Кеннет Харви - Там, где свобода…
Через некоторое время к нему подошла жена.
— Я иду в молл. — Она подняла вверх руки со своими хрустящими сотками.
Все глаза были прикованы к ее рукам. Он был рад за нее. Вот только не знал, надо ли оно ему.
На кухне началась потасовка. Двое его сыновей. Грызлись с самого дня своего рождения. Без остановки. Он это прекратил. Они попятились, когда он рыкнул на них. Все стихло. Все глаза обратились к нему. Он мог всех тут поубивать. С такими деньжищами в кармане.
Дочки не было. Кэролин тоже. Они не хотели принимать участия в этом празднике. Из опасения. Он тоже не хотел. Он не хотел во всем этом участвовать. Вонь. Шум. Пьяный смех.
Он пошел наверх переодеться. Надел свои выходные брюки. Свою выходную рубашку. Так он одевался в церковь на Рождество. Одежда, которая у него осталась. Причесал волосы. Подушился каким-то одеколоном после бритья, найденным в ящике. Огляделся. Здесь все было чужое. Подумалось: не сжечь ли этот дом. В кармане была коробка спичек. Он вынул ее, чиркнул спичкой о серу. Головка спички вспыхнула. Он оглядел спальню. Интересно, как сжечь дом дотла? Долго ли он горит? Если бы только это можно было сделать в один миг. Ему стало весело от этой мысли. В голове прояснилось. Он задышал легко и ровно. Пьяный смех под ногами. Не важно. Это его не касается. Он чувствовал свежесть во всем теле. Он задул спичку, бросил ее в стакан, стоявший у кровати, и вышел.
Кэролин еще не легла спать. Он нарочно пришел пораньше. Уиллиса, мужа Джеки, не было дома. Где-то шлялся, тратя свои деньги. В доме было тихо. Джеки открыла дверь с книгой в руке. Стояла на пороге и удивленно смотрела на него.
— Ну ты и вырядился.
— Сегодня особый день.
— Какой?
— Я получил деньги.
— А-а-а. — Она отступила, пропуская его.
— Кто там? — закричала Кэролин, высовываясь из-за угла.
Он заулыбался. Она подбежала к нему. Он нагнулся, схватил ее и поднял на руки. Она потяжелела. Выросла.
— Как вкусно от тебя пахнет, — заметила она и ткнула пальцем ему в щеку. — Ты сегодня красивый.
— Мы читали, — сказала Джеки. Она протиснулась мимо.
Он понес Кэролин в гостиную. Он прямо дождаться не мог, когда у них будет новый дом. Большой дом и двор. Один позади дома, а другой перед домом. Подстриженная зеленая травка. Ни осколков бутылочного стекла в траве, ни разбитых машин с их дребезжащими сиренами и скрипучими шинами. Ни криков, ни визга в стенах. Беззвучные стены. Ни мусора, ни отбросов на заднем дворе. Ни досок с гвоздями, ни ржавых железок. Никакого сброда.
— Ты собрался в ресторан? — спросила Кэролин.
Он посадил ее на диван. Сел рядом.
— Почему ты так решила?
— Потому что ты нарядный. Или ты идешь на балет?
Засмеявшись, он взглянул на Джеки. Она не садилась. Стояла перед ними. Он снова повернулся к Кэролин:
— Нет. А ты хочешь пойти?
— На балет? — обрадовалась она. Выпрямила спину. — Сейчас?
— Нет. В другой раз.
— Они ходили с классом, — сказала Джеки. — В прошлом месяце.
Он смотрел на дочь. Джеки. Она была красиво одета. Она была красивая молодая женщина, с которой жизнь обходилась сурово. Но красота скрывала следы невзгод. Когда он подумал о том, что ей пришлось пережить, кожа у него на лице натянулась. Она это заметила. Он мог поспорить, что она видит его насквозь. Он был ее отцом. Не так уж это и плохо. Не то, что было раньше.
— Пора спать, — сказала она, обращаясь к Кэролин.
— Но поппи только что пришел.
— Я знаю. Все равно пора спать.
— Я просто забежал поздороваться. — Он встал.
Джеки отступила. Он почувствовал себя виноватым. Постояв так, он взглянул на Кэролин.
— Пусть поппи почитает мне сказку.
Джеки ничего не ответила. Он видел по ее глазам, что она подыскивает слова.
— Почитаешь, поппи?
Он удивился. Никто еще не обращался к нему с такой просьбой.
— Конечно, — сказала Джеки. Джеки позволила. Подпустила его ближе.
— Ты мне еще никогда не читал.
— Все когда-то бывает по первому разу.
— В первый раз, — поправила Кэролин.
— Верно.
Джеки, похоже, не знала, что и думать. Она слегка кивнула, прежде чем повернуться. Будто бы она все это приняла. Будто бы что-то изменилось.
В комнате у Кэролин была книжная полка. Он пришел сюда впервые. Мягкие игрушки. Игры. Маленький стол и стулья. Стены выкрашены в желтый цвет. Под потолком по периметру всей комнаты разрисованы медвежатами и воздушными шарами. Где работал Уиллис? Он не помнил. Джеки работала в супермаркете. Кассиром. А по ночам она печатала. У нее был компьютер. Она всегда умела найти себе применение. Она и Мак.
Он рассматривал книжную полку. Кэролин рассказывала. Все ему показывала. Дергала за руку. За брючину. И говорила. Ему показалось, что полка держится некрепко. Он все поглядывал туда. Она была сделана кое-как. И болталась. Она могла упасть. Джеки перебирала книжки. Он хотел сказать ей, что полку нужно повесить как следует. Четыре маленьких серебристых уголка. Четыре шурупа. А то она упадет на Кэролин. Хотя это было не его дело. Указывать другим, что нужно делать.
Джеки выбрала для него что полегче. Она знала, что он не великий чтец. Она оставила их вдвоем, и Кэролин забралась в постель. Похлопала рядом, приглашая его к себе. Он прилег поверх одеяла. Кэролин стала его укрывать. Долго расправляла одеяло. Полезла накрывать его ноги. И ступни. Потом вернулась, проползши под одеялом. Это было непросто.
— Ты большой. Тебе нужно большое одеяло. А то у тебя ноги торчат.
— Я слишком большой. — Он увидел, что потолок обклеен звездами. Планетами. Луна. Клонило в сон. Он закрыл глаза. Так ничего не стоило заснуть.
— Это старая книжка, — сказала Кэролин, беря книгу у него из рук.
Он мигом проснулся. Будто его толкнули.
— Я уже давно ее читала, — сказала она. Раскрыла книгу и принялась читать. Прочитала целиком первую страницу. Ее голосок звучал так уверенно. Она знала все слова. И стремилась узнать еще больше.
— Твоя очередь. — Она показала ему пальцем, где начинать. Первая строчка.
Он с трудом прочел страницу. Потом наблюдал за ее лицом, пока она читала дальше. Не удержался и поцеловал ее в щеку. Ей это понравилось. Она стала читать еще старательней. Ребенок, такая малышка. Он поверить не мог, как сильно он любит. Что это вообще возможно. Почему он прежде не умел так любить? Если бы только на ее месте была Джеки. Если бы ему знать раньше. Почему он не мог любить тогда? До тех пор, пока его не посадили. Столько лет взаперти. Как он научился любить там?
Все вышло не так, как он себе представлял. Он затеял доброе дело, но возникли сложности. Он все думал об этом. О Джеки. Она не хотела этот дом. Пить до закрытия. Она отказалась принять от него дом. В подарок. Сама ли отказалась? Или Уиллис ей запретил? Хороший дом. Угощаю всех. Сотки он разменял на двадцатки. В каждом баре он оставлял больше сотни. Чтобы посмотреть, что подумают люди. Они даже не замечали. Похоже, здесь это было в порядке вещей. Может, так оно и было. У людей на Джордж-стрит, одетых с иголочки. Почему он их так ненавидел? Почему он хотел причинить им боль? Красивые лица. Им никогда не делали больно. Судя по их выражению. Он злился. «Они не виноваты», — твердил он себе. Куда бы он ни пошел, везде одинаково грохотала музыка. Из бара в бар. Болтовня. Музыка. Смех. Он ненавидел их дурацкий смех. Когда челюсти замкнуло, он понял, что пора уходить.
Зря он выбросил те сотни. Он вернулся к тем, кого знал. К своим. Кантри из музыкального автомата. Душевные песни, вызывающие грустную улыбку. После того как заперли дверь, они продолжали пить. Взаперти. Время не имело значения. Но больше никого не впускали. Он постоянно вставал и отпирал дверь. Люди вваливались с улицы. Те, кого выгнали из других баров. Он всех угощал. Каждого. Всех подряд. Барменша запирала дверь, рыча на него.
— Меня лишат лицензии, — сказала она.
Он дал ей стодолларовую бумажку. Поскреб грудь. Шрам зудел.
— Да она фальшивая! — Она швырнула ему деньги обратно. Под всеобщий хохот. Они сказали ей, как его зовут. Имя и затем «Мерден». Рассказали его историю, которую знали лучше, чем он сам. Они знали, что он это сделал. Убил женщину. Каждый знал, но просто помалкивал. Они знали, что он получил деньги. В новостях только об этом и говорилось.
Он снова дал барменше сто долларов. На этот раз она взяла. Он продолжал отпирать дверь, впуская людей. Это превратилось в игру. Запирая дверь, барменша смеялась и строила ему глазки. Ждала, пока он откроет. Дразнила его.
— Давай, — говорила она, — давай.
Все шло хорошо. Он отпирал дверь, впускал людей и был счастлив.
Он снова стоял под окнами этого дома. Под покровом ночи. Вот как он любил являться в гости. Тогда он был самим собой. Настоящим. Только тогда. Темные окна. Тихий дом. Может быть, один огонек горит. В темноте. Ему так хотелось. Но уже светало.
