Татьяна Соломатина - Девять месяцев, или «Комедия женских положений»
Простите, я, как типичный представитель сегмента пересекающихся множеств, следуя традициям великих викторианцев, снова оседлала конька пространных отступлений и понеслась на нём по степи занудного резонёрства. (Кстати, писаки эпох прошедших мало думали о вечности, насыщая свои произведения сиюминутными бытовыми подробностями, названиями настоящих кабачков и псевдонимами актрис провинциальных и столичных театров, давно истлевших к настоящему времени. Не знаю, как там людям истинно великим, мне же, как человеку ничтожно малому и чрезвычайно любопытному, забавно узнавать о Лондоне, Париже, Брюсселе, Риме, Петербурге и снова Лондоне годов эдак 1812– 1846, именно читая беллетристику – ту же «Ярмарку тщеславия» Уильяма Теккерея, например. А не изучая учебники истории, каковые как минимум не менее обманчивы, но куда более занудны.)
Впрочем, есть кое-что куда интереснее моих «нетленных» ремарок о тленном. А именно то, что там происходит сейчас с Софьей Константиновной Заруцкой, вышедшей в конце первой главы за двери кабинета Павла Петровича Романца, заместителя главного врача отнюдь не самого блатного родовспомогательного заведения нашего (всё-таки) города.
Глава третья
Исполняющая обязанности
Часть первая. Бессмысленно бабская. Про Свету
Выйдя из начальственного кабинета, Софья направила стопы в ординаторскую. Ей надо было с кем-то поделиться. С кем же, как не со Светкой?
Светлана Степановна Шевченко числилась у Софьи Константиновны Заруцкой в лучших подругах. Но уже только числилась. Да и этот двоичный код, уже медленно мерцая, издыхал, как на экране монитора сереет и блекнет надпись: «Вы действительно хотите выключить компьютер?»
Всё лучшее, что можно написать о женской дружбе, уже написано до меня. Поэтому я буду писать о женской дружбе всё худшее, тем более отношения Сони и Светки слишком показательны и даже, лучше сказать, хрестоматийны, потому любому уважающему себя автору просто грех упускать такой случай. Но учтите, всё, что будет сказано о Светлане Степановне нелицеприятного, на совести автора, а никак не на душе Софьи Константиновны. Потому как последняя, прямо сейчас, идя в ординаторскую, всё ещё верит в женскую дружбу. Автор тоже ни в коем случае не отрицает существование женской дружбы, как не отрицает автор, к примеру, бога и творимые им чудеса. Потому что «чудеса не противоречат природе, а лишь известной нам природе», как сказал когда-то очень давно Блаженный Августин. Автор верит в женскую дружбу, как верит он в бога и чудеса, хотя таковых в известной ему природе не наблюдал. Зато не раз и не два, а много-много раз наблюдал в отлично известной ему природе отношений между женщиной и женщиной такие вот причудливые экзистенциальные лики (если не сказать «гримасы») – тирании одной женщиной по возможности большего количества других. Мужчинам об этом мало известно, если не сказать: «ничего». Настоящие мужчины всем своим простым, как воздух, вода, огонь и земля, естеством свято верят в то, что две фемины, восседающие за столом его кухни, – жена и её подруга, действительно дружат. Иначе зачем они улыбаются друг другу и пьют бог знает какую чашку кофе? (О конкретной чашке кофе немножко подробнее чуть позже – это важно! Не забудьте напомнить рассказчику изложить публике незначительный, на первый взгляд, но очень интересный и показательный для любителей изучать женскую природу на гистологическом уровне «кофейный эпизод».) Самое большее, что помнит этот простак – настоящий мужчина, – так это притчу о черепахе и змее. И он вполне довольствуется ею как забавным анекдотом. Ни на миг не подключая свою великолепно развитую аналитическую функцию к осознанию того, что никто из этих милых дам не черепаха и не змея, и нужны они друг другу, если разобраться, как рыбе зонтик. Но он, настоящий мужчина, не желает разбираться, потому что щебечут – и ладушки. Возможно, подруги нужны женщине, потому что с глянцевым журналом всё-таки немного скучновато. Не то чтобы эти чудесные издания не умели разговаривать – напротив! Издатели и главреды сделали всё, чтобы создать прочную иллюзию живости приятных на ощупь страниц. Всё работает на это – и качество полиграфии, и адаптированный под портрет усреднённого потребителя язык. Чего уж говорить, автор и сам грешен: неоднократно писал, пишет и в будущем будет писать в толстые красочные тома типа «Психология домашнего очага» и «Гламурный особняк для глянцевой семьи». И, поверьте, не гонорара ради, поскольку не так уж они и щедры, да и что такое для успешного, востребованного на рынке автора какие-то сто-двести условных единиц, которые к тому же могут забыть начислить, а могут начислить и забыть. Не будет же, в самом деле, автор, живущий по общепринятым меркам вполне себе «лохмато», опускаться до поведения Мартина Идена, устроившего форменный разгром в редакции журнала, зажавшего какую-то и вовсе смехотворную даже по временам Джека Лондона сумму. О нет! Автор пишет в милые его женскому чувствительному сердцу глянцы лишь потому, что они и только они позволяют автору повещать в информационное пространство товарок полезные благоглупости и вечно ценные очевидности. Причём одновременно во множество нуждающихся в этом кухонь. Но. Так и не услышать в ответ сбивчивого, радостно-подтверждающего: «Да! Вот точно так же у моей соседки два года назад...» Вот! Вот чем плох даже самый распрекрасный журнал. Вот почему женщины всё равно предпочтут самому лучшему изданию пусть плохонькую, но живую языкатую подружку.
Бессмысленно рассуждать на темы, о которых все и всё знают. Женская дружба относится именно к таким, и потому лучше сосредоточиться на понимании того, что удерживало вместе Софью Константиновну Заруцкую и Светлану Степановну Шевченко уже достаточно долго.
Они разнились, как полярный день и душная южная ночь, как преданная овчарка и кровососущий овод, как абрикос и папиросы. И всё-таки они были вместе. Временами вызывая сомнения в умственных способностях не то Софьи Константиновны, не то стороннего наблюдателя. Но никак не Светланы Степановны. Выраженные сомнения вызывали морально-нравственные качества последней. Но разве автору позволено судить? Нет, разумеется. Потому что он временами чересчур пристрастен к героям и слишком многое себе позволяет. Например – пустую болтовню или излишнюю цветистость сравнений несравнимого.
Наверняка для большего понимания вопроса стоит поведать о житии Светланы Степановны. У нас, в конце концов, женский бытовой роман, а в подобном жанре важны не отвлечённые умствования о природе вещей (оставим их Аристотелю), а именно женщины и их такой нехитрый хитрый быт.
