Ахто Леви - Бежать от тени своей
И вот по прошествии тридцати лет я в совершенно ином качестве здесь, в Бранденбургской тюрьме, – живой и даже член делегации!..
В Веймар приехали засветло, из гостиницы нас повели в ресторан «Элефант» на дружеский ужин, устроенный городскими властями. Опять речи, опять тосты, а у меня в кармане чешется тысяча марок…
Поздно вечером я гулял по пустынным улицам, разглядывал скульптурные изображения и барельефы на домах, на их крышах и жалел, что нет никого рядом, кто мог бы о них рассказать, их объяснить. Я поражался мысли, что снова здесь. Просто не мог привыкнуть к этой мысли. Меня тянуло к далеким странствиям, открывавшим возможность увидеть, познать, понять мир.
На следующий день посетили дома Шиллера и Гёте, а после эмоций культурных соприкоснулись с эмоциями варварскими – в концентрационном лагере Бухенвальд. Здесь ознакомились с передовой (по тем временам) техникой уничтожения человека и возложили венок на место гибели Эрнста Тельмана. Увидев своими глазами печи, в которых сжигали людей, дубинки, которыми добивали не до конца убитых, вагонетки, в которых возили трупы, я думал о том, что индейцы племени Аризона, у которых знак свастики с древнейших времен служил национальным орнаментом, оправданно изгнали этот знак из своего обихода, перестали даже пользоваться одеялами и пледами с вытканными на них знаками свастики.
Относительно Бухенвальда человечество настроено категорически – не допустить повторения прошлого! Я лично не уверен, что уже пережитое прошлое страшнее, чем может стать еще неизвестное будущее. Одни ученые ломают головы над проблемами, облегчающими жизнь людей на земле, но есть и другие, изобретающие такие штуки, что и ахнуть не успеешь, как превратишься в ничто… А ведь везде на планете существуют любовь, преданность, дружба, благородство и другие человеческие качества – все, кроме разумного единства…
Очевидно, эти мысли были навеяны Бухенвальдом: мрачное место – мрачные мысли.
После этой поездки мое бегство из резиденции и состоялось: меня отвезли в редакцию, оттуда красавица Мадлен в своем «трабанте» – к Паулю, журналисту. У него я и остался. Позвонили в резиденцию, и я получил разрешение остаться в городе до самого отлета.
Мне было суждено еще раз побывать в Бухенвальде.
Мы устроили с Паулем в его холостяцкой квартире грандиозную попойку, хотя слово «устроили» здесь, пожалуй, неуместно, поскольку организатором этого мероприятия был я: ведь тысяча марок в моем кармане все еще чесалась, а я от размышлений о собственных проблемах наряду с мировыми, вызванными впечатлениями, особенно последними, от Бухенвальда, здорово устал. Нужна была разрядка. И я в тот вечер основательно «зарядился»…
Начало я помню, то есть помню, как мы с Паулем говорили о литературе. Я обратил внимание, как медленно и как-то робко Пауль принимал коньяк: пока он с трудом справлялся с одной рюмкой, я успевал разделаться с тремя… позже даже с пятью. Что было дальше, я никак не мог вспомнить. Почему-то я оказался опять в Бухенвальде. Глубокой ночью я шел мимо мрачных зданий, в подвалах которых было множество печей. При свете яркого пламени здесь работали полураздетые, красные от изнуряющей жары, скелетообразные люди. Было похоже на ад. В доверху нагруженных тачках люди эти подвозили уголь и большими лопатами забрасывали его в печи. Внезапно они все разом, словно по тревоге, бросили работу и выбежали из лагеря. Они бежали, сбрасывая на ходу лохмотья, к большому озеру с черной водой и ныряли в него. Я последовал их примеру…
Вода была холодной. Озеро казалось бездонным. На фоне слабого света в небе были видны силуэты небоскребов. Кругом тихо, ни звука, лишь слышен всплеск воды, производимый молча плавающими в озере людьми. Вдруг вижу высоко в небе что-то похожее на столб, стремительно падающий вниз. Нет, это не столб, это огромное чудовище, похожее на гигантскую ящерицу с когтистыми лапами и хищно оскаленной пастью. Глаза чудовища горят безумной яростью. Оно падает на барахтающихся в черной воде людей, и волной, похожей на цунами, меня выбрасывает на берег. Чудовище неумолимо приближается к домам – вот оно жрет дома, камни мостовой, люди в сумасшедшем страхе бегут от него. Слышен вопль отчаяния сотен тысяч голосов. Чудовище движется вперед. Оно пожирает Веймар с его дворцами и парками, жрет цивилизацию, человечество…
– Это все пустяки, – слышу голос и вижу рядом с собою мужчину с намечающейся лысиной, неопрятно одетого, в рваных башмаках. – Это тебе снится. Это не настоящий ад, так… небольшая репетиция… – говорит он и смотрит на меня осклабившись. Голос его звучит странно знакомо. Он решительно мне кого-то напоминает!..
– Кто ты? – спрашиваю я.
– А как же… черт я, – он опять улыбается. – Ты, наверное, не таким ожидал увидеть меня? Люди давным-давно потеряли истинное представление о черте. Да что я говорю – они его никогда и не имели. Столько испокон веку написано разными сочинителями чертовщины о чертях – прямо тошнит! И хоть бы один из них понимал, какую чепуху мелет. Наш род древен и разнообразен, он славится истинной мудростью. А нас то малюют с рогами, хвостом и копытами, то изображают в роли болтливого идиота, то наделяют могущественной силой. Вся эта чер-тология не стоит ломаного гроша. Мы прежде всего обыкновенные трудяги. Среди нас, как и у людей, есть гении, талантливые, но большинство из нас простые исполнители, рядовые черти. И мы боремся за создание идеального ада, о котором человечество не имеет никакого представления.
Люди очень смешны, они – невозможно сосчитать сколько уже тысячелетий – твердят о загробной жизни и рассказывают небылицы про ад: тут тебе и котлы, и сковородки, на которых мы якобы поджариваем грешников. Черти выглядят эдакими кочегарами, а наш добрый Дьявол – шеф-поваром. Да скажи ты мне, ничтожество, кто были кочегарами здесь, в лагере Бухенвальда? Кого использовали здесь в этом качестве? Не чертей же! То-то!.. А черта выставляют таким примитивным… Обидно, честно говоря!..
Кстати, о боге… Сколько уже времени мы морочим им человечество! Ведь ему невдомек, что единого бога подсунули человечеству мы. С помощью выдуманного нами миражного идеала мы получили возможность указать человечеству ложный путь развития, приносивший ему не счесть сколько мук, залитый кровью. Оно поскакало по нему сломя голову – хо-хо-хо! – в направлении рая, не понимая – о, идиоты! – что скачут совсем в обратную сторону…
– Дело в том, – сказал он затем, – что мне приятно говорить о нашем сословии, хотя мы полностью и не владеем еще миром из-за тупости и упрямства человеческой природы. Но и жить покойно ему не даем вот уже несколько десятков тысяч лет. Я предназначен для дел маленьких по сравнению с теми, какие творят мои братья во всем мире. Но без нас, винтиков, тоже не обойтись: сознательный черт понимает, что никакие мировые события не будут нами проведены успешно, если рядовые черти не станут стараться в поте лица своего до тех пор, пока не настанет праздник веселого безумия людей на ставшей прекрасной, обезумевшей, по-родному милой, знойной планете с Владыкой Дьяволом и нами, его детьми!..
Вот я говорил о чепухе, сочиненной людьми про ад… Нашлись в недалеком прошлом даже такие, которые обнадеживали грешников спасением от ада: будучи в аду, достаточно сознательно мучиться, признает грешник свои прегрешения, раскается и может быть избавлен от ада…
Ну уж дудки! Из настоящего ада, какой мы готовим человечеству, никому не выбраться. Ах, что говорить! Именно при жизни человека создается ад. Ведь ты, ничтожество, уже почти в аду. Ты – алкоголик, и у тебя так называемые муки творчества… И они от нас, учти. Все муки от нас. Для человека адская жизнь начинается уже тогда, когда мы просто лишаем его покоя, внушая ему ничтожные сомнения по поводу чего угодно, тревоги, страхи.
Для создания вполне приличного ада для человека в нашем распоряжении достаточно атрибутов, о них известно и ребенку, хотя даже взрослому не попять, как мы ими пользуемся. В их число входит все, без чего человек не может прожить, – хлеб, табак, наркотики, половое влечение, или, как по-модному называют теперь, «секс», и самый результативный препарат – вино. Из всего этого и состоит повседневная действительность людей, от которой они ищут избавления, потому что с помощью самых рядовых трудяг нашего сословия давно доведены до такого состояния, когда любого вида действительность их угнетает, – они ее рабы, мы всех одинаково заставляем страдать от действительности, а это людям не под силу.
Они считают, видимо, что войны, которые мы им подсовываем иногда, самое страшное зло, и всегда радуются мирному времени. А, в сущности, что такое для них мирное время? Маленькая передышка, которая используется нами для полного их порабощения. Как мы это делаем? Пожалуйста – секрета здесь нет, поскольку человечество в силу своей ничтожности неспособно нам противостоять.
