Андрей Левкин - Цыганский роман (повести и рассказы)
В комнате нет никаких разговоров - то есть, если рассудить, что все это для того, чтобы не спугнуть главное, то в такие моменты и происходит совпадение умов людей, его создающих. Тайный знак нависает и все молчащие в комнатах с видом на желто-белый дом редко когда так понимают друг друга. Но - еще непонятно какие именно структуры, какие штуки или их отношения требуется сменить.
А в Петербурге на Литейном, на правой стороне, если от Невского, предполагают построить всех литераторов - от самого Большого дома и - докуда дотянутся (примерно до дома Мурузи) вдоль по тротуару. И - раздать им разного размера коробочки с умственными способностями, имея в виду необходимость воссоздания 12 Силовых Коллегий, которые впредь станут управлять умственными построениями державы - в расчете превращения Петербурга в центр организации деятельности всех структур, в том числе и культурно-экономических.
Умственные способности были разные, самая большая была в коробке как от туфель, а самая маленькая как от одной серьги с жемчужиной (речной). Драгомощенко досталась такая длинная коробка, как в которой носят палки для шашлыков, что там не известно, он ее немедленно потерял. Вообще, с литераторами окончательно не получилось, инструкций внутрь по недогляду не вложили, а способности надо было употреблять совершенно по разному - вот, досталось литератору В.А. что-то вязкое в баночке - понюхал - хвоей пахнет, он и решил, что это против ревматизма. Ревматизм-то он вылечил, но так и не поумнел в нужном направлении.
А чуть поодаль, конечно, навязчивый Батюшков по мокрым косогорам и прелым листьями под конскими копытами едет на белой лошади. Будто и в самом деле смена власти приходит с западного, северо-западного моря, и копыта коней шлепают по глине. Но запах при этом не морской, просто прелая листва дубы, клены.
Вот и теперь, в конце первой декады декабря по Москве мимо по парку ехали конные люди на черных конях - можно было бы подумать, что они охраняют какой-то футбол на стадионе неподалеку, но ноябрь уже кончился, декабрь, пусть и октябрьский по теплу, и все футболы на стадионе поблизости уже все. Зачем они ехали медленным шагом - не знаю, они были из того же чемодана для новорожденных. А государство по ночам высасывает мозг подданных, но обеспечивает реальное покрытие денег.
Еще один признак смены власти в боязни общения - не вполне осознаваемой, связанной просто с тем, что все люди уже сдвинулись, а части их мозга и прошлого, прикрепленные к обстоятельствам, растерялись за исчезновением этих обстоятельств - и люди уже другие, а вы не понимаете, какая их полость, любившая вас, из них исчезла. Зато солдаты и милиция и без того никогда не помнят, что было неделю назад - им можно смещать в течение недели расписание караулов и все у них в голове тут же перепутается и встанет на новое место, как на старое.
Под угрозой простые правила - сколько стоит талончик в троллейбусе, когда следует платить за проезд, не западло ли вообще это делать, какие нравы у продавщиц, с какими словами к ним обращаться. Все что ли куда-то отъезжают: переезд или просто ящики, нарастающие ненужным содержимым, никогда не получается все сохранять там, чтобы это имело смысл, потому что никогда не станешь их разбирать.
Оживают картинки из памяти, вспоминаются родственники, живыми и прочие умершие - ликвидируется что ли стенка, которая была собрана из новостей и просто привычного пространства. Время становится неразграфленным, им ничто не мешает вернуться. Решетка распилена.
Изменение формы и типа пустоты, которая все время разная - вот что оказалось главной тайной всех перемен. А ее изменения могут сказаться, например, на введении новой формы для сотрудников ФСБ или СВР: полевые комбинезоны, но в первом случае розового, а во втором - сиреневого цветов. В первом случае береткой служат шляпки, вязаные, фиолетового цвета, но с не накрахмаленными краями, так что края шляпок обвисают на лицо. Во втором же тоже фиолетовые, но колпачки, с прикрепленными к ним бубенчиками - что демонстрирует профессионализм сотрудника, умеющего ходить и перемещаться так, что ни один бубенчик не звякнет.
Они будут следить за раскладывающейся какой-то колодой карт или же книжкой-раскладкой или какой-то сложенной гармошкой картой... Что-то, словом, раскладывается, уточняя подробности - вот как будет усложняться жизнь, ее нынешние сцепочки полетят, расцепятся - даже те привычные точки, в которых жизнь обеспечивается врачами и магазинами - все это будет закрываться или разоряться, и человек почувствует себя брошенным. И, конечно, покосится работа, а впереди будет очень мало пространства, где зарабатывать.
Привычная контора будет прорастать боязнью увольнений. А когда придет начальник с бутылкой, все будут пить с ним. Он будет жаловаться, говоря как трудно, но прорвемся, и все поймут, что не прорвутся и начнут искать новые места, а прежняя контора будет терять опрятность, на чай-кофе-сахар скидываться перестанут, или же - если контора была богатой - больше не будут выдавать халявные чай, кофе и сахар.
Тут же и общая разбалансировка организма, в результате чего начинают происходит какие-то выделения, синего, скажем, цвета из мозга. Это потому, что утрачена мера стабильности и спокойствия, которая позволяла жить в ней долго и спокойно, производя устойчивые обновления, вполне приятные жизни. Теперь этого уже не будет, теперь от окружающего можно будет жить, лишь что-то от него откусывая, как в не вполне честной любовной связи.
А где-то рассажены, уже забиты в почву схожие мужики, руководящие жизнью в своих околотках. Даже не знакомые друг с другом - хотя в большинстве они знакомы - они составляют телепатическое сообщество, контролирующее единую субстанцию хозяйственной власти, то есть - владеющую средствами производства, способами производства, а также трудовыми и сырьевыми ресурсами.
Субстанция пахнет воротниками застиранных рубашек и засаленными галстуками. Формат местной власти переминается, перетекает, сжимается, становясь лишь плотнее под внешним воздействием, сохраняя свое постоянное единство. У каждого из них есть грабли, на которые он наступает по утрам, кол, которым бьет чужаков по пятницам к вечеру, и серый костюм-тройка.
Эти люди встроены в маловажные интерьеры, не предполагающие блеска высшей власти, в нелепо-просторные помещения, на дальней стене которых обязательно какое-то багровое панно. И что-нибудь блестящее, вроде таблички-двери пожарного крана, неизвестно зачем никелированной, - сбоку. Их туфли поскрипывают. Предположительно, они крякают, вставляя женам.
Трудно понять, ощущают ли они высоты власти, где обламывается нечто в рост 10 часовым поясам: где полученный приварок на два порядка чудесным образом превосходит затраченные усилия. Предоставляя иные интерьеры, которые им вряд ли нужны.
К окончанию второй декады декабря всех плющило и колбасило не по-детски. В этот же момент мне стало ясно, что напряжение всех духовных и физических сил членов предвыборных блоков, организаций, движений и партий было вызвано тем, что в Очаково котельная отапливала баню стремным углем, завезенным х.з. откуда. В этом угле когда-то подох гнилой птеродактиль, зловредные особенности вещества которого сказалась только теперь и - вот так. Не отражаясь и не сказываясь на самочувствии посетителей бани, - лишь на властной элите государства, когда ветер с юго-запада.
А неким минимумом жизни рядом с баней стоит некая лавка: не из воспоминаний советской жизни, а такая небольшая выживалка - дощатая, зеленого цвета, из досок даже и не вагонки, а каких-то корявых; с окном длинным из трех блоков. Среднее из них открыто, за ним продавщица выдает вещества за резаную бумагу. По сырым листьям мимо едут солярка и дизтопливо, что не повод для сетований, но вполне минимальный рай, эти обстоятельства позволяют жить.
По разъехавшейся глинной дороге можно будет добрести до какого-то дома, где, видимо, живешь, грохнуть-опустить на пол-на стол авоську с купленными веществами. Умыться как уж получится, смотреть в окно, кипятя воду: на то, как рано гаснут окна в окрестных домах. Слушать, как встявкивают собаки и мычит, паркуясь, мощный механический одр.
Но ведь нам нужно, чтобы вокруг нас была бы война, чтобы нам было трудно, чтобы против нас было то, что не является нами и чье давление надо выдержать. Потому что вопрос даже не о не превращении нас в слизь, а - чтобы дожить до смерти, не возненавидев друг друга.
Чем размечается пространство? Пространство размечается слюдой. Чем засвечивается пленка? Пленка засвечивается светом. Чем производится власть? Власть производится телом.
Надо думать, вот магия, помогающая сделать изменения власти нежными. Надо выкопать небольшую ямку примерно в сквере, лучше поблизости от кленов, положить в ямку три вещи: денежку, которая скоро станет бывшей или меньше спички, ноготь, состриженный с большого пальца левой руки, зачем - сам не знаю, и перо птицы: лучше - воробьиное, хотя его труднее всего отыскать. Затем надо сказать в ямку то, что вы хотите от новой власти, засыпать ямку, затоптать и уходить не оглядываясь, как бы вас ни плющило и не колбасило. Еще неплохо сказать уууууу - уходя, это может стать национальной идеей, хотя бы для вас.
