Патрик Несс - Больше, чем это
Но смыться он не мог. Гудмунд в школу не ходил, родители еще решали, как с ним быть дальше. И его нужно будет поддержать, когда он вернется. А пока держаться в одиночку.
Гудмунд назвал его «не по годам серьезным». На самом деле, сколько Сет себя помнил, ему приходилось в одиночку тащить какую-то ношу — и, похоже, не всегда связанную с Оуэном. И всю дорогу где-то в глубине души зрело ощущение, будто должно быть что-то еще, ведь не может жизнь сводиться только к этой тяжести.
Иначе в чем смысл?
Вот что еще замечательного было в их с Гудмундом дружбе, которая в одну прекрасную ночь в конце предпоследнего, одиннадцатого класса неожиданно стала больше чем дружбой. Как будто на краткий миг груз исчезает, словно в невесомости, и тяжелую ношу удается сбросить с плеч…
Хватит, нужно прекращать эти мысли, нужно двигаться, нужно как-то здесь выживать, но Сет словно на дне колодца: солнце, жизнь, спасение где-то далеко-далеко, и даже если позвать на помощь — все равно никто не услышит.
Знакомое ощущение.
Он лежит, слушая шум дождя за окном. Лежит долго-долго.
Наконец неумолимые физиологические процессы снова поднимают его с кушетки. Он идет в туалет, потом встает у входной двери. Дождь льет, по грязи струятся мутные ручьи. На секунду Сет задумывается, почему ее всю не смоет, но потом замечает, что улица постепенно превращается в бассейн, вода скапливается над забитыми ливневыми стоками и весь мусор и муть просто кружатся в плавном танце.
Снаружи почти так же тепло, как вчера, поэтому, захватив брусок жидкости для посуды, Сет скидывает одежду и встает под дождь, как под душ, прямо там, на дорожке.
Намылившись и взбив шапку пены на обритой голове, он закрывает глаза и подставляет запрокинутое лицо под струи, чтобы дождь все смыл. Рука лениво тянется к причинному месту — что, если развлечься пока? Но груз на сердце слишком тяжелый, воспоминания слишком давят. Сет бросает затею и скрещивает руки на груди, дожидаясь, пока стечет мыло. Пена смешивается с коричневыми потоками, струящимися по дорожке.
«Это из-за меня? — думает он, еще крепче обхватывая себя руками. — Это я приманил дождь? Я сделал это гадкое место еще гаже?»
Он стоит под дождем, не двигаясь, пока не начинает дрожать.
Дождь, оказывается, не такой уж и теплый.
Льет весь день, улицу с одного конца капитально затопило, но около дома все более или менее успевает просачиваться в разлом посреди дороги. Остается надеяться, что лиса с лисятами не утонет.
Он сидит дома, разогревает на обед банку картофельного супа. Пока греется, выглядывает на задний двор, смотрит, как дождь поливает террасу и уже раскисающую горку бинтов. Небо — плотная серость, в которой невозможно различить отдельные тучи, просто стена дождя от горизонта до горизонта, куда бы эти горизонты ни простирались. Суп нагрелся, но, съев две ложки, Сет теряет аппетит и оставляет банку рядом с выключенной плиткой.
Телевизор, конечно, не работает. Компьютер тоже. Электронных игр нет. За неимением лучшего Сет достает из шкафа книгу. Это папина, Сет ее уже частично читал, украдкой утаскивая со стеллажа в Америке, когда папа не видел. Она и тогда была для него слишком взрослой, да и сейчас, наверное, тоже. Много энергичного секса, метафоры без конца и края и много философских размышлений о бессмертии. А еще сатир, который всюду совал нос без спроса и, если память не изменяет, на этом и погорел. Сет тогда спросил у папы про «сатиру» (ему казалось, что это слово, более знакомое, он в книге и видит). После долгих запутанных объяснений папа наконец догадался спросить: «Ты где такое высмотрел?» — и на этом чтению украдкой настал конец. Больше Сет эту книгу на стеллаже не находил и, чем все закончилось, так и не выяснил.
Он устраивается с пыльным томиком на кушетке под барабанную дробь и шелест дождя за окном. День тянется дальше. В какой-то момент голод дает о себе знать слишком настойчиво, и Сет разогревает банку сосисок, съедает половину, остальное ставит рядом с остывшим картофельным супом. Когда смеркается, зажигает подвесной фонарь, взятый из туристского магазина. Комната сразу же превращается в театр теней, однако страницы разглядеть можно.
Про ужин Сет забывает.
«Книга, — думает он, растирая глаза, уставшие от сосредоточенного чтения в таких количествах, — это ведь тоже замкнутый мир. — Он заглядывает на обложку. Там играет на флейте Пана сатир, только вид у него куда более невинный, чем на самом деле по сюжету. — Мир, созданный из слов, куда ты на время погружаешься. А потом он заканчивается».
Осталось около пятидесяти страниц, скоро он узнает, чем все закончилось.
И покинет этот мир навсегда.
Загнув уголок, чтобы отметить страницу, Сет кладет книгу на журнальный столик.
На улице совсем стемнело — только теперь Сет понимает, что еще не выглядывал наружу ночью. Взяв фонарь, он снова встает в дверях, укрываясь от дождя, который вроде бы чуть-чуть стих, но барабанит по-прежнему размеренно.
Кромешная непроглядная тьма. Ни огонька нигде, ни уличного фонаря, ни фонарика над крыльцом, ни даже сияния на горизонте, которое всегда бывает от городских огней.
А здесь ничего. Сплошная темнота.
Сет выключает фонарь, и на секунду мир вокруг пропадает. Он стоит, дыша в темноту, слушая шум дождя. Постепенно глаза начинают привыкать, различая тусклый свет луны из-за облаков. Из мглы проступают очертания окрестных домов и палисадников, текущие по мостовой ручьи и дельты на тротуарах.
Больше ничто не колышется и не шевелится.
И тут в разрыве облаков неожиданно мелькает звезда, слабо, едва заметно, однако среди кромешной темноты это как победные фанфары. Здесь, на фоне чернильного мрака, в крохотной прорехе умещается, наверное, больше звезд, чем Сет видел на всем небе за целую жизнь. Прореха растет, рассыпая мерцающие огни, по которым словно мазнули чем-то белым или пролили…
Молоко.
Млечный Путь.
— Обалдеть… — шепчет Сет.
Перед ним и в самом деле раскинулся Млечный Путь. Вся Галактика прямо как на ладони. Миллиарды миллиардов звезд. Миллиарды миллиардов миров. И все они, все эти бесконечные параллельные вселенные, не придуманные, а настоящие, существуют вот сейчас, в данный момент. И жизнь — это не только привычный ему мир, не только крохотный городишко в Вашингтоне и даже не только Лондон. Или Англия. Или ад, если на то пошло.
Там столько всего, что он никогда не увидит. До чего никогда не доберется. Столько всего, что можно лишь углядеть одним глазком, понимая: НЕ-ДО-СТИ-ЖИ-МО.
Прореха в тучах затягивается. Млечный Путь исчезает.
