Птичник № 8 - Анферт Деб Олин

О чем бы там ни договорились Джонатан и фермер Грин, их уговор был немедленно расторгнут остальными членами семьи. Каждая сторона (ибо семьи немедленно перестали быть союзом и разделились) принялась с пеной у рта обвинять в случившемся другую.

По мнению ее семьи, это она от него ушла, и слава богу.

По мнению его семьи, это он ее выгнал, потому что она сумасшедшая.

По мнению ее семьи, это он свел ее с ума своими нелепыми идеями о том, что у куриц есть друзья, что они танцуют котильон и демонстрируют математические способности. Он нанес ей моральный ущерб, возможно, непоправимый.

По мнению его семьи, бедняге пришлось сломя голову бежать от безумной жены, и это стало для него таким ударом, что он совершенно забросил птицеводство и вернулся к первоначальной профессии. Специализировался на технических характеристиках производства бутылок. Точнее – на конструкционной безопасности популярных контейнеров для джина, водки и слабоалкогольных коктейлей. А еще выпустил линию бутылок для турецкого рома.

(Так уж сложилось, что о ее намерении уйти он услышал в тот же день, когда узнал про свой рак. Я умираю, – он пришел домой, чтобы сказать ей это. Но она заплакала прежде, чем он успел заговорить. Он это предчувствовал, догадывался, что она собирается с ним расстаться, хотя понятия не имел почему, он уже несколько месяцев не понимал ее и теперь решил: вот скажет ей, что умирает, и между ними, возможно, все наладится, потому что вот насколько плохи были их дела – ему оставалось надеяться лишь на то, что ее удержит рядом с ним смерть, – но она заговорила прежде, чем заговорил он.

На мгновенье ему показалось, она сейчас объявит, что записалась в армию, и тогда он свяжет ее и запрет в чулане. Потом он подумал, сейчас она скажет, что обрела Иисуса и отправляется в миссионерское путешествие. Потом – о благословенная мысль! – решил, что она передумала и все-таки хочет ребенка.

И тут он понял: он не имеет ни малейшего представления о том, что она хочет сказать. Он больше совсем ее не знает.

Все это произошло примерно за три секунды, потому что едва она предупредила, что ей нужно ему кое-что сказать, он попросил: “Не надо. Я не хочу это слышать”, потому что каким-то образом все-таки почувствовал, что она собирается сказать: “Я ухожу”, а если она этого не скажет, то она этого и не сделает. Ведь как можно от кого-то уйти, не сказав ему об этом? Он ошибался. Конечно, самое трудное, когда уходишь, – сказать об этом. И как он раньше не догадался? А если она промолчит, он, наверное, сумеет рассказать ей про рак, и тогда она не уйдет. Как же можно от кого-то уйти, если он умирает?

Но он так и не смог рассказать ей про рак, потому что было бы невыносимо знать, что она не ушла только из-за этого. И вот они сидели в тишине, она немного всплакнула. А на следующий день ушла. Как-то не подвернулось момента сказать ей, что, возможно, он умрет прежде, чем она вернется.

Так уж сложилось, что на самом деле он не умирал. Ошибка в диагнозе. Это же надо – получить ошибочный онкологический диагноз в тот самый день, когда твоя жена – единственная женщина, которую ты когда-либо любил, – решит тебя оставить?

В общем, он умирал, а ее рядом не было. Потом, несколько дней спустя, он больше не умирал, но ее рядом все равно не было. Безумный мир.

– Она душевно больна, – сказал его отец.

– Мы все душевно больны, – сказал ее отец.)

Джонатан Джарман-младший стоял в своей крошечной кухоньке.

Он думал. Она меня больше в это не затянет, ну уж нет.

За дверью околачивался тот невеселый тип с именем как у огородной зелени [7] и еще два человека, они стучались и теперь еще к тому же кричали:

– Мы знаем, что вы тут, Джарман. Мы видели вас из машины.

Джонатан знал, что они видели его из машины. Когда он вернулся домой с работы, они уже поджидали его, набились втроем в старую колымагу, прижались носами к окнам. Он увидел, что они его увидели. И знал, что они сидели там, когда он выходил на пробежку – специально выходил на пробежку, чтобы убедиться в том, что видел. И когда вернулся, они все еще были там. Потом он зашел в дом и стоял в разных частях разных комнат – в “кухоньке”, в “солнечном уголке”, в “полуванной”, во всех своих урезанно-уютных комнатках, – вытирал лицо полотенцем и думал: я не позволю, этого не будет, пока наконец не раздался стук в дверь. Он не стал открывать, просто замер под дверью, ждал и клялся самому себе.

Через дверь до него доносился шепот женщин, которые о чем-то спорили.

– Это кто вообще придумал иметь дело с людьми, которые друг с другом не разговаривают?

– Вообще-то ты, забыла?

– Ты теперь про все будешь так говорить, да? Что это все я придумала?

Дилл перекрикнул их шепот:

– Джарман, мы не уйдем.

Джонатан открыл дверь на три дюйма цепочки и позволил уголку света упасть на пол в прихожей.

– Чего вам надо?

Она уже два года не выходила с ним на связь. Думал, наконец-то избавился от нее, вырвался, убежал. Но вот на пороге стоит ее сообщник, слегка потрепанный и худой. Дилл.

– Джарман, слушай, нам надо перевезти кур.

– Вы не по адресу. Тут ловцов кур [8] нет, ищите их где-нибудь там, под дождем.

– Нам не только ловцы нужны. Нам нужен инженер, – сказал Дилл.

Джонатан вздохнул. Ему ничего не оставалось, кроме как махнуть Диллу и двум женщинам, одетым вроде в какую-то форму, чтобы они входили, и захлопнуть за ними дверь, иначе соседи могут увидеть и рассказать Джой. Как он ей это объяснит? Кто это такие? Свидетели Иеговы? Торговые представители? Он ей немного рассказывал, но на самом деле она не представляла, из какой дыры он выбрался, чтобы до нее дотянуться. Они устроились на диване. Где он видел эту форму?

– Слушайте, – сказал он. – Вы же знаете, что я больше этим не занимаюсь.

– Она считает, что ты сделаешь исключение.

– Передайте моей супруге, что на нее исключения больше не распространяются.

Женщины растерянно заморгали. Она что, прислала их сюда и даже ничего не рассказала?

– Аннабел – моя жена, – пояснил он.

– Бывшая, – уточнил Дилл. – Они в разводе.

На лицах обеих выразилось изумление, но они быстро взяли себя в руки.

– Какая разница? – спросила красивая – красивая настолько, что ей бы по телевизору выступать. – Речь идет о крупном изъятии.

– Тебе хотя бы восемнадцать есть? – поинтересовался он. – Во что она тебя втянула?

– Спросите лучше, во что я ее втянула!

– Еще хуже.

Тут вмешался Дилл:

– Слушай, Джарман, что до меня, то я бы с радостью никогда больше не видел твоей самодовольной рожи, и ты это знаешь. Но она настояла.

И тут до него дошло: это инспекторская форма. Вот кто они такие, эти две. Господи боже. На этот раз Аннабел вляпается в дерьмо по самые уши. Вариантов развития событий не так уж много. Она стопроцентно сядет. Он был в ярости. И совершенно без сил.

– Почему она сама не пришла поговорить? – спросил он.

– Она сейчас недоступна, – сказал Дилл.

– Я тоже, – сказал он и поднялся. – Разговор окончен?

Обязательно нужно было двигаться. Не хватало еще, чтобы они заметили, как он дрожит.

– Скажите ей, если она чего-то от меня хочет, пускай придумает что-нибудь получше, чем присылать группу поддержки.

Он направился к двери.

– Скажите, пускай сама заглянет и вежливо попросит, как положено воспитанной девочке. Папа ее зря, что ли, учил хорошим манерам.

Когда они ушли, Джонатан забрался в постель и долго лежал в темноте, думая о том, что жизнь его, вероятнее всего, снова кончена. Возвращаясь, Аннабел всякий раз ее разрушала.

Прошлым вечером он был так счастлив со своей девушкой, Джой, и испытал такое облегчение, хоть сам того не осознавал, и был потрясен до глубины души двумя маленькими дочками Джой, которые, по правде говоря, его напугали. Джой помогала одной из них надеть пижаму, и верх никак не удавалось натянуть: он то надевался задом-наперед, то выворачивался наизнанку, то рука попадала в воротник. На глазах у Джонатана процесс переодевания ко сну превращался в смешную и радостную игру в стиле Чарли Чаплина, и он хохотал, пока не увидел лица Джой и не осознал, что нет, он ошибся, в этом нет ничего радостного. Она играла в эту игру слишком много раз, и тогда он спросил: “Помочь?” – надеясь, что он произнес это не тоном незнакомца, потому что план, который они обсуждали, состоял в том, чтобы он “принимал участие в семейных делах”, чтобы привязался к ним крепче, чем сейчас, когда он, ухватившись за выступ скалы, болтается где-то на самом краю, чтобы сдался, притих и в конечном итоге переехал к ним, и вот они вместе решили, что один из способов всего этого достичь – “помогать”. Поэтому он и спросил: “Помочь?”