Ариэль Бюто - Самурайша
— Случайность! — кричит Эрик. — Ты что, издеваешься? Знаю я твои случайности, не забыл еще токийский фортель!
— Не смей обвинять меня в том, что тогда случилось! Ты с ума сходил от счастья. Не хотел со мной расставаться. Не выгони я тебя пинками из кровати, опоздал бы на свой концерт.
— Плевать ты хотела на концерт! Получила, что хотела, а девять месяцев спустя…
— Не смей так говорить о Тео! Мальчик обратился в слух. Они ссорятся не первый раз, но раньше никогда не вмешивали в свои споры его. Хлопнула дверь, больше слушать нечего, разве что стук собственного сердца, которое грозит выскочить из груди.
В соседней комнате Софи села за пианино. Она касается клавиш, не извлекая звуков, в присутствии Эрика это попросту невозможно. Она должна «играть» на своей территории: соблазнять, подставлять нежную шею его поцелуям, трепетать, чувствуя его руки на своих бедрах. Она должна верить, что ее он хочет больше, чем ту, другую, пианистку.
Эрик ушел на кухню. Сюрприз ему не понравился. Интересно, как бы он реагировал, предупреди она его обо всем заранее?
Она никого не ждала и меньше всего — Эрика. Он был вне себя от ярости, кричал, что она нарушила уговор, предала его. Софи огрызалась, говорила, что имеет право жить где захочет, но Эрик продолжал обвинять ее во всех смертных грехах, и она сломалась.
Софи тихонько берет аккорд — ре-фа-ля, ре-минор, моцартовская тональность смерти. Она никогда до конца не верила обещаниям Эрика, но теперь плачет, не в силах унять слезы, потому что окончательно лишилась иллюзий. «Я бы хотел жить с тобой, — говорил он. — Дай мне время подготовить Хисако, она такая хрупкая…» Часы, которые она отнимала у соперницы, были очень сладкими, и ей казалось, что они будут длиться вечно… Пока не наступал горький момент расставания.
Взгляд на часы, гримаса сожаления на лице, никаких излияний чувств. Она стоит у окна, провожая взглядом долговязую фигуру, все еще чувствуя кожей тепло его тела. Бывают дни, когда они не занимаются любовью. Эрик торопливо целует ее в лоб и начинает проверять тетради Тео или садится с ним за пианино. Софи обожает такие моменты, ей кажется, что они — настоящая семья: Эрик и Тео разбираются с уроками, она возится с готовкой на кухне, надеясь задержать Эрика на ужин. Настоящая семейная жизнь? Да нет, наметки семейной жизни! Сколько лет она ждет исполнения своей мечты! Наткнувшись на объявление о квартире в доме напротив дома Эрика, она немедленно отправилась взглянуть. Это был идеальный предлог побродить по его кварталу, зайти в табачную лавку, где он покупает сигареты, понюхать воздух, которым он дышит, окунуться в окружающую его повседневность.
Она знает адрес Эрика — нашла в справочнике, — но никогда не была в его квартире.
Она видится с любимым мужчиной только в своем доме, все остальное существует лишь в ее воображении.
Софи выходит из метро, и на нее наваливается чувство вины: она вторглась на запретную территорию. Проходя мимо дома Эрика, Софи жалась к стене, но взгляд на фасад все-таки бросила — и нехорошо порадовалась облупившейся штукатурке. Софи пешком поднялась на четвертый этаж — в доме не было лифта, — обошла неудобную, с низкими потолками, непомерно дорогую трехкомнатную квартиру, отметив, что ремонт сделан добросовестно, но без особой фантазии. Задержалась у окна гостиной, выходившего во двор-колодец, над которым нависал островок зелени. Нет, она никогда не полюбит это угрюмое, душное жилище, не сможет день изо дня тосковать, глядя на недоступный, чужой кусочек зеленого счастья.
И тут она увидела Эрика — он стоял, опираясь на перила того самого висячего сада, смотрел в никуда и курил. Софи резко отпрянула от окна. Ее потрясла не сама встреча, а то, что она вынуждена оставаться невидимой. Захотелось убежать, послав к черту риелтора, но она вымученно улыбнулась и спросила, когда сможет переехать.
* * *Эрик возвращается. Он немного успокоился.
— Раз уж ты поставила меня перед свершившимся фактом, попытаемся извлечь из ситуации максимум пользы.
— Мы с Тео не собираемся осложнять тебе жизнь, Эрик.
— Не вмешивай в эту историю Тео!
— Почему? Я поступила так ради него. Ты обещал, что вы будете видеться чаще. Теперь ему достаточно подойти к окну, чтобы увидеть тебя… издалека. По-моему, это лучше, чем ничего, согласен?
— Ты понимаешь, что Хисако может все узнать?
— А если и так? Все наконец прояснится. Помнится, ты говорил, что необходимость обманывать жену тебя угнетает…
— Ты должна дать мне время.
— Десять лет! Я дала тебе десять лет!
— Не кричи! Тео может услышать.
— Думаешь, у него остались иллюзии на твой счет? Ты ведь и ему врешь много лет подряд…
«Мерзавец. Я — мерзавец. Лживый мерзавец». Услышав имя сына, Эрик обращает свой гнев на себя. Он клялся отдать этому мальчику всю ту любовь, которой сам был лишен в детстве.
— Я хочу видеть Тео.
— Чтобы попрекнуть его тем, что он будет жить в нескольких метрах от тебя? Он пока ничего не знает!
— Мы заключим с ним договор: он не подходит к окну в гостиной, а я навещаю его каждый день — естественно, когда нахожусь в Париже.
— Ты попросишь его прятаться? Девятилетнего ребенка? Ты спятил, Эрик!
— Я изображаю больного перед женой, чтобы выгадать время для сына. Ты вроде бы никогда не возражала?
Софи захлопывает крышку пианино, но не поднимает глаз, чтобы не взорваться. Эрик ей сейчас неприятен — строит из себя жертву, смотрит взглядом страдальца и… врет. Если бы Софи не возвела в принцип свою ненависть к Хисако, пожалела бы ее как женщина женщину. Они соблюдают правила игры, навязанные им этим тираном, они так любят этого придурка, что принимают то, что принять невозможно. До каких пор они будут все это терпеть? Ведь есть еще Тео — ребенок, защищенный страхами взрослых, приученный никогда не задавать вопросов.
Тео просовывает в дверь кудрявую голову:
— Эрик!
Радость, идущая от сердца, объятия и поцелуи.
— Здесь отвратно, верно?
— Да что ты, малыш, здесь отлично. Покажешь мне свою комнату?
Эрик бросает взгляд на балкон их с Хисако квартиры. Он знает, что она там, хоть и не видит ее. Сам он одинаково не любит солнце и садовые работы и больше никогда не появится среди растений в горшках. Тео не должен знать. Ради его же блага.
Глава 27
1963
Его мать убегает сразу после обеда, сославшись на множество дел, которые так умело придумывают для себя праздные женщины. Совесть ее чиста: маленькому мальчику полезно побыть наедине с отцом. «Пообщаться по-мужски» — так она это называет. Семилетнему мальчику фраза «пообщаться по-мужски» обещает приключение, и он ждет четвергов с радостным нетерпением. Времени у них мало, а желаний у мальчика слишком много. Он просто не успевает завоевать сердце отца, и тот едва на него смотрит.
— Ну, малыш, что нового в жизни?
Милан всегда задает один и тот же вопрос, но Эрик никогда на него не отвечает. Не отвечает, потому что слишком много всего накопилось. Сын понимает, что разочаровывает отца, но тот уже задает следующий вопрос:
— Чем хочешь сегодня заняться? Мальчик задумывается. Он бы съездил в Африку посмотреть на тигров — вдвоем с отцом, но он же не идиот, чтобы так отвечать! Мечта о тиграх остается его тайной. Он не предлагает пойти в городской парк, потому что не любит оставаться один на горке, видя, как отец смотрит на часы. Вот он и отвечает «не знаю», а Милан пожимает плечами и говорит, что тогда они могут пойти к нему в мастерскую. Это подается как великая милость, принимается как подарок, и они устраиваются в пыльной, пропахшей красками тишине.
Милан дает мальчику бумагу и карандаши («Держи, недотепа!»), но Эрик почти никогда не рисует, его внимание приковано к работе отца. Кисть касается огромного, как театральный задник, холста, и на нем загораются цвета. Отец так уверен в себе, так мастеровит, что сын чувствует себя рядом с ним ничтожеством. Да он и не знает, что рисовать. Не зря Милан то и дело повторяет: «Да уж, художником тебе точно не быть!»
В тот четверг его мать ушла раньше обычного, его отец задал два привычных вопроса, он дал на них два привычных НЕответа. Дождь барабанил по грязной стеклянной крыше мастерской, но внутри появилось кое-что новое. Среди подрамников стояло пианино.
— Один клиент предложил его в счет уплаты за картину. Я подумал о тебе и согласился.
Эта вещь — выше его ростом, с золочеными подсвечниками — его собственность? Эрик онемел. Отец впервые ему что-то дарит. У него полно игрушек и книг, но их всегда покупает Флоранс.
Подарок отца! Старый ящик с крышкой, из-под которой выглядывают пожелтевшие зубы клавиш вперемешку с черными пальцами, принадлежит лично ему. Отец заботится о нем! Эрику хочется сказать Милану спасибо, но тот уже вернулся к холсту — он пишет мадонну со вспоротым животом и глазами Флоранс.
