Батист Болье - Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи
Палата 8
Месье Иов, пятьдесят шесть лет. Неисправимый пьяница, которого скорее следовало бы называть ромовой бабой в человеческом облике. Он так пропитался спиртом, что принимал меня то за капитана корабля, то за Чингисхана (день на день не приходится), а Бланш – за Мату Хари. По правде сказать, я никогда не завоевывал Китай, а Бланш никогда не предавала родину. Не сойти мне с этого места.
Тринадцать лет назад месье Иов служил торговым представителем, у него была жена, двое детей, дом, машина, телевизор. Потом он потерял работу, скрыл это от жены, она узнала и ушла от него. Дом, машина и телевизор испарились! Поскольку родители у него умерли и не было ни братьев, ни сестер, ни друзей – да, существуют такие люди, у которых нет друзей, – то он однажды оказался на улице со своим вдребезги разбитым сердцем.
Я оценил по достоинству месье Иова. Его жизнь – хороший урок: никто не застрахован от того, чтобы запутаться в жизни и скатиться вниз по общественной лестнице. Благодаря медицине я расстался со всеми своими предрассудками.
Ближе к концу его кожа стала желтой, как кожура грейпфрута: на зависть дамам, собравшимся произвести на свет четверых близнецов, он вынашивал огромную брюшную водянку. Он, словно священник, обвенчал алкогольный цирроз с печеночной карциномой. У пары родились детишки, поселившиеся в костях, легких, мозге. “Я перфекционист: если уж болеешь, делай это как можно лучше”. Он называл это “обыграть всех”.
– Может, вам чего-нибудь хочется?
Он ответил не задумываясь, проглотив слюну: “Крок-месье и последний стаканчик виски – на посошок”. Вразрез с рекомендациями высоких медицинских инстанций. Мы придумали, как раздобыть и пронести в отделение бутылку виски, спрятав ее под халат. Я до сих пор вижу эту сцену: месье Иов ест крок-месье и с наслаждением прихлебывает виски. Он умер в ту же ночь. Рано утром Бланш это обнаружила. Он широко улыбался: все-таки выпил свой последний стаканчик виски перед дальней дорогой…
20 часов,
наверху, палата 7
Рассказывая историю пациентке из седьмой палаты, я прервался на этом месте. Я боялся того, что она скажет. Она произнесла:
– Бог знает, длинна ли эта дорога.
Я согласно кивнул.
Амели постучала в дверь и протянула мне хирургическую маску:
– Это тебе для душа, на завтра. Я уже попробовала: легионелла нам будет не страшна.
Я же говорил, Амели что-нибудь придумает. Она чудо из чудес.
Бросив взгляд на Жар-птицу, Амели прошептала:
– Не ест?
Я отрицательно покачал головой.
– Значит, теперь моя очередь.
И она стала объяснять мне на ухо свой план. Я улыбался все шире.
– Что это вы там затеяли, а? – забеспокоилась Жар-птица.
Амели уселась рядом с ней и указала на меня пальцем:
– У этого молодого человека есть две истории. Короткая и длинная. Какую вы хотите послушать первой? Короткую? Отлично, я тоже хотела начать с нее, – заявила она, не дав пациентке издать ни звука.
Она достала из сумки коробку печенья макарон.
– Ничего, если я их сюда положу? Боюсь раздавить в сумке. Кажется, это ваш любимый десерт? Я их сама испекла, – сказала она, украдкой мне подмигнув. – Итак, герои истории, которую вы сейчас услышите, – два интерна, которые вам немного знакомы: он и я. Это случилось четыре года назад. – Тут она толкнула меня локтем. – Начинай!
– Наступил последний день стажировки в отделении великого профессора Жебера. Он проверил, хорошо ли мы усвоили базовые приемы. Мы четверо подтвердили свои навыки во всем, кроме священного вагинального обследования. Профессор Жебер вышел из себя: “Что?! Я вас не отпущу из отделения, пока не сделаете! Ты пойдешь в палату 112, ты – в палату 113, ты – в палату 114, ты – в палату 115…” Я попытался отвертеться и возопил: “Но в сто пятнадцатой лежит мужчина!” – “Значит, пойдешь в палату 116! И не забудьте хорошо пропальпировать шейку матки!”
Палата 116: Мадам Живэ, болезнь Паркинсона, старческое слабоумие, бегающий неспокойный взгляд. Несчастная старушка… Я затворил дверь, натянул перчатку, подцепил капельку смазки, борясь с тошнотой. Решусь? Не решусь? Я замер, улыбаясь мадам Живэ. Похлопал ее по руке, чтобы успокоить (среднее время правильного вагинального обследования – пять минут).
Спустя пять минут я вышел и соврал профессору Жеберу:
– Готово.
Он похлопал меня по плечу, словно старый сиу, гордый тем, что юный индеец прошел обряд посвящения, во время которого его обмазали медом, привязали к столбу, и всю ночь его кусали красные муравьи, а соплеменники танцевали вокруг, выкрасив лица белой глиной.
Амели воскликнула:
– Я тоже в тот день не смогла! Но ты… Я не знала!
– Увы! К моему великому стыду, я тогда подумал: “Спрошу у подруги. В конце концов, у нее передо мной должок: в прошлом месяце она соврала, что сумела провести ректальное обследование простаты”.
Жар-птица и Амели удивленно вытаращились на меня.
– Шучу!
Обе облегченно вздохнули. Амели снова толкнула меня локтем.
– А теперь вторую историю, – велела она.
– Она великолепна. Тогда мы были еще экстернами на практике в отделении профессора Жебера, заслуженно получившего от коллег прозвище шеф Леонид. Я думал, как бы его поточнее описать. Короче, если вас заинтересует, кто изобрел пинок под зад ногой, не сомневайтесь: это был он. Шеф Леонид – приверженец спартанской системы воспитания (что значит “ботинком в морду”). Его боятся. Однажды мы собрались на большую сходку, как всегда по четвергам. Каждый рассказывал о своем пациенте. Амели начала:
– Мы сделали ему тироидо… тиродио… тиректоди… Короче говоря, мы удалили ему щитовидную железу.
– Вы сделали ему ЧТО? – поинтересовался шеф Леонид.
Амели со всеми мыслимыми предосторожностями проговорила:
– Мы извлекли щитовидную железу из ложа щитовидной железы, профессор.
– Надо говорить “произвели тиреоидэктомию”. А что, экстерны так мало получают, что не могут оплатить занятия с логопедом?
Его заместитель захихикал. Похоже, язык у него был шершавый от лизания начальственных задов. Я подумал: “Трам-пам-пам! Праздник в разгаре! Гуляем!” Амели закончила доклад. Она собиралась стать врачом скорой помощи, и в этом деле, конечно, нет ничего важнее тонкостей произношения. Вы знаете, она будет светилом медицины! Людям, врезавшимся на машине в дерево, повезет, если она приедет их спасать.
– Прекрати, ты меня смущаешь!
– Ладно. Профессор повернулся ко мне. Я снова подумал: “Трам-пам-пам! Ну вот! Праздник продолжается!” И произнес…
Амели прижала палец к губам.
– Вы хотите знать, что было дальше?
Жар-птица, жадно слушавшая меня, кивнула, сгорая от любопытства. Амели, предвкушая удовольствие, объявила:
– История супер. Правда. Развязка близка. Вам понравится.
– Рассказывайте!
Амели поднялась и произнесла с насмешливым видом:
– Завтра утром. И только если Фабьенн мне подтвердит, что вы хорошо поужинали сегодня вечером, съели печенье и наутро позавтракали. Спокойной ночи!
Амели посмотрела на меня. Она такая умная, что меня это иногда пугает.
– Завтра! Ровно в девять!
Амели была уже за дверью.
– Вы не можете вот так уйти! – крикнула вдогонку Жар-птица.
Я обернулся:
– Вы тоже.
Чуть больше 20 часов
Мы переоделись в обычную одежду и отправили халаты в прачечную. Амели принялась делать сложные растяжки, словно атлет после долгого бега.
– Она съест мое печенье, – уверенно сказала она, дотрагиваясь кончиками пальцев до стоп. – По четырем причинам. 1. Захочет знать, чем все закончится. 2. Захочет сделать тебе приятное. 3. И мне тоже сделать приятное, потому что я сама испекла печенье. 4. Она не сможет сопротивляться нейромедиаторам. Никто не может.
– Нейромедиаторы? Что это ты говоришь?
– Глутамат натрия сильно возбуждает нервные клетки. Он усиливает не только вкус, но и аппетит. Это из-за него пакетики с арахисом и чипсами обычно тают на глазах.
– Ты добавила в печенье глутамат натрия?
– И не только. Знал бы ты, сколько времени уходит на то, чтобы приготовить миндальное тесто с протеиновыми добавками и поливитаминами. Каждое маленькое печенье по пищевой ценности соответствует бифштексу весом двести граммов. Завтра я ей расскажу, чем закончилась история. Потом можешь отправить ее бежать марафон.
День пятый
Que reste-t-il de nos amours?
Шарль ТренеПочти 8 часов,
в общежитии
Утром я принял душ, надев хирургическую маску. Одна бактерия и четыре интерна нагишом, в масках утенка.
