Чарльз Буковски - Почтамт
– Крысиная дыра у тебя тут.
– Не дает зазнаться.
– Поехали ко мне.
– Поехали.
Мы влезли в машину, и Ви сказала мне, где живет. Мы остановились купить пару больших бифштексов, овощей, фигни для салата, картошки, хлеба и еще выпить.
В вестибюле ее многоквартирного дома висела табличка:
ГРОМКИЙ ШУМ ИЛИ БЕСПОКОЙСТВО ЛЮБОГО РОДА ВОСПРЕЩАЮТСЯ. ТЕЛЕВИЗОРЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВЫКЛЮЧЕНЫ В 22.00. ЗДЕСЬ ЖИВУТ РАБОЧИЕ ЛЮДИ.Большая табличка, красной краской.
– Мне нравится про телевизоры, – сказал я.
Мы поднялись на лифте. У нее действительно была славная квартирка. Я внес пакеты в кухню, нашел два стакана, разлил на двоих.
– Вытаскивай барахло. Я сейчас вернусь.
Я вытащил барахло, разложил его на раковине. Выпил еще. Вернулась Ви. Вся прикинутая. Сережки, высокие каблуки, коротенькая юбка. Нормально выглядит. Коренастая. Но хорошая задница и бедра, груди. Крутая кобылка.
– Здрасьте, – сказал я, – я – приятель Ви. Она сказала, что сейчас вернется. Выпить хотите?
Она рассмеялась, и тут я сграбастал все это большое тело и вправил ей поцелуй. Ее губы холодны были, как алмазы, но на вкус хорошие.
– Я проголодалась, – сказала она. – Давай приготовлю!
– Я тоже проголодался. Я съем тебя!
Она засмеялась. Я коротко поцеловал ее, прихватив за жопу. Потом вышел в переднюю комнату со стаканом в руке, сел, вытянул ноги, вздохнул.
Я мог бы здесь остаться, подумал я, деньги зарабатывать на скачках, а она будет нянчиться со мной в плохие минуты, втирать мне масло в мослы, готовить для меня, разговаривать со мной, ложиться со мною в постель. Конечно, ссоры будут всегда. Такова природа Женщины. Им нравится взаимный обмен грязным бельем, чуточку ора, немного драматизма. Затем – обмен заверениями. У меня обмен заверениями получается неважно.
Я начал улетать. В уме я уже переехал.
У Ви все кипело. Она вышла со своим стаканом, села мне на колени, поцеловала, вложив язык мне в рот. Мой хуй напрягся и уперся ей в твердую задницу. Я сжал ее в горсти. Даже стиснул.
– Я хочу тебе кое-что показать, – сказала она.
– Я знаю, что хочешь, но давай подождем с часик после ужина.
– Ой, я не про это.
Я дотянулся и дал ей языка. Ви слезла с колен.
– Нет, я хочу показать тебе фотографию моей дочери. Она в Детройте с моей мамой. Но приедет сюда осенью в школу.
– Сколько ей?
– Шесть.
– А отец?
– Я развелась с Роем. Сукин сын никуда не годился. Только кирял да играл на скачках.
– О?
Она вынесла фотографию, вложила мне в руку. Я попытался что-нибудь там различить. Фон был темным.
– Слушай, Ви, она очень черная! Черт, у тебя что, соображения не хватило сфотографировать ее на светлом фоне?
– Это у нее от отца. Черный доминирует.
– Ага, оно и видно.
– Это снимала моя мама.
– Я уверен, что у тебя хорошая дочь.
– Да, она правда очень хорошая.
Ви поставила фотографию на место и ушла в кухню.
Вечное фото! Женщины с их фотографиями. Одно и то же, снова и снова. Ви стояла в дверях кухни.
– Не пей слишком много! Ты знаешь, что нам предстоит!
– Не волнуйся, малышка, у меня для тебя кое-что есть. А пока принеси-ка мне выпить! У меня был трудный день. Половину скотча, половину воды.
– Сам себе наливай, крутой нашелся. Я вертанулся в кресле, включил телик.
– Если хочешь еще один хороший день на скачках, женщина, лучше принеси мистеру Крутому выпить. И немедленно!
Ви наконец поставила на мою лошадь в последнем заезде. Ставка была 5/1 на лошадь, которая не показывала приличных результатов уже два года. Я поставил на нее просто потому, что шло 5/1, когда надо было 20. Лошадь выиграла 6 корпусов, без напряга. Они эту крошку нашпиговали от сраки до ноздрей.
Я поднял глаза – из-за плеча у меня тянулась рука со стаканом.
– Спасибо, малышка.
– Да, мой повелитель, – рассмеялась она.
13
В постели передо мной что-то маячило, но сделать с ним я ничего не мог. Лишь пыхтел, пыхтел и пыхтел. Ви была очень терпелива. Я все старался и колбасил, но выпито оказалось слишком много.
– Прости, малышка, – сказал я. Потом скатился. И уснул.
Затем меня что-то разбудило. Ви. Она меня раскочегарила и теперь скакала сверху.
– Давай, малышка, давай! – сказал я.
Время от времени я выгибал дугой спину. Ви смотрела на меня сверху маленькими жадными глазками. Меня насиловала верховная квартеронская чародейка! На какой-то миг это меня возбудило.
Затем я ей сказал:
– Черт. Слезай, малышка. У меня был долгий тяжелый день. Настанет время и получше.
Она сползла. Елда опала, как скоростной лифт.
14
Утром я слышал, как она ходит. Она все ходила, ходила и ходила.
Примерно 10.30. Мне было худо. Я не хотел сталкиваться с ней. Еще пятнадцать минут. Потом свалю.
Она потрясла меня:
– Слушай, я хочу, чтобы ты ушел, пока не заявилась моя подруга!
– И что? И ее оттопырю.
– Ага, – засмеялась она, – ну да.
Я встал. Закашлялся, подавился. Медленно влез в одежду.
– От тебя чувствуешь себя тряпкой, – сказал я. – Не может быть, что я такой плохой! Должно же во мне быть хоть что-то хорошее.
Я наконец оделся. Сходил в ванную и плеснул в лицо воды, причесался. Если б и лицо тоже можно было причесать, подумал я, да вот никак.
Я вышел.
– Ви.
– Да?
– Не злись слишком сильно. Дело не в тебе. Дело в кире. Так уже было раньше.
– Ладно, тогда тебе не следует столько пить. Ни одной женщине не нравится, если ее после бутылки ставят.
– Чего ж ты на меня тогда ставила?
– Ох, прекрати!
– Послушай, тебе деньги нужны, малышка?
Я потянулся за бумажником и извлек двадцатку. Протянул ей.
– Боже, какой ты милый в самом деле! Рукой она провела мне по щеке, нежно поцеловала в уголок рта.
– Веди машину осторожнее.
– Конечно, малышка.
Я вел машину осторожнее – до самого ипподрома.
15
Меня притащили в кабинет советника в одну из задних комнаток второго этажа.
– Ну-ка, посмотрим, как ты выглядишь, Чинаски. Он оглядел меня.
– Ой! Ты плохо выглядишь. Я лучше таблетку приму.
И точно – открыл пузырек и проглотил таблетку.
– Ладно, мистер Чинаски, нам бы хотелось знать, где вы были последние два дня?
– В трауре.
– В трауре? В трауре по чему?
– Похороны. Старый друг. Один день – упаковать труп. Другой – помянуть.
