Борис Васильев - Самый последний день...
— Валера?..
Семен Митрофанович спросил тихо: не для посторонних. И потому, как дрогнули брови, понял, что не ошибся. Понял, что в точку попал, хотя услышал в ответ другое:
— Вы ко мне, товарищ младший лейтенант? Ошибаетесь тогда…
— Так вот ты какой, Валера, — тихо повторил Ковалев, не спуская глаз с его лица. — Это что, Алка впереди?
— Какой Валера? Какая Алка?.. Путаете вы что-то, товарищ младший лейтенант.
— Путаю?
— Вы проходите? Или…
Автобус тормозил. Семен Митрофанович прошел вперед — теперь между ним и той, со знакомыми сережками-слезками, еще двое было, не протолкнешься, а она не оглядывалась.
— Выходи…
Ясно сказали, отчетливо, как приказ. Сережки сверкнули на миг, повернулись, и младший лейтенант Ковалев в упор увидел свою утреннюю подопечную, воробьиху свою.
— Выходи…
Кто это говорил?.. Семен Митрофанович быстро обернулся, но тот, с перстнем, в окно смотрел, отвернувшись. А воробьиха — или Алка, он и этого-то в точности не знал, — воробьиха все еще в глаза ему глядела, и Ковалев вдруг понял, что глядит она на него с ужасом, и головой качает, и вроде шепчет беззвучно:
— Нет, нет…
Автобус вздохнул, двери разъехались. Девчонка эта еще раз отчаянно глянула на Семена Митрофановича и прыгнула прямо в темноту. В какое-то мгновение хотел он за нею шагнуть, но оглянулся: рыхлый по-прежнему равнодушно смотрел в окно, и оставлять его Ковалеву не хотелось. Тем более им пока было явно по пути.
— Выходите? — спросил Семен Митрофанович на всякий случай.
— Пока нет.
Автобус немного опустел: он теперь на каждой остановке терял людей, исчезающих в темноте, а новых пассажиров не было. Места свободные появились, и рыхлый этот — все-таки Валера он или не Валера? — сел на сиденье, а Семен Митрофанович на всякий случай продолжал стоять, чтобы опять нос к носу столкнуться, если этот, с перстнем, вздумает вдруг выходить.
И еще одна остановочка подкатила, предпоследняя. Автобус почти опустел: сзади двое каких-то парней сидело, впереди несколько пассажиров да на отдельном сиденье — этот, с перстеньком. Выходить он, видно, не собирался, ехал до конца, и поэтому Семен Митрофанович подсел к нему.
— Не возражаете?
Рыхлый молча подвинулся.
— По пути, значит, нам, Валера?
— Ошибаетесь, товарищ младший лейтенант. — Теперь он и говорил спокойно, и улыбался спокойно, и смотрел на Семена Митрофановича тоже спокойно. — Игорем меня зовут. Игорь Васильевич Колесников: паспорт могу показать.
— Покажите.
Чуть дрогнули брови. И голос сразу высох.
— Дома. С собой не вожу.
— Тогда придется пройти.
— Куда же?
— В отделение.
Промолчал рыхлый. Усмехнулся криво и промолчал. Почему?
— И без шума, — негромко добавил Ковалев. — Я официально прошу вас пройти со мной в отделение.
— Пожалуйста, пожалуйста! Разве я возражаю?
Вежливо вполне, даже с перебором. И спокойно. Вот это спокойствие, по правде сказать, сильно смущало Семена Митрофановича. И поэтому он добавил:
— После установления личности вас доставят домой на машине. Не беспокойтесь.
— Я не беспокоюсь. Пожалуйста.
И снова улыбнулся. И даже не поинтересовался, на каком основании его в милицию доставляют и зачем, собственно. Либо действительно младший лейтенант неприятную ошибку допускал в самый последний день службы своей, либо этот рыхлый по дороге попросту удрать рассчитывал от старого милиционера. Тем более что дорога через парк пролегала, тот самый парк, где сутки назад кто-то и за что-то бил воробьиху. И она тогда крикнула: «Валера, беги!..» Кого же она выручала? Неужели вот этого, рыхлого, начинающего лысеть самодовольного пижона с перстнем на толстом пальце?..
Захрипел репродуктор в салоне.
— Конечная…
Автобус развернулся, со вздохом распахнул обе двери. Семен Митрофанович сошел первым, подождал рыхлого. Вслед за ними вышли последние пассажиры и те два парня, что сидели сзади. Пассажиры быстро свернули в улицы, а Ковалев и тот, что назвался Игорем Васильевичем Колесниковым, пошли в парк: темный, без единого фонаря, шумящий уже по-ночному — загадочно и тревожно. У входа висели последние лампочки, и, пройдя их, Семен Митрофанович оглянулся: парни, что ехали на заднем сиденье, шли следом за ними.
«Вот это хорошо, — подумал Семен Митрофанович. — Видать, заводские ребята, свои: в случае чего помогут…»
Но помогать пока не требовалось: рыхлый шел спокойно, по сторонам не глазел и убегать не собирался. Когда углубились в лес, в прохладную темень тропинок, спросил благожелательно:
— Что это вы припозднились сегодня, товарищ младший лейтенант? С дежурства, что ли?
— С дежурства, — сказал Семен Митрофанович, решив, что так лучше: пусть этот Игорь, или как его там, думает, что он при оружии. И добавил для убедительности: — Отрапортую, сдам оружие, а там, глядишь, и с вами разберутся. Вы где проживаете-то?
Блеснули в темноте зубы.
— Представьте себе, нигде. Ночую пока в семиэтажках: там у одного доброго человека старики на даче околачиваются. Впрочем, вы же все знаете: мы с вами сегодня чуть-чуть разминулись, буквально на минуточку.
— У Анатолия?
— Совершенно точно! — рассмеялся рыхлый.
Самоуверенно рассмеялся, почти с торжеством. Почему вдруг? Какая причина? Может, на темноту надеялся, на собственную силу, на парк этот пустынный, где и днем-то от милиции удрать — раз плюнуть? Семен Митрофанович осторожно оглянулся: две фигуры смутно виднелись позади, и он опять успокоился.
— Откуда же вы Анатолия знаете?
Опять рассмеялся спутник его. И не ответил.
— Чего это вы развеселились вдруг?
— Смешно, товарищ младший лейтенант. Подумал я, сколько еще у нас неиспользованных возможностей, чтобы вас за нос водить, и мне сразу стало смешно.
— У кого это — у вас?
— Я умных людей имею в виду, товарищ младший лейтенант.
— Это ж каких таких — умных?
Семен Митрофанович подобрался весь, нехорошее что-то почуяв. Ой, не зря рыхлый этот разоткровенничался, не зря!.. Только что же он, чудак, пареньков тех не видит, что ли? И Ковалев на всякий случай шаг сбавил, чтобы парни те подтянулись поближе.
— Сутки назад как раз в этих кустах пришлось проучить одну глупую девчонку, — сказал вдруг его спутник. — И знаете, за что? За то, что она отказывалась участвовать в операции «Пистолет», которую разработал один умный человек. А сегодня эта операция разыгрывается как по нотам… — Он остановился. — Не хотите ли закурить? Я патриот, курю только советские…
