Иржи Грошек - Легкий завтрак в тени некрополя
И тогда я стал раскачивать лодку. Раскачивал, раскачивал, раскачивал, раскачивал – покуда лодка не перевернулась. Ацеррония и Агриппина молча следили за моими действиями, одна с ужасом, другая с равнодушным спокойствием, после чего лодка перевернулась и все оказались в воде.
«… Ацерронию, кричавшую по неразумию, что она Агриппина, и призывавшую помочь матери принцепса, забили насмерть баграми, веслами и другими попавшими под руку корабельными принадлежностями, тогда как Агриппина сохраняла молчание… Впрочем, и она получила рану в плечо…»
– Ну что? – крикнул я Агриппине, немного отдышавшись. – Теперь ты довольна?
Агриппина цеплялась одной рукой за перевернутую лодку. Ее спортивная куртка была разодрана до груди, а из раны на левом плече сочилась кровь. Я держался на воде в двух метрах от Агриппины, стараясь уловить и задержать на себе ее взгляд. Но Агриппина, заваливаясь на спину, смотрела в никому не ведомую, кроме нее, точку. Это продолжалось довольно долго, я все плавал вокруг Агриппины, вглядываясь в ее лицо, покуда лодка не пошла ко дну, увлекая за собой и Агриппину. По-моему, она просто не захотела ее отпускать.
Только тогда я поплыл прочь и совсем уже обессиленный выбрался на берег. Окончательно я смог прийти в себя дома. В своем двухэтажном доме, неподалеку от озера в Байях…
Утром меня разбудили козлы правопорядка. Заикаясь и дополняя друг друга, они сообщили мне, что произошло несчастье – лодка, в которой моя мать с подругой, подруга с матерью, плыли на другую сторону озера, она нам звонила, да, она нам звонила и просила подвезти, а если бы подвезли, а если бы не подвезли, козлы, лодка перевернулась, лодка перевернулась, надо пойти на берег и взглянуть, взглянуть – их вытащили на берег, взглянуть, они там… И я пошел на берег, вместе с козлами.
Они действительно лежали там. У Ацерронии, как всегда, юбка была выше трусов, а Агриппина так и смотрела в небо, только глаза у нее еще больше потемнели. «Надо закрыть ей глаза, надо закрыть ей глаза», – шептались вокруг меня человеки, и они закрыли ей глаза. Как я понял, меня никто ни в чем не подозревал, а все только жалели. И тогда я ошарашил всех. Я посмотрел на мертвую Агриппину, на ее удивительную грудь, на ее длинные, стройные ноги и сказал:
– А красивая у меня была мать.
«С тех пор я могу представить себе все, что угодно. Я говорю: „Ну ладно, я переспал с матерью. Что из этого?“ И тотчас изгнанные моим равнодушием картины преступления и инцеста отходят на второй план».
Нечего делать тебе, бездельнику, здесь. Убирайся!
Помпейская надпись у изображения больших змейЯ не могу рассчитывать на снисхождение. Я не могу похвастаться родовой травмой. У меня не было отчима, который насилует девочек-подростков. В юном возрасте меня не отправляли на панель. Я почти с отличием закончила обучение в школе. Моя мама не опустившаяся алкоголичка. Отец не напивался каждый вечер перед телевизором. Мама не нюхала кокаин. Отец не грабил прохожих, не размахивал столовым ножом. После школы меня не изнасиловали в подвале. Я не бегала в разорванной одежде в полицейский участок. У меня очень устойчивые регулы. Я не забеременела от одноклассника. У меня не родился после этого младенец. После школы я устроилась на хорошую работу в рекламное агентство. Меня не пырнули ножом в лифте случайные бандиты. Я не давала показаний в суде под присягой. Меня не опекала служба перемещения свидетелей. Я не курила марихуану. Я регулярно посещаю дантиста. Я не подглядывала за своими родителями. Я не сожительствовала с родным братом. Если я рассказываю психоаналитику какие-нибудь сказки, то только потому, что он этого хочет. Я никогда не бывала в притоне. У меня нормальная реакция на нормального мужчину. Я не фригидна. Я не теряю сознания во время полового акта. Я плачу налоги. Меня не сбила машина после помолвки. Молодой жених не рыдал над моей свежей могилой. В рекламном агентстве я работала сорок часов в неделю. Меня не похищали террористы. У меня нет сутенера. Моя мать не попала на старости лет в психиатрическую больницу. Меня не возбуждают порнографические фильмы. Мне не делали операцию по удалению аппендикса. Мне не мерещатся всюду фаллические символы. Я не испытываю ненависти к мужчинам из-за того, что мне в детстве опротивел отец. Я не похожа на свою мать внешне. Мне двадцать шесть лет. Я не считаю, что красивое белье – пустая трата времени. У меня нет аллергии на кошек. У меня большие проблемы – я ненормальная…
Через год я озверела от этой работы. Телефон. Телефон. Телефон. Телефон. Все время звонил телефон. Каждую минуту. Стоило мне повесить трубку, как тут же раздавался звонок. «Рекламное агентство! Слушаю вас!» И снова звонок. «Рекламное агентство!» Я не знала, куда мне кинуться. Под колеса, под директора или под Кики? Когда мужчины для знакомства спрашивали у меня номер домашнего телефона… Короче, я диктовала все, что требуется, и жила себе дальше спокойно. Номер-номер, вот это номер. Номер у меня действительно был, только домашнего телефона не было. Я его выбросила прямо на улицу с четвертого этажа. И даже не посмотрела, попало кому-нибудь телефонным аппаратом по башке или нет. Потому что вечером, сидя дома, я неоднократно поднимала телефонную трубку и машинально говорила: «Рекламное агентство! Слушаю вас!» «Ты переутомилась на своей работе!» Я озверела. Через год. «Через год, через год, как созреет виноград…» Из рекламного агентства я уволилась. Целую неделю я наслаждалась тишиной в квартире. Включала на полную мощность проигрыватель, телевизор, магнитофон. Выключала. Где телефонный звонок? Нету! Что и требовалось доказать. За целую неделю я только дважды выходила из дома, чтобы купить себе продукты. Все время лежала на диване, слушала музыку и пыталась попадать шкурками от бананов в мусорное ведро. Уже через день мой результат равнялся: девять шкурок из десяти – точно в цель. Я поняла, что достигла почти совершенства. Убрала в мусорное ведро все десятые шкурки и отправилась бродить по городу. Спускалась в метро, ехала в поезде, выходила из метро и попадала в новый район. Скоро все районы мне тоже осточертели. Люди пили кофе, общались, спешили на работу. Когда кто-нибудь пробовал пообщаться со мной, я гнусавила: «Что-о-о? Что-что-о-о-о?» – и корчила такую физиономию, будто мне предлагают бабахнуться на Луне, да еще вверх ногами. Может быть, я и бабахнулась бы. Только никто не предлагал. На Луне. Обычно мне предлагали зайти на чашечку кофе или заглянуть на чашечку кофе ко мне. «Что-о-о? Что-что-о-о-о?» Кофеманы проклятые. Есть ли в этом городе маньяки, кроме меня? Кто изнасилует девушку, такую беззащитную, такую хорошенькую? Прямо на мусорном бачке! Только я буду сопротивляться. Извините, но я должна сопротивляться! Ведь я – порядочная девушка. «Что?!! Что-что-о-о-о?»
Однажды во время своих блужданий по городу я увидела на пешеходном переходе женщину в красных туфлях. Она стояла на островке среди потока встречных и поперечных машин, гудящих, свистящих, ревущих, она стояла там, как гром среди ясного неба. Я догадалась, что женщине забрызгали левую туфлю и ее колотило от бешенства. Машины, человечество, инопланетяне – какая разница, кто виноват? Левая туфля забрызгана – вам всем не жить! Ее лицо ничего не выражало, кроме глубочайшего презрения к автотранспорту. Но я почувствовала, как сжимаются ее кулаки, пылают от злости щеки и колотится сердце. Если хотите знать, что такое женская солидарность – вот она. Мы понимаем друг друга, как магниты. Иногда отталкиваемся, иногда притягиваемся. Мы солидарны в одном – надо постоянно держать друг дружку в поле зрения. Все остальные женские объединения – писькина грамота. Ни один мужчина, философ, математик, распрогений, не объяснит, почему женщина сделала то, а почему это. А я даже объяснять не буду. Я почувствую.
Через неделю ко мне привязался Брошенка. Долговязый прыщавый парень с глазами онаниста. Когда именно он увязался за мной, я не заметила. Брошенка держался все время на расстоянии, то пропадая из поля зрения, то появляясь. Слонялся по улице, покуда я сидела в баре. Делал вид, что он случайный прохожий и читает газету, когда я заходила в магазин. Милый мой недоносок. За женщиной надо приглядывать краем глаза, а не сверлить ее взглядом. Неприятное ощущение ползало по мне, как навозная муха. Я не могла отделаться от мысли, что мне надо принять душ. Непременно. Теплый душ, пенистую ванну. Я была готова тут же бежать домой и вдруг перехватила взгляд Брошен-ки. Так я обнаружила, что за мною следят.
Наверное, всякий мужчина до определенного возраста похож на зародыш. На прыщавый, не оформившийся зародыш. Не буду скрывать – от юношей меня тошнит. Как от бледной, прозрачной, огромной личинки. Брр, какая мерзость. Это отвратительное гоготанье, эти квакающие голоса, эти компании подростков с красными руками, их покрытые пухом морды, сопливое харканье и все, все, все, что относится к зародышам мужского пола, – ненавижу. Не знаю почему – меня тошнит. Если здесь есть повод обратиться к психиатру – вяжите меня и тащите меня. Сама не пойду. Потому что добрый доктор будет спрашивать – «а какие, дорогуша, вам юноши очень не нравятся? с большими гнойными прыщами или с маленькими?» Тогда меня вывернет, и я захлебнусь собственной рвотой. «Все дело в том, милочка, что у вас не было родного брата, – скажет добрый доктор. – Тогда бы…» Тогда бы я забилась в предсмертных судорогах. Ты слышишь меня, доктор? Я рожать не хочу только по одной причине. Вдруг родится мальчик. Прелестный пухленький мальчик. Ну разве возможно его не любить? Он будет ходить в школу. Умный, причесанный, чистенький мальчик. Мы будем вместе завтракать, будем обедать. Он будет расти. И вдруг превратится в отвратительное, харкающее, гогочущее, гнойное чудовище. Я этого не выдержу. Я его растерзаю, как свой послед. И закопаю в саду ночью, чтоб не увидели соседи мой позор, мой ужас. Не-ет. Уж лучше без этих переживаний. Кто может гарантировать, что у меня родится девочка? Приходите ко мне на чашечку кофе…
