Халед Хоссейни - Бегущий за ветром
В руках у меня блокнот, оправленный в коричневую кожу. Провожу пальцем по золотому обрезу, вдыхаю тонкий аромат. Хочу поблагодарить своего друга — и тут с неба доносится хлопок и огненный дождь изливается на все стороны.
— Фейерверк!
Мчимся домой. Все гости стоят во дворе, задрав головы. Визг детей и радостные аплодисменты сопровождают каждый разрыв, каждый новый фонтан огня. Двор то и дело заливают потоки красного, желтого и зеленого света.
Во время одной из таких вспышек вижу сцену, которую никогда не забуду: Хасан подает Асефу и Вали напитки на серебряном блюде. Следующий сполох высвечивает Асефа: усмехаясь, он постукивает Хасана по груди своим кастетом.
Все скрывает милосердная темнота.
9
На следующее утро я сидел посреди собственной спальни у груды подарков и вскрывал коробку за коробкой. И что это на меня нашло? Ведь содержимое меня совсем не интересовало. Один безрадостный взгляд — и подарок летел в угол. Куча росла: фотокамера «Поляроид», транзисторный приемник, электрическая железная дорога, несколько запечатанных конвертов с деньгами. Никогда я не потрачу этих денег и не буду слушать приемник, и крошечный поезд не побежит в моей комнате по рельсам. Мне не нужны оскверненные вещи и грязные деньги — ведь Баба устроил такой прием в мою честь только потому, что я выиграл состязание.
От Бабы я получил два подарка. Самый замечательный — соседские мальчишки умрут от зависти — был новенький «Швинн Стингрей», король велосипедов, со знаменитым седлом в виде банана и высоким рулем с резиновыми рукоятками, с золотыми спицами и стальной рамой. Красной, как яблоко. Или кровь. Во всем Кабуле владельцев таких велосипедов можно было по пальцам пересчитать. А теперь и я сопричислился. Любой другой пацан моментально бы запрыгнул в седло и бросился нарезать круги почета по всему кварталу. Окажись у меня такой велосипед пару месяцев назад, я сделал бы то же самое.
— Нравится? — В дверях стоял Баба и наблюдал за мной.
— Спасибо. — Вот и все, что смог пролепетать я.
— Покатаемся? — предложил Баба, по-моему, просто из вежливости.
— Может, попозже. Я еще не совсем отошел после вчерашнего приема.
— Конечно.
— Баба?
— Да?
— Спасибо за фейерверк, — поблагодарил я. Просто из вежливости.
— Отдыхай, — бросил Баба на ходу, направляясь к себе.
Вторым подарком, который вручил мне Баба, — и даже не стал ждать, когда я его распакую, — оказались наручные часы с синим циферблатом и золотыми стрелками в форме молний. Я швырнул часы в кучу, не примерив.
Только блокнот Рахим-хана в коричневой кожаной обложке не постигла общая судьба. Мне почему-то казалось, что этот дар ничем не осквернен.
Вертя блокнот в руках, я присел на краешек кровати и задумался о Рахим-хане и Хомайре. Его отец добился, чтобы ее уволили, и это в конечном счете оказалось к лучшему. Иначе ее ждала бы незавидная участь. У меня перед глазами, словно заклинивший слайд на показе у Кэки Хамаюна, замигал один и тот же образ: Хасан подает напитки Асефу и Вали. А может, это и к лучшему? Сколько можно страдать ему и мне? Участь-то незавидная! Теперь стало ясно как день: один из нас должен уйти.
Днем я в первый и последний раз покатался на своем «Стингрее», проехался туда-сюда по кварталу и вернулся домой. Хасан и Али убирали следы вчерашнего пиршества: одноразовые чашки, салфетки, пустые бутылки из-под содовой; пирамидами составляли стулья у забора.
Завидев меня, Али помахал мне.
— Салям, Али, — буркнул я в ответ.
Он поднял палец, прося меня подождать, скрылся в своей хижине и через несколько секунд опять показался на пороге, держа в руках какой-то сверток.
— Вчера нам с Хасаном так и не представился случай вручить тебе подарок. — Старый слуга протянул сверток мне. — Наш дар очень скромный и недостоин тебя, Амир-ага. Тем не менее, надеемся, он тебе понравится. С днем рождения.
Горло у меня перехватило.
— Спасибо, Али.
Это «Шахнаме» в твердом переплете, страницы переложены яркими глянцевыми иллюстрациями. Вот Ференгис смотрит на своего новорожденного сына Кей-Хосрова, вот Афрасиаб на коне с саблей наголо ведет вперед свое войско… А вот Рустем смертельно ранит своего сына, воина Сохраба.
— Очень красиво, — произнес я.
— Хасан говорит, твоя книга уже старая, потертая и в ней недостает нескольких страниц, — смущенно сказал Али. — А тут все картинки нарисованы пером и тушью, — добавил он, с гордостью глядя на книгу, которую ни он, ни его сын не в состоянии были прочесть.
— Просто замечательно. — Я говорил совершенно искренне, и мне вдруг захотелось сказать Али, что это я недостоин такого подарка.
Я запрыгнул обратно в седло велосипеда.
— Поблагодари Хасана от моего имени.
Куча даров в углу моей комнаты пополнилась. Только книга очень уж бросалась мне в глаза, и я закопал ее в самый низ.
Уже перед сном я забежал к Бабе и спросил, не попадались ли ему мои часы.
Поутру, сидя в своей комнате, жду, когда Али приберется в кухне после завтрака, сметет крошки, помоет посуду, вытрет стол. Глядя в окно, жду, когда же Али и Хасан отправятся за продуктами на базар. И вот они выходят со двора, толкая перед собой тачку.
Выхватываю из кучи в углу пару конвертов с деньгами и часы и на цыпочках выхожу. У кабинета Бабы останавливаюсь и прислушиваюсь. Отец у себя, договаривается с кем-то по телефону насчет поставки партии ковров на следующей неделе. Спускаюсь вниз по лестнице, прокрадываюсь в домик слуг под локвой и пихаю Хасану под тюфяк свои новые часы и деньги.
Жду еще полчаса, стучусь в отцовский кабинет и говорю заранее обдуманные слова, надеясь, что больше мне уже никогда не придется лгать.
В окно спальни я видел, как вернулись Али и Хасан с тачкой, нагруженной мясом, хлебом, свежими фруктами и овощами. Появился Баба, подошел к Али, они что-то сказали друг другу. Слов я не расслышал. Баба указал на дом, Али кивнул. Баба направился к особняку, Али — к своей хижине.
Какое-то время спустя Баба постучал ко мне в комнату.
— Зайди ко мне в кабинет. Нам надо спокойно сесть и обсудить все это.
Я прошел за отцом в курительную и сел на кожаный диван. Где-то через полчаса перед нами рука об руку предстали Али и Хасан.
Они явно только что плакали, глаза у обоих были красные, опухшие. Неужели это я причинил им страдания? Оказывается, я и на такое способен!
Баба поднялся во весь рост и спросил:
— Значит, это ты украл деньги? Ты украл часы Амира?
