Наталья Лебедева - Миксы
– Но как? Но откуда? И зачем же вы?.. Валерик терялся от смущения и благодарности.
– Доехала на маршрутке до города и купила в первой же аптеке, – Лёля пожала плечами. – Это было нетрудно. Думаю, вы разберётесь, что и как готовить и когда давать. Тут не сложно. Ну и я, если хотите, буду приходить.
– Спасибо! Спасибо! Конечно, приходите... Ну то есть, даже просто в гости, не помогать...
К следующему утру резко похолодало, и Валерик ещё до завтрака затопил печь.
Лера так и не вернулась, и пришлось звонить на работу и объясняться с Александром Николаевичем. Тот сердился, что Валерик берёт отпуск тогда, когда работы больше всего, но, как всегда, помог.
Лёля появилась на даче после одиннадцати. Она возникла из промозглой хмари, кутаясь в серый, как небо, свитер, и сразу попросила горячего чая и приникла к печке.
Они поболтали немного, поиграли с Даней, обсудили погоду и резкий северный ветер, а потом Лёля ушла. А Валерик больше не чувствовал себя потерянным. Он быстро приспособился, быстро разобрался в детских смесях и ловко ухаживал за племянником, а когда тот спал, работал. У него было всё для того, чтобы писать статьи: бинокуляр, гербарные образцы и ноутбук с интернетом. И, вставая, чтобы размять спину и дать отдых глазам, Валерик думал, что, наверное, хотел бы провести всю жизнь, как этот день: спокойно, уверенно и не чувствуя себя бесполезным.
К ночи начал накрапывать дождь: сначала в воздухе повисла водяная пыль, холодная, как пропитанный уксусной водой бинт, а когда стемнело, по крыше застучали капли, а потом и тонкая струйка воды потекла из жёлоба в бочку.
Валерик обычно не слышал дождя во сне, но тут ему всю ночь снился шум капель. Они постукивали очень неритмично, и всё время казалось, что рядом движется кто-то живой.
Утром Валерик проснулся и испуганно вдохнул, словно только что тонул и вдруг вырвался из объятий осенней воды: холодной, вязкой и тёмной, словно машинное масло. За окном было совсем светло. Валерик проспал. Печка остыла. Откуда-то мучительно несло холодом. Он вскочил. Заглянул в Лерину комнату. Данька спокойно спал.
Окно было открыто, и в комнату врывался ледяной воздух. Занавески были мокры от дождя. На подоконнике скопилась лужа, вода тонким ручейком стекала к краю и редкими каплями падала на пол.
В кровати, спокойно и глубоко дыша, спала Лера. Бледно-серый отблеск дождливого дня лежал на её лице, и казалось, будто она прозрачная и призрачная, как вода. Лера, казалось, стекла сюда струйкой дождя. Иначе как и почему Валерик проспал её приход?
Он тихонько прикрыл окно, ушёл к себе и долго лежал, по шею укрывшись одеялом и чувствуя как болят замерзшие пальцы ног.
Лера встала, когда завозился Даня. Валерик слышал лёгкий скрип кровати и шорох ткани, когда она брала ребёнка. Потом малыш раз или два довольно крёхнул и, наконец, замолчал, прильнув к груди.
Все вышли на кухню. Даня играл, пристёгнутый к стулу, Лера ела овсянку на воде. Валерик налили себе чаю, сделал бутерброд.
Он думал, что надо, наверное, что-нибудь сказать или спросить, но никак не мог придумать, что именно.
День прошёл в молчании.
Лера занималась малышом и готовила еду. Валерик вымыл тарелки и сделал несколько дел, до которых раньше у него никак не доходили руки.
Миксамёба в щепке проснулась, почувствовав дождь. Она разбухла, напитавшись водой, и плотная корка, покрывавшая её, лопнула. Миксамёба постояла, собираясь с силами, потом робко двинулась вперёд. На пути попалась спора какого-то гриба. Амёба ласково обхватила её, обняла, окружила собой и начала переваривать. Переварив, замерла – уснула.
Чуть позже её снова обуяла потребность звать. Она ползла, оставляя за собой невидимые нити акрозина, и по этим призрачным дорожкам за ней следовала другая миксамёба, следом за нею – ещё одна.
И пара опять слилась.
Валерик лёг спать.
Он уже проваливался в дремоту, когда Лера вышла из своей комнаты. Валерик приоткрыл глаза и смотрел, как её тёмный силуэт неуверенно движется по комнате.
Она подошла к его кровати, приподняла одеяло, забралась, укрылась, прижалась тонким прохладным телом. Две тёплые струйки воздуха из её ноздрей еле заметно щекотали Валериков висок. Иногда Лера набирала воздуха в грудь, словно хотела что-то сказать и никак не могла решиться. Потом она, кажется, что-то шепнула Валерику на ухо. Он повернул голову, чтобы переспросить, и тут она поцеловала его в губы и прижалась так тесно, как никогда никто не прижимался раньше.
У Валерика никогда прежде не было женщины.
Целоваться, да, приходилось. Это было на втором курсе. В общежитии отмечали день рождения одногруппницы, была вся группа и ещё какое-то количество незнакомых и разнузданных людей. Помещение было тесным, сизым и дымным. Кто-то всё время дёргал грязную светлую занавеску, которая условно разделяла комнату на прихожую и спальню.
Молодых людей тут было совсем мало, и Валерик чувствовал повышенное внимание к себе. Возле него сидела Верочка, которая совершенно его не интересовала, но, кажется, вбила себе в голову, что он хочет встречаться с ней, но стесняется из-за комплексов. Она постоянно брала Валерика под руку и прижималась к его боку так, что он чувствовал пухово-мягкую Верочкину грудь.
В середине вечера, оглохнув от музыки и ослепнув от разъедавшего глаза сигаретного дыма, Валерик выполз в коридор. Тут тоже было не очень приятно: на выставленных в коридор партах сидели какие-то подвыпившие люди. Сигаретный дым витал и здесь. Валерик пошёл ещё дальше и наконец свернул в какой-то аппендикс возле пожарной лестницы. Здесь было открыто окно.
Тут было тихо: не слышно было ни музыки, ни слитного гула голосов, только стучали по полу каблуки: за Валериком шла Вера.
– А я знала, – сказала она, – что ты улизнёшь и будешь ждать меня где-то тут. Ну ладно, не стесняйся... Я же не против. Видишь?
Вера подощла, обхватила Валериково лицо ладонями и, привстав на цыпочки и назойливо потянув его самого вниз, поцеловала в губы.
Валерик хотел бы, чтобы этого не происходило, но не знал, как уйти. Потом им овладело что-то вроде болезненного любопытства, и он поддался, приблизился к Вере, обнял и ответил: неуверенно, робко – как умел. Его трясло от возбуждения, но возбуждение было болезненным, мучительным, совсем не приятным. Он почувствовал облегчение, когда и в этот отросток коридора ввалилась толпа, и пришлось уходить. Потом дождался, пока Вера отойдет в туалет и, не прощаясь, смылся.
Вера отлавливала его ещё пару раз после занятий и настаивала, чтобы Валерик провожал её до дома. Он покорно шёл, чувствуя, как она отчаянно виснет у него на локте. Потом целовал её на прощание и, не поддаваясь на уговоры зайти, бежал домой, к Лере.
Наконец Вере и самой надоели бесплодные приставания, надоело бегать за смешным и нескладным парнем, которому она вдруг оказалась безразлична, и она отстала. Правда, обиделась и перестала разговаривать.
С Лерой всё было по-другому. Возбуждение не било ознобом, не заставляло трястись руки – оно толкало вперёд, к ней, вытесняло все мысли, наполняло тело живой горячей кровью. Он ничего не понимал, когда целовал её, не видел, не слышал и не мог себя контролировать, но смысл был в том, что он и не хотел ничего другого: только целовать Леру.
Она легла рядом и прижалась к нему всем телом, закинув на его бедро чуть согнутую ногу, и на Валерика нахлынула паника неизвестности. Он задыхался от перемен, которые происходили в нём. Он переживал страшную ломку, словно был черепахой, которая пытается свернуться, как ёж. Что-то в его душе ломалось, корёжилось, лопалось. Он не пережил этого в юности и успел окостенеть и утвердиться в привычках. Он привык жить так, как привык. И чувствовать себя немного несчастным, чуть-чуть обойдённым – тоже. И вот Лера ломала и жгла то, чем он был. Это было страшно.
Сердце колотилось, как сумасшедшее, так что было тяжело дышать. Лера, словно услышав бешеный стук, легонько погладила Валерика по груди. Она по-прежнему молчала, двигалась медленно и нежно, словно понимая, как ему трудно.
Валерик поднял руку и коснулся ладонью Лериной спины. Оказалось, это трудно – сделать простое движение, когда она рядом. Рука показалась ему такой тяжёлой, что он боялся опустить её, чтобы не сделать Лере больно.
Лера улыбнулась. Он не видел её лица в темноте, но почему-то почувствовал, что она улыбнулась.
Валерик провёл рукой вверх, к Лериным плечам, всё ещё едва касаясь её кончиками пальцев. Она не вздрогнула, не оттолкнула. Тогда Валерик потянулся губами, ткнулся в Лерин висок, поцеловал ухо, спустился вниз по шее, к плечу. Всё это робко, словно боясь разбудить её и проснуться самому.
А потом паника ушла, потом что-то стало происходить – Валерик не мог, не хотел формулировать, что. Он целовал, его целовали. Кровь шумела в голове, казалось, что кто-то пересыпает там большой лопатой сухой и крупный песок. Было жарко, и он ласкал уже не тонкую ткань футболки, а голую спину, и сам уже был раздет.
![Гарольд Пинтер - Лифт [= Кухонный лифт]](/uploads/posts/books/271557/271557.jpg)
