Марина Юденич - Антиквар
"Но — внутренняя экспрессия образа в гармонии с абсолютной внешней статикой! Нет, увольте!
Какой, право слово, Крапивин?! Это живопись совсем другого уровня! Улыбка, которую замечаешь не сразу, но сразу чувствуешь. Леонардо! Да, да, это сопоставимо…"
Потом начался поиск «достойного» автора.
И очередная серия пристрастных, скрупулезных исследований.
Аргунов, Кипренский, Рокотов…
Эксперты сокрушенно качали головами — и разводили руками, Не смогли!
На светлом лике Душеньки отчетливо проступила тень позорного клейма.
«Н/х» — творение неизвестного художника, вещь, по определению, второсортная, независимо от подлинной ценности. Так уж заведено в советском искусствоведении.
Место «н/х» — в лучшем случае в музейном хранилище. Хотя какой он, к черту, лучший, этот случай?!
В хранилищах сырость, и плесень, и холод зимой, а летом — жара и сушь, и крысы величиной с котов, и коты, которые известным образом обживают свою территорию.
Впрочем, заточение в хранилище «Душеньке» не грозило — по крайней мере серьезных попыток изъять полотно у Непомнящего никто не предпринимал.
Интересовались, конечно, в разных инстанциях: откуда взялась непонятная картина?
Всеволод Серафимович отвечал заученно: «Трофейная, с фронта», — и было достаточно.
Тогда много разных вещей оказалось в стране и особенно в столице.
Трофейных.
Разобраться с каждой — у разных структур руки были коротки.
А в некоторых случаях, пожалуй, что и нос не дорос.
Чего уж цепляться к бедному студенту?
Осталась «Душенька» в чемодане.
Много позже, когда Всеволод Серафимович был уже известен и даже знаменит, он снова вернулся к этой теме. Снова были экспертизы и ученые споры — разумеется, совершенно в ином ключе, чем когда-то. Но, по сути, все осталось по-прежнему.
Просвещенная общественность, вслед за высоколобыми специалистами, отказалась признать кисть Ивана Крапивина. Хотя снова — и с гораздо большей помпой — пропела славу безымянному живописцу, создавшему шедевр.
В итоге Всеволод Серафимович на общественность плюнул — разумеется, гипотетически, — водрузил «Душеньку» в своем доме на самое почетное место и вдобавок велел прикрепить к массивному багету бронзовую табличку с именем Ивана Кравпивина.
Чтоб знали.
И выходит — знали.
В то роковое воскресенье убийцы забрали «Душеньку».
Портрет исчез вместе с другими крапивинскими и прочими работами, однако в официальный список похищенного, составленный и разосланный, как полагается в таких случаях, включен не был.
На картину не было атрибуции — документа, подтверждающего художественную и историческую ценность произведения.
Тогда никто не обратил на это внимания.
Часть вторая
Москва, 3 ноября 2002г., воскресенье, 11.15
Он и теперь улыбался, снова и снова возвращаясь мысленно к давешнему разговору, глубокому и непростому, каким бывает хорошее французское вино. И уж если приходится оно кстати — повезло, вечер удался. А вечер действительно удался.
Потому и пребывал теперь Игорь Всеволодович в прекрасном расположении духа. Так, улыбаясь, подъезжал к дому.
Предусмотрительно расчищенная дорожка вела к гаражу — автоматические двери бесшумно раздвинулись, освобождая проезд.
Подземная стоянка была почти пустой.
За большинством соседей машины подавали откуда-то извне, из каких-то специальных гаражей, в полном комплекте — с водителем, охраной, специальными номерами и сигналами, если требовалось — сопровождением.
Строго по желанию клиента.
Те, кто возил себя сам, уже отправились по делам — стрелки часов приближались к полудню.
И тем не менее в гараже было как-то людно.
Впрочем, Игорь Всеволодович еще не успел оглядеться, как рядом с ним оказались двое крепких ребят, одетых неброско, скорее спортивно, нежели элегантно.
— Господин Непомнящий, Игорь Всеволодович?
— Да, а в чем дело?
— Московский уголовный розыск. Вы не будете возражать, если мы все вместе поднимемся в вашу квартиру?
— Интересно, если я буду возражать — вы не подниметесь?
— Поднимемся, но чуть позже, когда привезут санкцию.
— Отродясь не был бюрократом. К тому же раньше сядешь — как говорят в вашем ведомстве — раньше выйдешь.
— Это точно.
— Ну, прошу!
— Еще одна просьба, Игорь Всеволодович.
— Мне пойти погулять?
— Нет, что вы. Просто машина… Пока мы все здесь — хотелось бы ее осмотреть.
— Валяйте. Если уж я пригласил вас домой, надо идти до конца, будем считать: машина — предмет интерьера.
— Спасибо.
Игорь все еще рассчитывал на недоразумение.
Дурных мыслей относительно прошлого инцидента не было — слишком убедительным и крепким было соглашение, достигнутое ночью.
Машину между тем обыскали быстро и аккуратно;
— Что в этом пакете?
— Картина.
— Боюсь, нам придется пригласить понятых.
— А домой их нельзя пригласить? Отказываться от полотна я не собираюсь.
— Мы вам верим, но — положено.
Далеко искать понятых не пришлось — два охранника, дежурившие в гараже, приблизились к машине с невозмутимыми лицами. Их можно было понять. Нейтралитет удобен для всякого случая. Как бы ни развернулись события потом.
«Душенька» была извлечена из пакета, продемонстрирована присутствующим.
Игорь Всеволодович сообщил, что картина принадлежит ему, хотя официально сделка еще не оформлена, потому как полотно находится у него менее суток.
— Это, — сказал старший из оперативников, — понятым уже не интересно. Если не передумали — приглашайте.
— Приглашаю!
В квартире, оглядевшись многозначительно, но скорее с одобрением, нежели наоборот, опера наконец персонифицировались в сознании Игоря Всеволодовича в троих вполне интеллигентных с виду молодых людей, одетых подчеркнуто небрежно, но без эпатажа.
На улице он бы принял их за компьютерщиков или мелких клерков риэлторской конторы.
— Итак, господа, вы пригласились ко мне для того, чтобы сообщить пренеприятное известие?
Операм поведение Игоря Всеволодовича импонировало. Он не впал в истерику, не стал оглушать именами высокопоставленных друзей, не хватался за телефон и даже не вспомнил про адвоката.
В итоге схожая манера общения была принята обеими сторонами.
Так было проще.
— В общем, да. Но прежде мы должны задать вам несколько вопросов.
— Тоже, возможно, пренеприятных.
— Валяйте.
— Итак, вы подтверждаете, что знакомы с Галиной Сергеевной Щербаковой?
— Подтверждаю. Я ведь уже говорил — не далее как вчера имел удовольствие приобрести у нее картину. Тогда, собственно, и состоялось знакомство. Документы не оформлены пока, тоже объяснял, но если надо — могу объяснить подробно. Знаете, ребята, я ведь не первый год занимаюсь антиквариатом — здесь нет криминала, поверьте. Странная история — это правда. Но не криминальная.
— А в чем странная?
— Это долго. Но если будете слушать, могу даже сварить кофе.
Идея попить кофе пришлась сыщикам по вкусу.
И слушали они внимательно.
А чего бы, собственно, не слушать?
История была захватывающая, даже для ушей искушенных. Для них, пожалуй, в большей степени, потому что изысканная была история, хоть и кровавая — тонкая и романтичная.
Однако ж закончилась.
— Стало быть, картину Щербакова принесла вам вчера, прямо в Центральный дом художника. На антикварный салон. И передала практически безвозмездно, руководствуясь, так сказать, благородным порывом. Картина-то, по идее, ваша. Я правильно излагаю?
— Абсолютно, но в отличие от меня — коротко.
Улыбчивый опер в этот момент шутки не принял или не заметил.
— Игорь Всеволодович, сейчас я задам вам вопрос, который уже задавал. Не удивляйтесь: в нестандартных ситуациях люди иногда путаются во времени, даже совсем недавнем. Итак, Щербакова с картиной появилась именно вчера, второго ноября, в субботу?
— Да.
— Вы категорически в этом уверены?
— Послушайте, ребята, не дебил же я! Салон работал вчера первый день. Собственно, вчера он открылся.
Понимаете? Не великое, конечно, но все же — событие.
Трудно спутать. Но может, вы уже объясните, в чем дело?
— Дело, Игорь Всеволодович, заключается в том, что второго ноября, в субботу, около десяти часов утра, Галина Сергеевна Щербакова была убита в своей квартире. Картина «Душенька», которой она очень дорожила как памятью об отце — боевом партизане. Герое Советского Союза, похищена. Такие дела, Игорь Всеволодович.
— Каком еще отце? При чем здесь партизан и Герой Советского Союза?! «Душеньку» мой отец привез из Германии, и до самой его гибели она находилась в нашем доме.
— Это, конечно, вопрос. И ответить на него, возможно, придется — ниточка, как говорится, может привести в далекое прошлое. Но — косвенный. Потому что убийство совершено в настоящем. Буквально вчера.
