Анне Рагде - Тополь берлинский
В палате сидел мужчина. На стуле вплотную к кровати. Кровать была очень высокой, и голова мужчины еле виднелась над белым бельем. Он невидяще посмотрел на нее, будто она ошиблась дверью и помешала. Она кашлянула и поглядела на лицо в кровати. Бабушка. Та, очевидно, спала, лежала с закрытыми глазами. Лицо было перекошенным, пугающим, словно старуха безмолвно смеялась и плакала одновременно. Волосы седые, блестящие, плотно облегали голову.
Дверь за ней закрылась с легким свистом, сапожки застучали по линолеуму.
— Здравствуйте. Я… У меня вот, цветы. Как она? — прошептала Турюнн.
— Вы к кому?
— К Анне Несхов. Я… Турюнн.
Мужчина встал. Квадратное тело, облаченное в серый костюм, белая рубашка и черный галстук, влажные губы с белой пеной в уголках рта, редеющие волосы. Он слабо улыбнулся.
— Вот как… Значит, ты Турюнн. А Тур знает, что ты приехала?
— Да. Или… нет, он пока не знает, но это он мне сообщил… Я забыла перезвонить. У меня вот…
Она протянула букет женщине в кровати. Женщина вдруг открыла глаза, не шевеля головой, не меняя мимики, никак больше не реагируя. Представиться сейчас? Она наклонилась над кроватью.
— Здравствуй, — прошептала она. — Как дела?
Старуха не отвела взгляда, смотрела прямо несколько секунд, потом веки снова сомкнулись, и она издала какой-то булькающий звук. Будто бы вот прямо взяла и умерла. Но мужчина не отреагировал, и Турюнн решила, что старуха просто снова заснула.
— Значит, он позвонил тебе, — сказал мужчина, словно разговаривая сам с собой.
— Я поищу вазу, — сказала она. — У них наверняка есть в…
— Я сам все сделаю, — быстро проговорил мужчина и обогнул кровать.
— Надо, наверно, познакомиться, — сказала Турюнн и протянула руку.
— Маргидо, — представился он. — Рад встрече.
— Я тоже. Я слышала, вы болели.
Она взяла руку старухи, в ней не было ни движения, ни силы, мертвая конечность. Скрюченные пальцы с холодными кончиками, узкое обручальное колечко почти вросло в кожу, прозрачные, сиреневатые ногти. Глаза опять были открыты и смотрели прямо перед собой, как несколько минут назад. Турюнн наклонилась над одеялом, чтобы попасть в поле зрение старухи. Но когда ей показалось, что Анна смотрит ей в глаза, она не выдержала и отвела взгляд. В глазах была пустота, напоминающая о фотографиях новорожденных детей, всего нескольких часов от роду, какая-то бдительная интенсивность в этом взгляде, которую могут расшифровать только новоиспеченные родители. У нее был инсульт. Очевидно, она не понимала, что происходит вокруг. Хотя мышцы лица не действовали, выражение глаз-то должно было сохраниться? Турюнн и сама толком не знала. Все равно неприятно. Однажды в метро в Осло она встретилась взглядом с человеком лет тридцати. Он сидел с полуулыбкой, а она слишком надолго задержала на нем взгляд, ей было не больше пятнадцати-шестнадцати. Ей показалось, что мужчина вот-вот начнет к ней приставать, она испугалась до смерти, захотела, где бы они ни вышел, выйти остановкой позже, чтобы он не мог ее преследовать. И тут он встал и направился к дверям, размахивая перед собой белой тростью.
— Я Турюнн. Твоя внучка. Жаль, что мы раньше не встречались.
Она заплакала, отпустила ссохшуюся руку, поспешила в туалет, оторвала клочок бумаги. С чего это она расплакалась? Надо взять себя в руки. Она услышала звук открывающейся двери и стук вазы, поставленной на столик.
Если он зайдет в киоск, то поймет, где она купила цветы, поймет, как легко она отделалась.
Она спустила воду в туалете и громко высморкалась. Металлическая корзинка на стене была полна резиновых перчаток. В мусорной корзине она разглядела несколько свернутых прокладок с темными пятнами.
Маргидо не присел, остался стоять в ногах, облокотившись на спинку кровати и слегка покачиваясь.
— Ты здесь побудешь немного? — спросил он.
— Не знаю. Надо, наверно, позвонить, сказать, что я приехала… Отцу.
— Я здесь с ночи. Тур был с утра, пока я спал несколько часов в отведенной мне комнате.
— Ну да. Я тоже могу посидеть. А она понимает речь? Хотя она вроде как… не видит меня.
— Не думаю. Хотя все может быть.
— А что врачи говорят?
— Они пока ничего не знают. Первые сутки после инсульта решают все. Но у нее, говорят они, состояние стабильное. Наверное, сегодня ночью дежурить не придется.
— Мы с ней раньше никогда не встречались.
— Да.
— И с вами тоже. Вы же мой дядя. Как странно.
— Да… странно.
— А чем вы занимаетесь?
— Тур разве не рассказывал?
— Нет. Мы об этом не особо говорили.
— У меня свое похоронное бюро.
Она позвонила отцу. Он обещал приехать вечером, когда управится в свинарнике, около девяти.
— Как хорошо, что ты здесь, — сказал он и предложил потом вместе поехать домой.
— Я остановилась в «Ройял Гарден», — сказала она.
Он промолчал.
— Так проще, — объяснила она. — К тому же гостиница тоже в центре.
— У нас полно белья. И комнат. Дом большой, — сказал он. Старая северная крестьянская изба, обросшая за пару сотен лет несколькими пристройками.
— Посмотрим, — ответила она. — Но точно не сегодня. Весь мой багаж остался в гостинице, и я уже зарегистрировалась, придется платить.
Это он понял. Она вдруг вспомнила, какой он бережливый. Так что если эта ложь его утешит, то пожалуйста. А то, что платит за все мать, она и упоминать не будет.
— Увидимся через несколько часов, — сказала она.
Старуха тотчас снова заснула. Турюнн села на тот же стул, где до нее сидел Маргидо, осторожно взяла руку старухи, на этот раз левую, в свою. К запястью крепилась канюля. Турюнн прижалась лбом к бортику кровати, закрыла глаза. Старуха дышала ровно. Из коридора доносились голоса, шум тележек. Бачок в туалете все еще гудел, наверное, надо еще раз нажать на спуск. Неужели придется сидеть здесь больше двух часов и держать недвижную руку?! Во что она ввязалась? Похоронное бюро. Ужасно. Может, просто встать и уйти? Позвонить и сказать, что не может, что ничего им не должна.
Она положила руку старухи на одеяло, разжала пальцы, достала книжку из сумки.
Проснулась, только когда он зашел. Детектив валялся на полу. Шея болела. Она почувствовала запах свинарника, хотя он стоял в нескольких метрах от нее. На нем была не та куртка, что в прошлый раз, парка, и тоже замызганная.
— Привет, — сказала она, не вставая. — Я, кажется, заснула. Она тоже спит.
— Ну да, ну да.
Он огляделся в поисках стула, обнаружил один у окна, взял его и сел с другой стороны кровати. Слабо улыбнулся, быстро взглянул на нее.
— Другой цвет волос. И прическа длиннее. А так ты все такая же, — сказал он, дернулся внутри парки, которую не снял, хотя было жарко. Каждый раз за то время, пока они не общались, она забывала его медленный с расстановками говор.
— Да. И ты, — ответила она, — все такой же.
— Все прошло хорошо?.. Самолет и все дела? Или ты поездом приехала?
— Нет, самолетом.
— Хорошо. И быстро.
— Я даже думала ехать на машине, — сказала она.
— Ой, нет. Ехать почти в полной темноте, в декабре-то. И скользко. Хорошо, что не поехала.
— Не знала, что у твоего брата похоронное бюро.
— Нет, мы, наверное, не… Ты его видела?
— Да. Сидел здесь, когда я пришла. Я очень глупо себя почувствовала. Смешно, что мы с тобой о нем не говорили. Когда я об этом думаю… Каждый раз, как я тебя о чем-то таком спрашивала, ты уводил разговор в сторону. Почему, собственно?
— Давай сейчас не будем… Мы с ним мало общаемся. Он живет не на хуторе. Принести кофе?
— Нет, не надо. Сколько ему лет?
— Ему… сейчас скажу… Да, ему пятьдесят два. На три года младше меня.
— А второй твой брат? Что он делает?
— Что он делает?.. Маргидо ему звонил, как он сказал. Брат живет в Копенгагене. Переехал двадцать лет назад.
— А ему… Сколько ему лет?
— Ему… сорок будет, наверное.
— Всего чуть старше меня?
— Да.
— А почему мы о них не говорили?
— Ну, мы говорили о другом.
— О животных. Главным образом, — сказала она.
— Животные — не худшая тема для разговора, — улыбнулся он.
— Как поживают свинки?
Он расправил плечи, посмотрел ей прямо в глаза и широко улыбнулся:
— Сири родила сегодня тринадцать поросят!
— Ого! Здорово!
О Сири она много слышала. Просто Эйнштейн какой-то, а не свинья.
— И в воскресенье еще пять родилось, — добавил он.
— Только пять? Ты же говорил, что если опорос меньше десяти, то…
— Четверо умерли. Всего было девять. Но это был первый помет у свиньи. В первый раз всегда меньше.
— Они были больные? Эти четверо?
— Свинья их убила. Испугалась и обезумела. Такое случается.
Он коротко взглянул в лицо матери. Не взял ее за руку.
