Владимир Шаров - Старая девочка
«Я знаю, Дмитрий Иванович, что вы работаете давно и хорошо. Это тоже сыграло свою роль, когда мы решили к вам обратиться, — сказал Ерошкин, — а первый вопрос у меня к вам следующий. Вам знакома женщина, которую раньше звали Вера Андреевна Радостина, сейчас она по мужу Берг?» — «Конечно», — сказал Дима. «А когда вы ее последний раз видели?» — «Больше пятнадцати лет назад, в феврале двадцать второго года». — «И с тех пор о ней ничего не слышали?» — «Нет, кое-что слышал. Знаю, что она вышла замуж за инженера-нефтяника, он стал потом начальником Грозненских нефтепромыслов, и родила ему трех детей, кажется, все три дочери. Слышал, что брак оказался счастливый, но год назад его арестовали, судили за вредительство, и сейчас он, наверное, в лагере». — «И с тех пор, то есть с двадцать второго года, вы с ней не виделись и не переписывались?» — «Нет, мы с ней точно ни разу не виделись, хотя я и просил ее родителей, чтобы они мне позвонили, когда Вера окажется в Москве, очень хотел ее увидеть. Но, наверное, они посчитали, что нам лучше не встречаться, а может, она сама не захотела, я этого не знаю; переписываться мы точно не переписывались, но что вы имеете в виду — я понимаю. Три месяца назад я действительно на адрес ее родителей послал для Веры сто рублей».
«Почему вы это сделали? — спросил Ерошкин. — Как вы узнали, где она теперь живет, почему решили, что она в них нуждается?» — «За неделю до этого мне на улице встретилась ее гимназическая подруга Матильда Кнаббе, она мне всё и рассказала». — «Она собирала для Веры деньги?» — «Нет, я сам спросил у нее Верин адрес, и она мне его дала». — «Хорошо, значит, вы, едва услышав, что ваша старая знакомая оказалась женой врага народа, сразу же бросились ей помогать…»
«Наверное, это было неправильно», — тихо сказал Дима.
«Во всяком случае, это странно, — поддержал его Ерошкин, — но нас сейчас интересует другое. Мы понимаем, что вы послали Вере деньги не потому, что она жена врага народа, помогать всем женам врагов народа в ваши планы не входило, у вас для этого мала зарплата. Так?» — «Так», — согласился Пушкарев. «Значит, была какая-то иная причина, почему вы это сделали». — «Да, — сказал Дима, — была. Я Веру когда-то очень любил». — «Любили, — уточнил Ерошкин, — или и сейчас любите?» — «И сейчас люблю», — сказал Дима.
«Ну, это если и не оправдывает ваш поступок, то хоть как-то его объясняет. И всё равно, согласитесь, для человека, который добровольно помогает органам, — история редкая. Впрочем, ладно, разговор не об этом. Я хотел спросить вот о чем: как далеко зашли ваши отношения с Верой?»
«Мы с Верой любили друг друга и хотели пожениться, если вы это имеете в виду, а если другое, то между нами ничего не было». — «Почему же вы все-таки не поженились, если была такая любовь?» — «Вера была странным человеком: взбалмошная, импульсивная, а я тогда не знал женщин и испугался. Вдруг показалось, что я не смогу с ней жить, то есть она будет вечно со мной играться, будто я какая-нибудь собачка.
Было и еще одно обстоятельство. Веру тогда от Цектрана послали в командировку в Оренбург налаживать внеклассную работу или что-то в этом роде. Поехала она на два месяца, и вот, когда ее не было, та же Матильда Кнаббе встретилась мне на улице и говорит, что родители Веры в ужасе. Отцу в этом Цектране сказали, что Веру ждать не надо, она вышла замуж за узбека и уезжает жить к нему в Ташкент. Отец очень удивился, спросил: он молодой, красивый? Девушка, что с ним разговаривала, рассмеялась. „Ни то, ни другое, — отвечает, — даже рябой“. Я как услышал про узбека, понял: это судьба. Жить мне было негде, — продолжал Пушкарев, — а я тогда был дружен с сестрой одного моего приятеля, Пирогова, мы вместе занимались в спортивном обществе при Красной армии, он боксом, я гимнастикой. И вот Пирогов говорит: „Почему бы тебе не жениться на Наташе? Ты ей, по-моему, очень нравишься, я вам и квартиру на Солянке оставлю, там и мебель есть, да и вообще всё, что надо для жизни. Вера теперь ведь всё равно не вернется. Да и какая из нее жена: ни ты, ни я с ней бы не ужились“. Я его послушал. Вот, собственно, и всё».
«И больше, я имею в виду после того, как она вышла замуж за узбека, уехала в Ташкент — вы с Верой не виделись?» — спросил Ерошкин. «Почему, виделись, весь тот год виделись. Ни за какого узбека она замуж не выходила и не собиралась, чушь это оказалась несусветная, как я мог в этот бред поверить? Она даже раньше времени вернулась из Оренбурга и сразу на адрес Пироговых послала для меня записку: „Дима, я приехала, приходи“». — «И вы пошли?» — «Нет, я только что женился и не хотел ее видеть. На словах с мальчиком, который занимался у меня гимнастикой, передал Вере: „Я болен, если хочешь, приди сама“. Поймите, записку первой прочла жена, Пирогов ей ее отдал, а не мне, я ему этого никогда не прощу, и Наташа потребовала, чтобы прямо сейчас при ней я именно это сказал мальчику».
«И вы, значит, согласились?» — «Да, я сделал ровно так, как она хотела». — «И что Вера?» — «Мальчик, когда вернулся, сказал, что исполнил всё в точности; Наташа, это снова было при ней, говорит: „Ну, а Вера?“ Мальчик отвечает, что Вера его спросила: „Он что, лежит в постели?“ — он сказал: „Нет“. Тогда Вера спрашивает: „Он был один?“ Мальчик отвечает: „Нет, рядом с ним сидела какая-то женщина и всё смеялась, спрашивала Диму, какая вы, а Дима отвечал, что шикарная“».
«Значит, — уточнил Ерошкин, — мальчик ей всё про вас объяснил, она поняла, что, пока она была в Оренбурге, вы женились и видеть ее больше не хотите?» — «Нет, через час она к нам пришла, хотя ни я, ни Наташа этого, конечно, не ждали.
Мы жили на шестом этаже, лифт не работал. Кто-то постучал в дверь, и я пошел открывать, — рассказывал Дима. — Отпер — передо мной Вера. Действительно, как я и сказал Наташе, — шикарная, другого слова не подберешь. В настоящей каракулевой шубке, а на голове бархатная шляпка с большими полями. Она всегда любила красиво одеться. Я видел, что она запыхалась, но ничего не сказал: как-то язык не поворачивался.
Шубку она снимать не стала, прямо в ней прошла в гостиную; квартира у нас была обставлена дорого, осталось еще от прежних хозяев, — здесь огляделась и села в глубокое кожаное кресло, так уж получилось, Наташино любимое. Я ее спросил о чем-то незначащем, и в это время вошла Наташа. Поначалу Вера, по-моему, ей обрадовалась, уж больно разителен был контраст: Вера высокая, статная, а Наташа небольшого роста, но главное, она Веру, конечно, не ждала, ненакрашенная, неприбранная, сзади, как у старухи, завязанный узлом шерстяной платок. Обычно Наташа одевалась и красиво, и со вкусом. Наташа, наверное, еще не поняла, кто это, я Вере и говорю: „Познакомься, это моя жена“.
