Илья Стогов - Отвертка
В Прагу я приехал двадцать пятого ноября. Это был первый день подготовки к Рождеству. Мой «скорый купейный» прибыл на Центральный вокзал, я вышел в зал ожидания, увидел громадную, до самого потолка, елку и понял: что было, то прошло. Теперь все будет иначе.
Нога моя иногда еще побаливала. Распорядок дня я завел себе простенький. Вставал в восемь утра, алкоголь почти не пил, но все равно часами сидел в кафешках. Любовался на то, как город готовится к Рождеству. В десять вечера ложился спать.
Жизнь удалась…
Я вышел на набережную, послушал шарманщика с кошкой на поводке, выпил кружку пива, постоял перед витриной недорогого ювелирного магазина.
Напротив здоровенного универмага, в названии которого шло пять согласных подряд, меня перехватил молодой парень в напяленной поверх куртки футболке, на которой читалось: «Друг животных».
— Мы планируем построить новый приют для бездомных собак. Не пожертвуете денег?
Улыбался парень так, словно у него свело мышцы лица. В руках он держал коробку для пожертвований с прорезью сверху.
Накануне Рождества пражане сошли с ума. Сборщики пожертвований (на что угодно — от организации фонда помощи эскимосам и папуасам до инициативной группы по содействию первому полету на Марс) стояли на каждом углу.
Я опустил в коробку крупную купюру.
— О-о! Пан так добр! С наступающим Рождеством!
— Спасибо.
— Вам спасибо! Животным сейчас действительно нужна наша помощь.
Я заковылял дальше. Мне не было жалко денег даже на такое беспонтовое предприятие, как собачий приют. Мне вообще ни на что не было жалко денег.
Скажи мне кто-нибудь еще полгода назад, что на Рождество я окажусь в Праге, с полными карманами наличных, — рассмеялся бы в лицо. Это ж надо, как все обернулось…
Майор Борисов оказался человеком слова. Сам втравил меня в эту историю, сам и компенсировал понесенный урон.
Через пару недель после сцены в дацане ко мне в больницу явились двое тусклых типов в пиджаках и с кожаными портфелями в руках.
Один из типов проинформировал, что по действующему законодательству мне, Стогову И. Ю., 1970 года рождения, как обнаружившему алмаз Шань-бао, в дальнейшем именуемый «Клад», причитается двадцать пять процентов от стоимости вышеупомянутого алмаза. Каковая сумма составляет…
Когда сумма была озвучена, я не поверил. Оказалось — нет, все правда. Тип достал из портфелей бумаги, оформленные надлежащим образом, и дал мне их подписать.
Смешно: после этого второй визитер объяснил, что сумма государственного налога на причитающиеся мне двадцать пять процентов составляет чуть ли не три четверти от только что названной фантастической суммы.
Я улыбнулся, сказал «о'кей», подписал и это. А уже через две недели ковылял по Центральному пражскому вокзалу и мог не париться по поводу денег на протяжении ближайшего миллиона лет.
…Обогнув Старый город с его фантастическими ценами и тысячами полуподвальных баров, я вышел обратно к реке. Посреди большой площади стояла роскошная голубая елка. Вокруг нее дюжинами бродили Деды Морозы.
От долгой ходьбы я немного запыхался, сел на лавочку и закурил. Бегали детишки. Пахло жареным. Между лавочками ходили продавцы всякой фигни. Где-то на прилегающей улице играла музыка.
Вспомнилась ободранная, хмурая елка, которую под Новый год устанавливают на Невском.
На этой, из Праги, висело не меньше тонны украшений. Для той, из Петербурга, средств хватало только на гирлянду красно-синих лампочек.
Еще вспомнилось утро, когда от меня ушла блондинка (про себя я так и называю ее — Жасмин) и сразу вслед за ней явился майор Борисов. Оно стало одним из самых неприятных утр за все последние годы моей жизни. Утро-рекордсмен в категории неприятностей.
Как я мог поверить блондинке с лицом ангела? Как можно было всерьез слушать то, что она мне говорила? Вспоминая единственную ночь, проведенную с ней, я видел — дама перла к цели как бульдозер. Впрочем, вы бы на моем месте тоже ей поверили…
Жасмин пришла узнать, что именно мне известно о Шань-бао, — и узнала. Потом пришел майор и вытащил из меня то, что было лень вытаскивать девушке. Я же говорю: так себе утречко.
Я провел майора в комнату, мы сели, и он стал молча доставать из конверта фотографии. Ирка-студентка: молоденькая, коротко стриженная, хорошенькая. Она же с профессором Толкуновым — судя по всему, где-то в гостях. Еще раз она — перед отбытием в Китай за материалами для диссертации.
Дальше шли более свежие фотографии. Она и Дэн. Она и Дима в той квартире, где я очнулся привязанным к стулу. Она наблюдает за тем, как меня, шарахнутого дубинкой по затылку, впихивают в Димин джип. Наконец, она, одергивая плащ, выходит из моей парадной.
Последние несколько фотографий были сделаны телеобъективом — с большого расстояния и из укрытия. Однако главное на них было видно: я влип.
Чертовы спецслужбисты следили за мной. С самого первого дня, когда в «Moon Way» застрелили китайца. Майор уверял, что это обычный порядок работы со свидетелями. Мне кажется, он врал и в тот момент они меня все-таки подозревали. Не знаю в чем.
Они начали за мной следить и сразу же обнаружили, что следят за мной не они одни. Спецслужбисты удивились. Затем заинтересовались. Навели справки. Выяснили, что ни милиция, ни расплодившиеся комитеты слежку за мной не устанавливали.
Тогда они попытались установить, кто же ее установил. И нарвались на настоящий приключенческий сериал.
Выяснилось, что погибшая и вроде бы даже похороненная в Тибете аспирантка профессора Толкунова развернула в городе активную деятельность.
Чем больше людей участвовало в поисках бриллианта, тем теснее становилось их амбициям. Ли не желал передавать алмаз властям, а консульство на этом настаивало. Дима не желал играть роль простого исполнителя, а просил долю. Дэн не доверял ни Ли, ни Диме, ни Жасмин…
Впрочем, даже при таком раскладе Жасмин должна была выиграть. Она бы все равно забрала алмаз себе, потому что она была умнее всех. Но тут появился я.
В тот момент, когда, выпив лишку в клубе «Moon Way», она подсела за мой столик, все пошло наперекосяк. Я был лишним в ее плане, и план рассыпался, как любят рассыпаться скелеты из школьных кабинетов анатомии. Лишний повод задуматься о вреде алкоголя и случайных знакомств.
…Я поднялся со скамейки и побрел вниз по улице. Когда я дошагал до третьего перекрестка, на моем пути встретились семеро сборщиков пожертвований.
Я по-прежнему совал в их ящики свои бабки. Пользуйтесь, чего уж там. Потом я опять устал идти и спустился в кафе. Разумеется, оно было оформлено под Австро-Венгрию времен Первой мировой.
Уютно и чистенько. На стойке бара — украшенная елочка. На окнах — серпантин и гирлянды. Пражские кафе вообще однотипны.
— Чего желает пан?
— У пана болит голова. Пану бы одно пиво. Светлое.
Услышав русскую речь, бармен расстроился, но пива все равно налил. Я сказал ему «спасибо».
За эти недели, что я провел в Праге, я много думал насчет того, что на самом деле произошло тогда в дацане. Сколько народу побывало в монастыре в тот субботний вечер? Пятнадцать? Двадцать? А живым остался я один…
Ни в одной из просмотренных мною в больнице газет о перестрелке и взрыве вертолета не было ни строчки. Инцидент замяли. Несмотря на отсутствие видимой цензуры и все разговоры о свободе слова, лишь малая доля того, что известно газетчикам, бывает опубликована. Уж я-то знаю.
Это не хорошо и не плохо — это просто так. Отнюдь не обо всем можно говорить вслух. Так что, возможно, бриллиант предназначен майором Борисовым совсем не для музея.
Но — больше это не мое дело. Мне плевать. Я попал в эту историю случайно. Блондинка в найт-клабе подсела ко мне за столик — вот и все. Этот камень никогда не был мне нужен. Больше того, мне не очень нужны даже причитающиеся проценты.
Нет, сначала-то я обрадовался. Еще как! Еле дождался, пока смогу толком ходить, вырвался из госпиталя, побежал оформлять документы…
Я пригубил пиво и улыбнулся. Приехав из больницы в свою опять сырую, опять неприбранную, пахнущую тоской и алкоголем квартиру, я почувствовал: есть шанс все изменить. Не просто поменять работу, друзей, квартиру и привычки. Изменить ВСЕ. Начать еще раз.
Прошло всего три недели, и я был уже абсолютно не способен вспомнить — что следовало начать?.. почему еще раз?
Деньги — это отличная штука. Не стоит даже обсуждать такие банальности. Когда денег нет — это плохо. Когда деньги есть — это хорошо. Однако когда денег ЧЕРЕСЧУР МНОГО — это опять плохо.
Что мне делать со всей обрушившейся горой наличности? Раньше я работал, чтобы не умереть с голоду. Работа у меня была грязная, но в то же время и интересная. А теперь?
Допустим, я куплю себе в Праге квартиру. Даже целый дворец. Заплачу горничной жалованье на год вперед. Съезжу на сафари в Кению. Что потом? Впереди годы и годы…
