Иэн Макьюэн - Цементный сад
И, уже просыпаясь, я услышал свой собственный голос:
— Но ты тоже умерла!
Однажды днем я решил рассказать этот сон Сью. Когда она открыла мне дверь своей комнаты, в руке у нее я заметил блокнот. Слушая меня, она закрыла блокнот и сунула его под подушку. К моему удивлению, мой сон ее насмешил.
— А мальчишки правда все время это делают? — спросила она.
— Что делают?
— Ну, друлят.
Отвечать я не стал, а вместо этого вдруг спросил:
— Помнишь, мы втроем играли в ту игру?
— Какую?
— Ты была инопланетянкой, а мы с Джули тебя изучали.
Сестра кивнула и скрестила руки на груди. Наступило молчание. Я не понимал, зачем об этом спросил, и не знал, что сказать дальше.
— Помню, — сказала она наконец. — Ну и что?
Странно: я пришел рассказать ей свой сон и поговорить о маме, а вместо этого мы говорили о чем-то совсем другом.
— А сейчас, — наконец медленно проговорил я, — сейчас тебе больше не хочется играть в такие игры?
Сью покачала головой и отвернулась.
— Я почти и не помню, что это была за игра.
— Мы с Джули тебя раздевали…
Прозвучало это как-то странно — совсем не похоже на то, что было на самом деле. Я замолчал. Сью снова покачала головой и произнесла неубедительно:
— Правда? Знаешь, я действительно очень плохо помню. Маленькая была. — И, помолчав, добавила: — Мы вечно выдумывали какие-то дурацкие игры.
Я присел на кровать Сью. По полу у нее были разбросаны книги, свои и библиотечные, иные, раскрытые, валялись корешками вверх. Мне захотелось взять и посмотреть какую-нибудь из них, но при одной мысли о чтении я ощутил усталость.
— И не надоедает тебе сидеть тут весь день и читать? — спросил я.
— Мне нравится читать, — ответила Сью. — И потом, все равно больше нечем заняться.
— Да мало ли чем можно заняться! — возразил я, только чтобы снова услышать из ее уст, что заняться в нашем доме нечем.
Но она пожевала тонкими бледными губами, как делают женщины перед тем, как накрасить их, и сказала:
— А мне не хочется.
Довольно долго мы сидели молча. Сью начата что-то насвистывать. Наверное, ждет, когда я уйду, подумал я. Внизу открылась дверь черного хода, послышались голоса Джули и ее приятеля. Хотелось бы мне, чтобы Сью не любила Дерека так же, как я, тогда бы нам с ней нашлось о чем поговорить! Но она только подняла тонкие брови и сказала:
— А вот и они.
— Ну и что? — глупо спросил я, чувствуя, что один, совсем один на свете.
Сью перестала свистеть. Я поднял с пола какой-то журнал и начал, не глядя, его листать. Оба мы прислушивались. Они не поднимались наверх, вместо этого мы услышали, как внизу льется вода из крана и звякают чайные чашки.
— Ты все еще пишешь дневник? — спросил я.
— Иногда, — ответила Сью и покосилась на подушку, как будто боялась, что я выхвачу оттуда ее сокровище.
Я подождал несколько секунд, а затем проговорил очень печальным голосом:
— Как бы мне хотелось прочитать, что ты пишешь о маме! Только о маме, больше ничего. Можешь сама мне прочесть, если хочешь.
Внизу завопило радио: «Если соберешься к морю, крошка, по дороге мимо моего окошка…» Я поморщился, не сводя скорбного взгляда с сестры.
— Ты ничего не поймешь.
— Почему?
— Потому что ты никогда ее не понимал, — быстро проговорила Сью. — И всегда ужасно с ней обращался.
— Неправда! — громко сказал я, а затем повторил еще раз, потише: — Неправда.
Сью сидела на кровати, положив одну руку на подушку.
— Ты никогда не делал того, что она просила, — заговорила она, скорбно глядя перед собой. — Никогда ей не помогал. Ты вообще никогда не интересовался ничем, кроме себя. И тогда, и сейчас.
— Если бы я ее совсем не любил, — возразил я, — сейчас она бы мне не снилась, как ты думаешь?
— Ты видел сон не о ней, а о самом себе, — ответила Сью. — И мой дневник тебе нужен, чтобы почитать о себе.
— Так что же, — сказал я, — значит, ты ходишь в подвал, садишься на табуретку и там записываешь в этот черный блокнотик все, что о нас всех думаешь?
И захохотал, громко и натянуто. Мне было очень не по себе, так что я старался смеяться погромче. Руки мои лежали на коленях: я их видел, но почти не чувствовал.
Сью долго смотрела на меня — так, словно не видела перед собой, а вспоминала. Затем достала из-под подушки блокнот, открыла и начала листать. Я перестал смеяться и ждал.
— «Девятое августа… Ты умерла девятнадцать дней назад. Сегодня мы о тебе совсем не вспоминали. — Она помолчала, скользя глазами по строчкам. — Джек весь день злится. Поколотил Тома за то, что тот шумел на лестнице. У Тома царапина через все лицо, и кровь долго не останавливалась. На обед ели суп из консервов. Джек ни с кем не разговаривал. Джули рассказала про своего парня, его зовут Дерек. Сказала, что хочет как-нибудь привести его домой, и спросила, не возражаем ли мы. Я сказала: нет. Джек сделал вид, что ничего не слышал, и ушел наверх. — Она полистала страницы, нашла другую запись и начала читать с большим выражением: — С тех пор как ты умерла, он ни разу не стирал свою одежду. Не моет ни руки, ни лицо, вообще не моется. От него страшно воняет. Когда он берет хлеб руками, после него этот хлеб неприятно есть. И сказать ему ничего нельзя, потому что он дерется. Чуть что — сразу лезет в драку, и только Джули умеет с ним разговаривать…»
Она хотела прочесть что-то еще, но передумала и захлопнула блокнот.
Несколько минут после этого мы вяло спорили о том, что сказала Джули за обедом.
— Не говорила она, что кого-то приведет домой! — говорил я.
— Нет, сказала.
— Нет, не говорила!
Сью надоело спорить, она присела на корточки и начала разбирать свои книги. Когда я выходил, она не подняла головы.
Внизу орало радио — так громко, как мы никогда не включали прежде. Спортивный комментатор вопил что-то о бегунах. На верхней площадке лестницы сидел Том. Сегодня на нем было туго подпоясанное бело-голубое платьице, а вот парик свой он где-то потерял. Когда я присел рядом, ноздрей моих коснулся слабый неприятный запах. Том ревел, прижимая кулаки к глазам, из носа у него свисала зеленая сопля. Глубоко вдохнув, он втянул соплю обратно. Несколько минут я молча смотрел на него. Кажется, из гостиной доносились голоса, но за воплями диктора ничего нельзя было разобрать. Я спросил Тома, что случилось. Сначала он зарыдал громче, затем, немного успокоившись, прохныкал:
— Джули на меня накричала и стукнула! — И заревел с новой силой.
Я двинулся вниз. Скоро стало понятно, почему так орет радио: Джули и Дерек ссорились. Я остановился у дверей и прислушался. Кажется, Дерек о чем-то упрашивал Джули — в его голосе слышались умоляющие нотки. Потом оба заговорили разом, почти крича друг на друга. Когда я вошел, оба сразу замолчали. Дерек стоял, прислонившись к столу, скрестив ноги и сунув руки в карманы. Сегодня на нем был темно-зеленый пиджак и шейный платок с золотой брошью. Джули стояла у окна. Я прошел между ними и выключил радио, затем обернулся, ожидая, кто из них заговорит первым. Интересно, подумал я, почему они не вышли в сад? Ругались бы там сколько влезет.
