Евгений Пузыревский - Седьмое лето
Подойдя к сверлильному станку и чётко помня завет Петра Владимировича «Если кто к нему полезет без меня, руки на хрен пообрываю!» будущие дарители нажали на кнопку «Вкл».
Сверло завертелось.
Первая дырка, по неопытности, получилась чуть кривовата, вторая уже заметно лучше, третья вновь так себе, четвёртая вообще испортила всю медаль (что ж делать, кто-то останется без подарка и, судя по тому, что Лену Троекурову не любила не только учительница литературы, то, как говорится – хоть к гадалке не ходи), пятая же вышла почти идеальная. Шестой и последующим, появиться уже было не суждено.
В коморке трудовика затих радиоприёмник – верный признак того, что, насквозь пропитый педагог, с желтыми от никотина ногтями, сросшимися бровями, когда-то сломанным носом и болтающейся, мешком, одежде, на очень худощавом теле, скоро выйдет к своим ученикам (хотя, наверняка, он даже не помнит, какой сейчас у него класс, да и в принципе, какая разница?).
Двое выключили станок, шустро спрятали медали за пространство между шкафом с инструментами и стеной, да побежали прижимать пятую точку в соседний класс, предназначенный для теоретических занятий.
Вовремя.
Следом зашел учитель труда, которого видно совсем одолела депрессия, раз решил, в кои-то веки, провести занятие. Он высыпал из пакета, на стол, кучу перепутанных проводов, лампочек трёх цветов (красные, желтые, зелёные) и тумблеров. Объявил, что сейчас будет обучать электричеству и делать схемы светофоров.
Ваня с Серёжей переглянулись – это надолго.
Хотя есть шанс, что вечером, после уроков, Пётр Владимирович забуровится на третий этаж в кабинет обэжиста Александра Ивановича – вдвоём ведь депрессовать веселее.
Один пропитый, другой пробитый.
В голову. Три года назад. В случайной драке. Теперь срывался, но не часто, всего раза три в год, во время обострений. И, слава богу, что лишь однажды, ученики были свидетелями, этих безумных глаз, этой засохшей слюны в уголках рта, этого в кровь обкусанного ногтя на указательном пальце правой руки (почему-то всегда страдал только он один). Да этих страшных, для ещё не подготовленных к взрослой жизни детских умов, рассказов о войне, в которых особое внимание уделялось подробностям участия в боевых действиях самого «Санька».
«И срывая бельё,
И с себя и с неё,
Он кричал ей – Война всё спишет…»[22]
Хотя на самом деле, в силу возраста, в никакой войне обэжист не участвовал, но непоколебимая вера, в уверенном голосе, заставила всех в этом усомниться. Как и усомнится в профпригодности с возможностью далее работать с детьми. Насильно отправили в больницу, пролечился, вернулся, взяли обратно – болезнь болезнью, но из желающих, занять его должность, что-то очередь не выстроилась. А он же тихий, спокойный, порядочный – пусть дальше трудится. Общество поможет, общество направит, общество поддержит в трудную минуту…
Конечно, только если оно само решит, что это необходимо.
Пётр Владимирович не был этим самым «обществом», поэтому не решал за Александра Ивановича, не лез к нему с советами и не пытался очищающим, ярко красным светом, указать на путь истинный. Просто приходил после уроков, раза два в неделю, приносил с собой две литровые банки крепкого чифиру, садился на перекошенный диванчик, в коморке с противогазами и молчал, слушая в ответ такое же молчание.
Идеальный разговор, между не идеальными советскими жителями.
Артель инвалидов.
Увлечённые Серёжа и Ваня, вместе с остальными пятью одноклассниками (в шестом «Б» классе было всего восемь мальчиков, один из которых сейчас болел) с искренней радостью скручивали провода, подсоединяли, по определённой схеме, лампочки и тумблеры, проверяли, загорятся или нет, да и одного ли цвета, да и в нужной ли последовательности, да и в том ли количестве и т. д. и т. п.
Такого интересного урока труда, у ребят не было ни разу за все два года – с тех самых пор, как они перешли в старшие классы и, по кем-то давно установленной образовательной схеме, класс не разделили по половым признакам.
Вопреки ожиданиям друзей, педагоги в тот день не встретились, а медали так и остались лежать спрятанные за шкафом. Ровно через двадцать четыре года, один месяц и три дня, когда пришла пора капитального ремонта в школе, рабочие его отодвинули, нашли несостоявшиеся подарки и, даже не поняв ценность этих предметов, выбросили вместе с остальным хламом.
Ни обэжист, ни трудовик, до этого события уже не дожили.
* * *Стена была высокая, в полтора человеческого роста, шириной как две школьные тетради и сложенная из красного кирпича стандартных советских размеров – двести пятьдесят на сто двадцать на шестьдесят пять сантиметров.
Всё в советах стандартное, да по ГОСТу.
И даже дети, с перекроенными мозгами, одинаковыми мечтами, рождённые вне похоти и секса. А принесённые аистами, найденными в капусте, купленные в магазине… ну и дальше по списку, в зависимости от фантазии рассказывающего «О происхождении».
Хотя и она у «Верных заветам Ленина», оригинальностью особо не отличалась.
Как и у тех, кто об этом пишет, рассказывает, надменно вспоминает – пошло всё это, избито, неподъёмно… монументально неподъёмно.
Серёжа и Ваня стояли, задрав головы и прикидывали, как перебраться на ту сторону.
Вариант номер «Раз» – один становится другому на плечи, затем цепляется за вверх стены, подтягивается и залезает, сначала закинув одну ногу, затем всё остальное тело. Далее, протягивает руку вниз, оставшемуся «у подножья», тот, в прыжке, её ловит и втягивается, забравшимся, к себе.
Всё, вроде, достаточно просто, когда на словах.
Да вот только, не так уж это легко физически – подтянуться, втащить… им же всего по двенадцать лет. Хотя тела уже достаточно гибкие, да сформированные, но силёнки ещё, далеко не на пике своих возможностей.
Вариант номер «Два» – надо идти вдоль стены, к дереву, что растёт в метрах пятистах отсюда. На него забраться проще. А потом, по толстой ветке, перелезть на саму кирпичную преграду. Далее, по ней вернуться на это место и слезть, уже на той стороне, по деревянным поддонам сложенных штабелями (об их существовании, рассказал Колька Крот).
Второй, вроде дольше в исполнении, но как-то полегче первого будет. А трудности, на то и придуманы, чтобы их, по возможности, избегать.
Есть такая особенность, что если в определённом обществе (в данном случае стране) усиленно навязывается торт коллективизма, с кремовыми прослойками из общих идей, речей, времени, труда, имущества – то обязательно, под лозунгом «Всё для блага человека, всё во имя человека!» будут возводиться, в огромном количестве, прочные, высокие, длинные и непробиваемые стены. Как в физическом воплощении, так и во всех своих бесплотных ипостасях.
