Элена Ферранте - История нового имени
В тот жаркий июльский день я пришла к ней в особенно подавленном настроении, но ни слова не сказала о Нино и той девушке. Почему-то — такие вещи всегда происходят сами собой — постепенно я тоже перестала посвящать ее в свои личные дела. Лила была приветлива, как всегда, приготовила оршад и пригласила меня в гостиную. Я устроилась на диване, потягивая холодный миндальный напиток и злясь на грохот поездов, невыносимую жару и на все на свете.
Я наблюдала, как Лила молча передвигается по дому; меня бесила ее способность находить выход в самых запутанных лабиринтах отчаяния, вынашивать самые воинственные замыслы и не выдать себя ни жестом, ни словом. Я вспомнила, что мне говорил Стефано о ее внутренней силе, похожей на запрятанную в ней бомбу с часовым механизмом. Я косилась на ее живот и представляла, как она день и ночь ведет смертельную борьбу против новой жизни, которую Стефано силой пытается в нее внедрить. Как долго она сможет сопротивляться? Спросить ее об этом вслух я не осмеливалась, понимая, что ей не понравится мой вопрос.
Вскоре в дверь позвонила Пинучча, вроде бы забежавшая проведать невестку. Минут через десять заявился и Рино, и они с Пиной принялись целоваться чуть ли не у нас на глазах, да так демонстративно, что мы с Лилой обменялись недоуменными взглядами.
Потом Пина заявила, что хочет взглянуть на город с балкона, Рино потащился за ней, они закрылись в соседней комнате и не появлялись добрых полчаса.
Они выделывали подобное уже не в первый раз. Лила говорила о них с насмешкой и раздражением, а я им просто завидовала: они никого не боялись, ничего не стеснялись, а выходя наконец из комнаты, выглядели довольными донельзя. Рино отправился на кухню, поискать, чего бы пожевать; вернувшись в гостиную, он заговорил с сестрой про мастерскую. Дела у него шли все лучше, и он старался вытянуть из Лилы какую-нибудь новую идею, чтобы потом блеснуть перед Солара.
— А ты знаешь, что Марчелло и Микеле хотят повесить твой портрет в магазине на пьяцца Мартири? — внезапно спросил он.
— Мне кажется, ему там не место, — скривилась Пинучча.
— Это еще почему? — удивился Рино.
— Потому что! Если Лина хочет вешать свои портреты, у нее скоро будет новая колбасная лавка! Она в ней хозяйка, вот пусть и распоряжается. А в магазине на пьяцца Мартири командую я, и я буду решать, что там к месту, а что нет.
На словах она вроде бы защищала интересы Лилы, но все прекрасно понимали, что ее заботит исключительно собственная судьба и собственное будущее. Ей надоело во всем зависеть от Стефано, надоела работа в колбасной лавке; она мечтала стать хозяйкой большого магазина в центре города. По этой самой причине Рино и Микеле с недавнего времени вели негласную войну за права своих невест: Рино настаивал, чтобы магазином занималась Пинучча, Микеле предлагал Джильолу. Пинучча боролась активней и не сомневалась в победе: на ее стороне выступал не только жених, но и брат. Вот почему она при любой возможности подчеркивала: дело это решенное, ей недолго осталось прозябать в нашем старом квартале и никто лучше ее не знает, каким должен быть магазин, чтобы угодить вкусам капризных клиентов из центральных районов города.
От меня не укрылось, что Рино поглядывает на сестру с опаской, ожидая с ее стороны возмущения, но Лила не проявила к теме спора никакого интереса. Тогда он с озабоченным видом делового человека посмотрел на часы и пророческим тоном изрек:
— На мой взгляд, у этого портрета огромный коммерческий потенциал.
С этими словами он поцеловал Пину, которая от него отстранилась — его последнее замечание ей явно не понравилось, — и откланялся.
Мы остались втроем. Пинучча повернулась ко мне и немного обиженно спросила:
— Лену, а ты как думаешь? Ты тоже считаешь, что портрет Лины должен стоять в магазине на пьяцца Мартири?
— Это Стефано решать, а не нам. Он специально ездил к портнихе и потребовал, чтобы она убрала портрет с витрины. Мне кажется, вряд ли он согласится отдать портрет в магазин.
Пинучча, не скрывая радости, воскликнула:
— Ну конечно! Какая же ты умная, Лену!
Я ждала, что скажет Лила. Она долго молчала, но наконец, обращаясь исключительно ко мне, выдала:
— Спорим, ты ошибаешься? Стефано согласится.
— Нет!
— Да.
— На что поспорим?
— Если проиграешь, будешь сдавать все экзамены не меньше чем на восьмерки.
Я посмотрела на нее в недоумении. Мы никогда не говорили о моих оценках, и я была уверена, что она не в курсе моего позора. И вот выяснилось, что Лила обо всем знает. Ее слова прозвучали упреком мне, скатившейся ниже некуда. Она требовала от меня сделать то, что сделала бы сама на моем месте. Она хотела, чтобы я всю жизнь провела обложенная книжками, тогда как она будет купаться в деньгах, менять наряды, смотреть телевизор, кататься в автомобиле, — короче говоря, брать от жизни все.
— А если ты проиграешь? — зло спросила я.
Она обожгла меня взглядом.
— Тогда я запишусь в частную школу, — сказала она, — снова возьмусь за учебу и получу аттестат в один день с тобой, только лучше твоего.
«Получу аттестат в один день с тобой, только лучше твоего»… Так вот о чем она думала? Я почувствовала, что все, что меня волновало в последнее время, — Антонио, Нино, мое недовольство собой, — вдруг куда-то исчезло, растворилось в одном глубоком вздохе.
— Ты серьезно?
— А ты что, споришь только в шутку?
Тут в разговор вмешалась Пинучча:
— Лина, не сходи с ума! Тебе надо заниматься новым магазином! Стефано один не справится.
Впрочем, она тут же спохватилась и слащаво проворковала:
— Кстати, хотелось знать, когда вы со Стефано наконец сделаете меня тетей?
В этих вроде бы обычных словах мне послышалась скрытая обида и, как ни странно, я ее отчасти разделяла. На самом деле Пинучча хотела сказать следующее: ты вышла замуж за моего брата, он дал тебе все, почему же ты отказываешься делать то, что должна? И правда, какой смысл быть синьорой Карраччи, если ты запираешься от мужа на ключ, не даешь ему до себя дотронуться и только копишь в душе злобу и яд? Сколько можно вредить тем, кто тебя окружает, Лила? Когда ты остановишься? Когда выдохнешься, сдашься и откажешься от борьбы, как заснувший на посту часовой? Когда ты одумаешься, сядешь за кассу в новой лавке, продемонстрируешь соседям свой округлившийся живот, сделаешь Пинуччу тетей, а меня отпустишь и дашь мне идти своей дорогой?
— Не знаю, — ответила Лила и широко распахнула свои сузившиеся было до щелочек глаза.
— А то смотри, я тебя обгоню, — хихикнула Пина.
