Дмитрий Быков - Эвакуатор
Он это почувствовал — он всегда все чувствовал.
— Кать. Ты действительно полагаешь, что если мы из космоса, то должны во все тут вмешиваться? Ты решила, что сверхъестественная сила прилетит и всех спасет? Не будет этого, Кать. Вы со своей этикой вечного вмешательства в чужие дела уже так вляпались — вас теперь никакая сила не выволочет. Ты поживешь у нас и поймешь, у нас все рано или поздно понимают. Нельзя вмешаться в другой вид, нельзя вас сделать нами. Можно только забрать тех, кого стоит спасти.
— И почему ты решил, что стоит именно меня?
— А разные есть подходы. — Он улыбнулся и взял ее за руки. — У нас иногда думали: брать надо гениев. Или там детей. Или инвалидов. «Места для пассажиров с детьми и инвалидов». Некоторые до сих пор так делают, мучаются с выбором ужасно. Но я эвакуатор столичной школы, там особый подход. Нас учили просто: чтобы понять землян, надо жить нормальной земной жизнью. И с кем тебя сведет эта жизнь — того и забирай. Нечего выдумывать. Нету никаких критериев. Брать надо тех, с кем самому хочется жить. Те нам и подходят. А гениев набирать… большинство ваших гениев, честно тебе скажу, по нашим критериям ходят класс в пятый, в шестой. С прогрессом мы как-нибудь сами разберемся. Приличных людей надо спасать, и все.
— А как себя будут чувствовать эти приличные люди, которые отсюда сбегут? У каждого ведь целая паутина, ты знаешь? Отцы, матери, сестры, друзья, дети, одноклассники детей… Это счастье еще, что у меня родители в Германии… кстати, там тоже что-то будет, или как?
— Ну, не так, как здесь, — сказал он и отвел глаза.
— Так, может, мне к ним?
— Может, к ним! — взорвался он. — Давай, не держу! А я мужа заберу, зачем он тебе там! Мы с Сереженькой на альфу полетим, а ты с дочерью — к родителям. Будешь мне е-мейлы слать, я адрес оставлю. Игор собака альфа косм. Косм — это космическая связь, у нас своя сеть.
— Что, честно?
— Нет, нечестно. Еще бы не хватало в земной интернет лазить. Кать, ты что… ты правда со мной не полетишь?
— Подожди, но должна же я понять. Значит, вы эвакуируете, так? И перед каждым ставится выбор: только пять человек. Прости, но представь такую ситуацию: у меня здесь родители, брат, любимая подруга, которая во всех отношениях лучше меня, и двое детей. Мне, допустим, тридцать. Да, и еще собака, которую я не могу тут бросить. А ты можешь взять триста двадцать кило, как лифт. И что мне делать?
— Выбирать, — хмуро сказал Игорь. — Или оставаться.
— Да? А кто мне дал право решать, кому жить, кому умереть? Предполагается ведь, что я всех тут оставляю на смерть… так?
— Не факт. Далеко не факт.
— Но ты же почему-то улетаешь?
— Да. Потому что все серьезно.
— Ну и кто дал мне право? — повторила она.
— Я дал тебе право, — зло сказал он.
— А тебе кто его делегировал?
— Наблюдательный совет, — он достал из бумажника пластиковую карточку со странной голограммой: высокий узкий цилиндр с отводной трубкой наискось летел среди золотистых облаков. Больше всего это было похоже на водительские права. Никаких букв на карточке не было — была фотография Игоря с сильно вытянутым лицом и слегка выкаченными глазами. Вид на фото у него был идиотский.
— Ты там… такой? — после паузы спросила Катька.
— Я и здесь скоро буду такой, с тобой пообщавшись.
— Нет, а что… ведь ты же уже кого-то эвакуировал, верно?
— Было дело.
— Кого?
— Кать, не время ревновать совершенно.
— Да я не ревную, при чем тут вообще! Я хочу понять: они как, легко на это шли?
— Нелегко.
— Но шли?
— А там, знаешь, выхода не было. В Абхазии, например, в девяносто пятом году. Я все старался на юга, там немножко похоже… на наш климат. В Баку в восемьдесят девятом тоже было особо не до того… Самое смешное, конечно, когда вещи с собой берут. Жуткое количество. Там больше всего мучились даже не из-за людей, — мне все какие-то попадались довольно одинокие, не больше десяти ближайших родственников, — он кисло усмехнулся. — Очень мучились из-за нажитого. Вашим людям так трудно все достается! Это же аналог жизни. Они вроде как всю жизнь с собой берут, потому что больше-то от нее — никакого результата. Внутри — одни унижения, память таким набита, что Господь не приведи. Я одну семью забирал, они говорят: а можно диван? Этот диван как раз перед кризисом купили, с переплатой, столько туда вложили, жуть. А это у меня первая поездка была. Я их так обложил, до сих пор стыдно…
— Это сколько же тебе было? Четырнадцать? — быстро посчитала она в уме.
— Не совсем, мать, не совсем. У нас время немножко другое, я из-за всех этих перелетов подконсервировался. Ваш земной год примерно вдвое меньше нашего, мы там пока полный оборот сделаем — с ума сойдешь… Короче, это мне моих тридцать. А ваших шестьдесят.
— Ты такой старый? — не поверила она.
— Да молодой я, Господи. Я твой ровесник примерно. На сколько выгляжу, столько мне и есть. Я просто живу немножко дольше. Понимаешь? Опыт другой.
— Не понимаю. Возраст — это же и есть… сколько прожил…
— Ни фига подобного. Возраст — это насколько износился.
— Ну и как я буду жить… там? Сколько мне по-тамошнему?
— Двенадцать примерно, — он хихикнул. — Причем и по-здешнему, как мне иногда кажется, ты в этих пределах.
— Это почему? Потому что не бегу, задрав штаны, в эту твою тарелку?
— Да нет. Недоверие такое, знаешь… Детское. Ребенок почему ничему не верит? Он массу вопросов задает: а как это устроено? А как то? А почему у вас здесь не сходится? А борода у вас приклеенная или как? А взрослый человек уже понимает, что жизнь довольно иррациональна. И чем иррациональней, тем достоверней. Ему не надо спрашивать: а какая у тебя тарелка? А на чем она летает? А какое мое моральное право? Он просто понимает: вот у меня ситуация, мне надо решать, о причинах и моральных правах подумаем после. И делает взрослый выбор.
— Но его же не шантажируют, наверное. Ему же не говорят: либо ты летишь, либо я тоже останусь…
— Кать, я тебя люблю. Я взрослый человек и свой выбор сделал. Я буду с тобой там, где будешь ты.
— Интересно, — сказала Катька. Она почему-то успокоилась — наверное, потому, что рядом был действительно взрослый человек, готовый за нее решать. Это еще вопрос, поступим ли мы так, как нам советуют; но мы не безразличны, нами занимаются — уже неплохо. Ей-то всегда казалось, что Игорь безнадежный инфантил, за то и любила, потому, если честно, и не торопилась сбегать к нему; вот оно как все оборачивается. — А если у тебя там семья?
— У эвакуаторов, Катя, семьи не бывает. Мы, если женимся, становимся профнепригодны. Начинаем жизнью дорожить, все такое.
