Дмитрий Стахов - Генеральская дочка
Но Машу от подобных деталей уберегли…
… Иван начал замерзать. Руки и ноги затекли. И тут – вновь кто-то царапнул с внешней стороны рундука. На этот раз – настойчивее, звук был сродни тому, что издает нож, царапающий тарелку, только – усиленный многократно, более холодный и жесткий.
Иван ответил так же, как и в первый раз. Кто-то царапнул еще, и в щель между крышкой рундука просунулся и упал на Ивана – нож! Маленький, открытый швейцарский нож! Даже в царившей вокруг темноте Иван заметил золотой крест на щите.
– У меня нет ключа от ящика! – услышал Иван детский голос: Никита старательно выговаривал французские слова. – Маше сказали ехать кататься с Лайзой, Маша передала – петля крепится изнутри. Мсье Леклер! Мсье!
В ответ Иван мычал. Бил ногами в стенку рундука. Получалось ритмично. Никита понял, что рот у Ивана заклеен, и продолжал громким шепотом:
– Петля крепится изнутри. Вылезете через окно! Знаете, где кладбище? Вас ждут там! Там – Маша! Я побежал!
Когда Шеломов и Лешка Хайванов пришли за Иваном, то обнаружили открытый рундук, обрезки липкой ленты, открытое окно под самым потолком эллинга и валявшуюся под ним стремянку.
Шеломов не мог сдержать восхищения. Он походил по эллингу, поставил стремянку, поднялся к окну. Спустился. Заставил залезть Лешку. Сказал тому попытаться пролезть в окно. Лешка полез и застрял. Шеломов с трудом освободил племянника.
– Он похудее тебя будет. И жопу такую, как у тебя, не наел. Он – пролез. Теперь ищи его свищи… – сказал Шеломов. – Ну, пойдем на доклад к генералу. Даст он нам, ох – даст! Ничего, мы уж этого Ивана возьмем! Я тебе слово даю!
– А хозяйка? – спросил Лешка.
– Что – хозяйка?
– Ее изолировать бы надо. Она мешать будет. Поискам. И англичанку эту.
– И Никиту?
– Конечно! Его могут использовать. Передать что, сообщить. И кто, кроме него, мог сюда влезть через окно? Никита его и освободил! Следует также компьютеры отключить, мобильники отобрать…
Шеломов похлопал Лешку по плечу: хорошее поколение приходит на смену, есть недостатки, Сашка вот дурак, но у него – контузия, хотя и до контузии, до армии, был дурным, семидесяти грамм хватало, чтобы лез в драку с первым встречным, чтобы на любую бабу лез как клоп, и – вонял при этом, кричал, слюной брызгал, но были Хайвановы все-таки племяшами, родная кровь.
– Все верно говоришь, – сказал Шеломов. – Только не лезь вперед батьки в пекло. Что генерал скажет, то и сделаем. Скажет запереть, так мы всех запрем. И англичанку эту – обязательно! Пошли…
Дядя и племянник погасили в эллинге свет, вышли и заперли за собой железную дверь. Шеломов не ошибся: Иван пролез в узкое окно. Теперь он удалялся все дальше и дальше от поместья Ильи Петровича. Иван, подумав, что на кладбище – засада, что там его и убьют, бежал по идущей параллельно шоссе тропинке, приближаясь к давно оговоренному месту экстренной связи со своими соратниками. Он сжимал в кулаке швейцарский ножик: если что, был готов дорого продать свою жизнь…
16
Сначала Илья Петрович хотел Машу – от греха, чувствуя, что Маша обязательно что-то предпримет, – посадить под замок. Как? А по-старорежимному, на ключ, в чулане, под лестницей.
Передумал в последний момент. Понял, что поступать, повинуясь первым побуждениям, которые, как писал один изворотливый человек, обычно – самые благородные, глупо. Да и что подумала бы эта дурында Лайза? Тут могло дойти до международного скандала: запирать пришлось бы и Лайзу, за компанию, только делать это своими руками – глупость вдвойне, следовало тогда подсунуть Лайзе травы или, лучше всего, кокаин, вызвать нового мента, а как он, еще необкатанный-неприкормленный, посмотрел бы на это – неизвестно: британский консул, губернатор, да и вообще – этих иностранцев трогать – забот не оберешься. Соотечественники – хоть и начали появляться среди них гордые и норовистые – лучше во всех отношениях, им все – божья роса, а если за спиной и точат ножики, то на это есть Шеломов да братья Хайвановы.
Посему Илья Петрович утром подчеркнуто любезничал, вместе со всеми поражался отсутствию Леклера и высказал предположение, что француз мог срочно поехать в областной центр. Без предупреждения? Ну, бывает! Зачем? Да мало ли! Его ведь, кажется, приглашали на встречу преподавателей французского языка в рамках недели Республики Франция в РФ, верно Тусик? Приглашали? что-то не помню, ой – Илья Петрович пнул Тусика под столом, – ой-ой, забыла, да-да, звонили, звонили, я трубку ему передавала! Илья Петрович пнул Тусика еще раз – мол, не уходи в детали, Тусик поняла, замолчала, а вопрос Маши – на чем Леклер уехал и когда вернется – был Ильей Петровичем разбит на две части: на первую он поискал ответа у Шеломова, который, войдя по вызову генерала в столовую, сразу, не моргнув глазом, подтвердил, что Леклера повез Хайванов Сашка; а вторая часть вопроса была Ильей Петровичем замотана, оставлена без ответа, он начал жаловаться на забывчивость, говорил, что пора начать пить специальные препараты, дабы прочистить мозги. Лайза встряла в разговор, принялась, со своим жутким акцентом, рассказывать, как ее отчим, прочистивший мозги несколько лет назад, сначала стал приставать к самой Лайзе, потом – когда Лайза была уже в Талботе – был застукан в торговом центре за демонстрацией своих достоинств уборщице-пакистанке, теперь, уже отбыв тюремное наказание, участвует в движении сторонников концепции плоской Земли.
Илья Петрович воспользовался шансом и углубился в расспросы Лайзы о пеницитарной системе Великобритании, и, хотя Лайза в этой системе совершенно не разбиралась и ей была по фигу эта система, она Илье Петровичу подробно отвечала, в основном описывая разные истории, которые она помнила по телепрограммам или по Интернет-новостям. Вот Маша не была удовлетворена информацией о Леклере. Илье Петровичу пришлось Шеломова услать по какому-то быстро придуманному поводу, дабы хоть и опытный отставной прапорщик всетаки не допустил ошибки в творимом тут же рассказе. А потом Илья Петрович и вовсе хлопнул рукой по столу и объявил диспозицию на текущий день: Маша и Лайза едут кататься на лошадях, Никита полчаса занимается индивидуально географией и историей, после проверки его знаний Ильей Петровичем присоединяется к Маше и Лайзе, Тусик идет в тренажерный зал, остальные… кто – остальные?… остальные – по ситуации, по ситуации… Спас Илью Петровича от возможного конфуза телефонный звонок: звонил Алексей Андреевич Цветков, просил о встрече, спрашивал о здоровье и делах.
Илье Петровичу Цветков был сейчас совсем не нужен: и так голова шла кругом, после доклада Шеломова – Лешка все время встревал, требовал экстренных мер – генерал крайне расстроился, получалось, что собственные дети на стороне врага, Машка-то, мало того что всю ночь шлялась с этим р-р-разбойником, теперь и Никиту привлекла; неужто – справедливость, справедливость ее манит, мораль еще будет отцу читать, а отец все проверяет через целесообразность и полезность, моральность его волнует мало, мораль и справедливость не одни, их много, у каждого – свои, а Машка, невинная душа, думает иначе, ошибается; ничего, вернутся – Никиту под замок, с Машкой – серьезный разговор, из разговора – выводы, из выводов – определение судьбы, самое лучшее – выдать ее замуж, именно – выдать, а не ждать, пока Машка придет с каким-то хлюстом под ручку и скажет: «Папа, мы хотим пожениться!», а Лайзе этой – чемодан, аэропорт, Лондон, и все устроится, все будет в порядке, ведь иначе и быть не может, вот только Лешка и Сашка возьмут всю компанию с поличным, вместе с этим дезертиром-сапером, правильно, правильно он поступил, разрешив оседлать и вывести запасную лошадь, хитро притворился лопухом, якобы поверил Машиному рассказу про какую-то девушку из деревни, с которой Маша договорилась по айсикью о прогулке верхом, у которой лошади верховой нет; какие в деревне наездницы, какие там айсикью – Илья Петрович знал, знал преотлично, с некоторыми он уже проскакал немало, до Тусика, айсикью там – ого-го, айсикью что надо! – посему – все под контролем, все в наших руках, встретят вас на кладбище, встретят по-дружески!
Пока Илья Петрович накачивал себя оптимизмом, Маша, посвятившая в свои планы не только Никиту, но и Лайзу, ждала Ивана в условленном месте. Планируя его освобождение, Маша представляла, как они встретятся, предчувствовала – поцелуй, уже видела, как потом помчатся через осенние поля, под низким серым небом, как воздух будет обжигать, как ветер будет свистеть. Для Ивана у них с собой была и теплая куртка с капюшоном, и деньги, и сумка с маленьким термосом и бутербродами. Никита вел наблюдение, оглядывая окрестности через бинокль. Но вокруг царила полная безжизненность. Никого. Звенящая пустота. Сбросившие листву деревья. Мокрые стволы. Прибитая, подмороженная заморозками бурая трава. Надгробия, казавшиеся еще более печальными, раскрашенные анилиновыми красками лица умерших, капли дождя на крыльях ангела, пригорюнившегося у могильной плиты местного, нашедшего упокоение «братка». Никита навел бинокль на соседнюю могилу, увидел потускневшую фотографию человека с печальными глазами, в расстегнутом на груди бушлате, из-под которого виднелась тельняшка, на бушлате – медали, подумал, что обязательно станет военным, услышал голос Маши, просившей отдать ей бинокль, и, дернув ремнем шею, отдал бинокль с неохотой.
