клинический случай
И резко, с ревом, рванула с места. Не собиралась, а добилась своего — от неожиданности охранник отскочил, споткнулся и приземлился на пятую точку, жаль, что не в лужу. Странно, но он не потрясал кулаками и ничего не орал вслед Анниной машине, просто сидел и смотрел. Все-таки недаром говорят, что вежливое оскорбление действует сильнее.
От сентиментальной меланхолии не осталось и следа. По-хорошему, следовало бы заехать в ближайший магазин, купить не менее чем литровую бутылку водки и вернуться с ней к охраннику. Отблагодарить человека, так сказать, за подъем настроения. Но вместо этого Анна прибавила газу и включила музыку. Из шестнадцати гигабайт музыки, которая была на флешке, умное устройство выбрало самую подходящую к моменту песню «Доорз»:
Yeah, keep your eyes on the road, your hands upon the wheel
Keep your eyes on the road, your hands upon the wheel
Yeah, we’re goin’ to the Roadhouse
We’re gonna have a real[16]
Good time…
Если смотреть на дорогу, не поворачивая головы, то вполне можно представить (вообразить, подумать), что справа на пассажирском сиденье сидит кто-то похожий на Джима Моррисона и поет:
Let it roll, baby, roll
Let it roll, baby, roll
Let it roll, baby, roll
Let it roll, all night long
Do it, honey, do it…[17]
Чтобы не выбиваться из образа, Анна даже заехала в «Макавто» и съела под кофе целых три чизбургера. Хотела еще взять ванильный коктейль, но решила, что это будет уж слишком.
Иммунитет и интуиция
Начмед[18] Надежда Даниловна приходила к Анне редко, большей частью звонила. И идти ей было далековато — из одного корпуса в другой, и времени начмедам вечно не хватает. Хлопотно отвечать за организацию лечебной работы в большой больнице, очень хлопотно. Тысяча четыреста коек, через которые за год «проходит» более сорока тысяч пациентов — это вам не кот начхал!
Приход Надежды Даниловны мог означать только одно — где-то, в каком-то из отделений, лежит не просто «непонятный» больной, которому никак не поставят правильный диагноз (тогда бы звонили или приходили бы с историей лечащие врачи, как вариант — заведующие отделениями), а Большой Человек, Чей-то Родственник или Махровый Скандалист. То есть больной, заслуживающий крайне бережного отношения и максимального внимания.
Анна предпочитала Чьих-то Родственников или Больших Человеков. Они при любом раскладе были приятнее и удобнее Махровых Скандалистов. Удобнее, потому что у большинства скандалистов не удавалось даже анамнеза собрать толком, потому что те не столько рассказывали о своих болячках, сколько предъявляли претензии. А толком не расспросив пациента, диагноза ему не поставишь. Лучше самого больного никто о его болезни рассказать не может, только надо уметь расспрашивать и слушать. Ну и понимать, что тебе говорят.
Понимать — это без преувеличения. У тощего бледного сорокалетнего автослесаря, рассказывавшего классическую, как по учебнику, клинику узелкового периартериита, и имевшему все симптомы этого заболевания, в четвертом терапевтическом отделении две недели усердно искали онкологию. Не находили, удивлялись и продолжали поиски. Резко похудел? Температурит? Кровь в моче? Вперед — ищите и обрящете! Искали втроем — лечащий врач, заведующий отделением и ассистент кафедры терапии. Искали до тех пор, пока Надежда Даниловна не возмутилась на пятиминутке. Заведующий четвертой терапией Дробышев начал оправдываться, в ходе возникшей дискуссии прозвучала кое-какая информация о больном. Анне этой информации хватило. «Об узелковом периартериите не думали, Вадим Денисович?», — спросила она Дробышева. В ответ услышала ироничное: «Спасибо, теперь непременно подумаю». Дело было в четверг, а в понедельник Надежда Даниловна пропела очередной дифирамб доценту Вишневской. При этом часть врачей в аудитории смотрела на Анну не восхищенно, а с неприязнью. Никак не могли забыть, как их тоже вот так «уедала» доцент Вишневская. Дробышев тоже паскуда, нет бы спасибо сказать, начал ерничать, сравнивая Анну с доктором Хаусом из одноименного американского сериала, который тоже иногда ставил диагнозы, не видя больного. Анна в долгу не осталась — громко, на весь зал, посоветовала Дробышеву вечерами вместо просмотра сериалов читать учебник по внутренним болезням. «Поищите в библиотеке Сметнева и Кукеса, — добавила она. — Учебник хоть и не новый, но написан простым доходчивым языком». Дробышев побагровел, набычился, но ничего не ответил, отвернулся. Здороваться с тех пор перестал, конечно. И ассистент Гуляева, которая была третьей, упустившей узелковый периартериит, тоже больше с Анной не здоровается. Значит, правду болтают, что у нее с Дробышевым роман, тщательно скрываемый от посторонних глаз. Два сапога — пара, иначе про них не скажешь.
— Я к вам, Анна Андреевна! — объявила с порога начмед. — Вы не очень заняты?
Ее вечное «я к вам» всякий раз удивляло Анну. Раз пришла в мой кабинет, то, значит, ко мне. Нужен был бы заведующий кафедрой — надо было идти к нему.
— Ну вы же не чайку попить пришли, Надежда Даниловна. — Анна отложила в сторону черновик статьи Маркузина, которую тот дал ей на вычитку. — Здесь поговорим или сразу пойдем в отделение? Куда мы сегодня?
— Во вторую нефрологию. — Надежда Даниловна села на стул, взяла со стола Анны свежий номер журнала «Иммунология» и начала им обмахиваться. — Запыхалась, пока шла.
Лишнего веса у Надежды Даниловны было не меньше сорока килограммов и к тому же она не умела ходить медленно.
Анна протянула гостье пустую пластиковую папку, обмахиваться которой было удобнее, чем толстоватым журналом, и предложила:
— Открыть окно?
— Нет, что вы! — испугалась Надежда Даниловна, меняя «веер». — Меня тогда сразу продует! Ох, в гроб сведет меня эта работа.
— Тяжелый случай?
— А вы как думали?! Мамаша начальника окружного управления! Сама она как человек ничего, не проблемная, а вот с диагнозом застопорилось. С понедельника лежит, четвертый день уже. Привезли по «Скорой» с жалобами на общее недомогание, температуру, боли в пояснице. В анамнезе обычный набор — атеросклероз, гипертония, тромбофлебит. Гломерулонефрит отрицает, хотя почки толком никогда не проверяла. Она вообще не из любителей лечиться, несмотря на наличие сына с большими возможностями. Съездила в Архангельск на могилу мужа, там простыла и пошло-поехало… Сын очень беспокоится.
— Это хорошо, когда дети переживают за родителей. Так и должно быть.
— Анна Андреевна, я же вам сказала, кем он работает!
— Так вам-то что, Надежда Даниловна? Наша больница, кажется, городского подчинения?
— Это сейчас городского. А завтра могут объединить со «Скорой» и передать в подчинение округу! Разве вы не знаете, как у нас любят кроить, да перекраивать? Или сын Кротовой в департамент перейдет. Так или иначе — придет день? и все вспомнят. Евгений Алексеевич мне так и сказал: «Не тяни резину — тащи к Кротовой Вишневскую».
С ближайшим окружением главный врач разговаривал запросто, по-свойски. Такая уж у него была привычка, поэтому Анна и не подумала обижаться на грубоватое «тащи». Но на кое-что намекнула полупрозрачно:
— Как прижмет — так к Вишневской, а когда все спокойно, то…
— Ах, не берите в голову, Анна Андреевна! — заколыхалась начмед. — Евгений Алексеевич зла не помнит!
— И добра тоже! — усмехнулась Анна. — Давайте, Надежда Даниловна, тащите меня к вашей Кротовой.
— Только у меня просьба. С учетом ее родственного анамнеза, не говорите ничего в палате. А то она три раза в день дает сыну полный отчет, кто у нее был, да что сказал. Чтобы ничего крамольного не прозвучало…
— Надежда Даниловна, оставьте, пожалуйста, ваш эзопов язык! Нас же никто не слышит. Скажите прямо — не критиковать действия лечащего врача!
— Ну… — замялась начмед.
— Вы же знаете, что я никогда не начинаю первой. Но если мне принародно рискнуть сказать, что я говорю чепуху, или, как выразилась Мазуркина, «несу пургу», то я так же принародно и отвечу.
Начмед отдышалась и в переходе из пятого корпуса, где располагалась кафедра иммунологии и аллергологии в третий, нефрологический, развила спринтерскую скорость.
— А что кафедра нефрологии? — спросила Анна.
В больнице базировалась кафедра нефрологии медицинской академии. Эта кафедра, как и Аннина, занималась последипломным образованием.
— Разводят руками, но нефрологическую патологию исключают!
Подобный подход злил Анну немерено. Ну совсем как в автосервисе — один вмятины выправляет, другой электрику чинит, третий по ходовой части мастак. Но здесь все-таки не с машинами дело имеем, а с людьми. Хороши коллеги с дружественно-враждебной кафедры! Исключили нефрологическую патологию и умыли руки. Узкие специалисты, мать-перемать!
