Лилия Ким - Аня Каренина
Действительно, Анна Аркадьевна пришла к идеям феминизма поистине опытным путём. Это сущая правда, а произошло это так.
По молодости лет Аня Облонская проживала на отдельной койке общежития Кораблестроительного института, находившегося в городе-герое Ленинграде, колыбели трёх революций. Не то чтобы в её родном Череповце обильно строили корабли. Просто низкий проходной балл и комфортабельное общежитие иногородним сделали своё дело. Анна Аркадьевна Облонская удовлетворительно сдала русский-литературу, математику, физику и была зачислена в вышеуказанное учебное заведение по специальности «инженер техники безопасности». Безопасность и вправду скоро стала интересовать студентку. Слава богу, соседка по комнате, второкурсница, объяснила, как, когда и в каких пропорциях надо применять борную кислоту, йод с молоком, марганцовку и отвар лаврового листа, а также как, выпив стакан водки, садиться в ванную. Через некоторое время, однако, природа доказала всю несостоятельность этих «проверенных временем народных средств». Все три месяца летних каникул Аня Облонская провела в поиске средства избавиться от нежелательной беременности — и нашла-таки! Один врач за пятьдесят рублей — немыслимая сумма — сделал ей несколько убойной силы гормональных уколов, после которых у Облонской случился не то что выкидыш, а затяжное кровотечение. Через некоторое время выяснилось: кровотечение будет теперь начинаться аккурат после каждого полового акта. Аня не могла поверить свалившемуся на неё счастью и пустилась во все тяжкие. Отсутствие опасности залететь оказалось наиценнейшим подарком судьбы в большом городе.
Дела Ани Облонской быстро пошли на поправку, уже через пару месяцев она съехала из общежития, сохранив там, впрочем, койку — «на всякий пожарный», — и поселилась в небольшой, но довольно уютной коммуналке на площади Тургенева. Соседей было всего двое.
Первая — душевнобольная Люся, проживавшая в своей комнате эпизодически, в перерывах между обострениями дебильности, заставлявшими её возвращаться в психиатрическую больницу.
Вторая — молодая женщина, на лице которой навсегда застыло выражение глубокой скорби, смирения и невыносимого внутреннего страдания, имевшая дочку-мулатку. Явление настолько редкое и экзотическое, что окружающие немедленно записывали её мать в валютные проститутки.
Шоколадная девочка играла целыми днями в комнате, не смея выйти ни на улицу, ни даже в коридор. Периодически возле окна появлялась стая детей, которые кричали что-то вроде: «Мартышка!», «Обезьяна Чи-чи-чи!», «Африканский подарок!», «Дружественный жест африканских стран!» и так далее. Облонская, если бывала дома, высовывалась на улицу и принималась разгонять юных расистов. Девочку-подарок звали Маша.
Однажды Аня разговорилась с её матерью, и та рассказала, что нормально жила, закончила школу, поступила в институт, на третьем курсе вышла замуж за аспиранта того же института — и через год родила чёрную девочку. Все были в шоке. Лиза, так звали соседку, мужу никогда вообще не изменяла! «Не то что с этими…» — она физически не могла выговорить слова «негр». Муж сразу подал на развод, семья отвернулась. Врач сказал, что такое бывает — если среди предков отца или матери был чернокожий, то через два-три поколения у белых родителей может родиться чёрный ребёнок. Вначале Лиза хотела отказаться от девочки, допытывалась, кто «согрешил» с её стороны или со стороны мужа, встретила яростный отпор как с той, так и с другой стороны. «Сама нагуляла!» — был единодушный ответ.
— Я тогда поняла, что даже если откажусь от ребёнка и дознаюсь-таки, кто на самом деле подкинул нам такой сюрпризец, мне всё равно не простят, что правда вышла наружу. Хотя я думаю, что это моя свекровь. Она журналистка, аккредитованная при нескольких посольствах, и к тому же больше всех выступала. Знаешь, доказательств не имею, но вот точно чувствую, что это она! — Лиза стукнула кулачком по столу. Потом спрятала свой гнев и, всхлипнув, продолжила: — А как только представила себе, что моего ребёнка ждёт в детдоме… — Лиза совсем расплакалась. — Хотя что говорить! Здесь тоже не лучше, она даже в сад пойти не может! И я тоже вечером выходить боюсь. Тут одна тётка есть. Я как-то с Машей в цирк пошла, нарядила её. Вдруг эта… эта сволочь нас увидела и как заорёт: «Ах ты шлюха! Убирайся, не хрен тут воздух сифилисом африканским заражать!» И швырнула камень в меня, потом ещё один…
Слёзы уже обильно катились по бледному лицу женщины.
— А ещё говорят об угнетении этих… в Америке! На себя бы посмотрели! Камнями забрасывают! — Лиза разревелась в голос. — А ей ведь на следующий год в школу надо идти! Её же там… её же там просто убьют!..
Облонской тогда захотелось чем-то помочь этой семье. Деньгами, что ли? У Ани было несколько постоянных любовников, которые помогали ей кто чем… Но помощь не выдавалась как зарплата. Мужчины субсидировали покупку определённых вещей, продуктов и так далее. Однако был среди знакомых Облонской некий Алексей — мужчина средних лет, женатый, который с ходу предложил Ане встречаться с ним каждую среду за пятьдесят рублей.
— Платить буду после… ну после каждого… того… — смущённо, но по-деловому предложил искуситель.
Приходить он мог не больше чем на час. Облонская тогда возмущённо отказала и чуть не влепила нахалу пощёчину. Тот немедленно слился. «Сейчас он мог бы пригодиться», — подумала Облонская и стала невзначай прогуливаться возле учреждения, где тот работал. Не будем долго и муторно пересказывать историю его повторного «охмурения». Короче, стал он ходить к Облонской по средам.
Заработала Аня первые пятьдесят рублей и принесла Лизе.
— На, — говорит, — купи Маше игрушек.
Та смотрит на эти деньги и слова вымолвить не может. Облонская думала — от благодарности и умиления, а Лиза вдруг как ударит её по руке:
— Ты за кого меня принимаешь? Мне милостыня не нужна! Ничья! А тем более со шлюхиных денег!
Стоит Облонская как истукан с полтинником в руке и ничего понять не может. Она же из лучших побуждений!
Потом началось мучительное осознание Лизиных слов, а Лиза, надо сказать, за это время стала для Карениной-старшей образцом «женского мужества».
В итоге Облонская решила жить честно. Любовников выгнала и завела себе жениха, бедного студента, с которым решила вступить в законный брак. Студент жил на снимаемой Облонской жилплощади. Двух стипендий и тех денег, что присылали Анины родители из Череповца, хватало только на квартплату и очень, очень скудное питание. Однако Лев со звучной фамилией Кальман был неприхотлив и довольствовался малым. Ещё он романтически рассуждал о несправедливости эксплуатации трудящихся и отсутствии фактического равенства даже в справедливом социалистическом обществе.
Облонская устроилась фасовщицей в соседний магазин, чтобы хоть как-то поддержать расползающийся бюджет будущей семьи. Краденые макароны и лишние сорок рублей в месяц подпитали силы будущего супруга. Облонская — о чудо! — забеременела. На сей раз она не пошла делать аборт, а заявила Лёве, что откладывать их свадьбу больше нельзя ни по одной из уважительных причин. Как-то: нет денег на свадьбу, надо закончить институт — осталось всего год, мама Лёвы сейчас точно будет против, а вот если они уже проживут вместе некоторое время, год-два, то, может, и удастся её убедить, умер дядя — папин брат, папа сейчас расстроен и тоже вряд ли обрадуется их свадьбе и так далее.
Одним словом, после убедительной Аниной речи, касающейся необходимости законного оформления отношений, Лёва ответил слезами и достойным мужским согласием. Да, здесь нужно заметить, что Аня Облонская, будучи уже девушкой, учёной жизнью, сказала Льву о своей беременности только на четвёртом месяце, чтобы лишить будущего супруга всякой возможности уговорить свою невесту сделать аборт. Облонская твёрдо решила выйти замуж. И план её, казалось, удался. В тот момент, когда Кальман проявил себя настоящим мужчиной, Облонская уверовала в собственные силы и ощутила, каково быть Наполеоном.
На следующий день, стянув по случаю праздника не только макароны, но и банку тушёнки, Облонская вернулась домой. Льва не было. Сначала она нахмурилась и даже обиделась, но затем смекнула: «Наверное, поехал к своим, подготовить». И стала спокойно готовить ужин. Половина десятого… Десять… Половина одиннадцатого… Одиннадцать… Аня в истерике металась от окна на улицу, думала звонить в милицию, может, что-то случилось, может, под машину попал, может, хулиганы…
— Лиза! Лиза! Освободи телефон! Мне позвонить срочно надо! — барабанила она в дверь соседки, пытавшейся дозвониться куда-то уже битый час.
— Что случилось? Ты чего орёшь? Машу разбудишь!
Та налетела на Облонскую как сердитая наседка, потом увидела растёкшуюся тушь, безумные глаза, растрёпанные волосы.
