Виталий Павлов - Герцеговина Флор
Это сказала мне Люда. Были какие-то соревнования в зале нашего института. Я лежал на матах. У меня не было сил. Я проигрывал до последней секунды. Потом положил его. Парня с короткими вьющимися волосами и оттопыренными ушами. Он наступал все девять минут. Он брал мои руки в железные захваты, он пытался пройти мне в корпус, он очень хотел победить. Сначала меня предупредили. За пассивное ведение борьбы. Это означало, что я не хотел бороться, я просто уходил от борьбы. Я слышал, как болельщики свистели. Нет, я не боялся его, я просто смертельно устал. Мне было скучно. Скучно от того, что этот парень так тупо и прямолинейно нападает, скучно от того, что мои руки намного слабее его, скучно от того, что болельщики тупо свистели. И тогда я решился. И все было кончено, за секунду. Парень прилип лопатками к войлочной покрышке ковра. Все произошло, как обычно, я резко подвернул бедро.
- Может быть, поступишь к нам аспирантуру? К тебе хорошо относятся, я помогу…
Прошло три года. Студент ждал ее у дверей. Она подошла ко мне. Волосы, как всегда, собраны в узел. Азиатские скулы, глаза грустные. Как будто я уходил. Я долго не мог отдышаться, она ждала. Я понимал, что выиграл в последний раз. Я дожимал его, напрягая все силы. Рефери в разноцветных нарукавниках свистнул, а я его не отпускал. Потом гонг, и он заплакал. Оставалась секунда. Рефери поднял руку в синем нарукавнике — цвет моего трико. Я стал чемпионом области в последний раз, он бы стал — впервые.
- Ты подумаешь? Нельзя же всю жизнь бороться!
- Подумаю.
И вот я решился. Все! Конец! Финита! Пропустите оркестр! Да, это они. Да, пьяные, красные рожи. Да, они играют на похоронах, но и на свадьбах ведь тоже. Ноты раскройте! Знаете наизусть? Ну, поехали!
В си бемоль мажоре… Друзья, подойдите поближе к прощающемуся. Плечи ближе! Плечи… Сейчас я влезу и можно выносить. Да, да, сюда, направо… Из большого спорта. Осторожно о косяк! Цветы и подарки сюда, к ногам, адреса — матери и отцу, им будет приятно. Телеграммы зачитают потом… Почему ноги оказались впереди? Голову, голову… И о косяк! Я уже второй раз говорю. Люда?! Ты как здесь оказалась? Пропустите ее! Пропустите! Она хочет видеть этого человека! Пропустите, вам говорят! Да! Она родственница прощающегося, родственница! Я любил ее…
- Что ты решил?
- Не обращай внимания. Я приветствую широкие массы, пришедшие проводить меня из большого спорта… Видишь эти, в шляпах? Начальство! Мы парились вместе.
- Я спросила, что ты решил?
- Подожди, сейчас пройдет оркестр, и мы поговорим, я ничего не слышу…
Трубач старается, дует в трубу что есть мочи. Он — не совсем нормальный. У него пластинка в голове. После травмы. Ему в драке пробили голову, и врачи поставили пластинку. Из кости, как заплатка. В голове… Странно.
Все ушли, цветы валяются на земле. Растоптанные, как после похорон.
- Так что ты решил?
Что? Я решил изменить тональность. Взять на тон выше.
До мажор…
ДО МАЖОР
Я уже говорил, что все началось с того, что ко мне зачастил Генка. Мы не виделись с ним лет пять. Генка, как всегда, был веселый и заджинсованный. Все это время, пока я своим носом пахал борцовские ковры в разных городах страны, он играл в группе. Геш- ка совращал меня, как библейский Змий первую женщину Земли. Зацепившись хвостом за ветку, он спустился ко мне, обвив ствол. Расхваливал очередное райское яблочко.
- Не будь фраером! Ты должен петь и лабать, а не мучить себя и пацанов. И ходить ты должен не по тому ковру.
На меня вдруг дохнул ветер из нашего цветущего двора — райского сада детства. Я почувствовал острый запах лака, которым я покрывал свою первую пенопластовую гитару. Рядом разрушили барак, чтобы на его месте построить двенадцатиэтажный дом. Среди битых камней валялась выполненная фотоспособом базарная икона. «Искушение Адама и Евы». Ядовитые зеленая и фиолетовая краски преобладали на этой кичевой иконе. Такие же ядовитые, как лак.
Эх, яблочко, куда ты котишься, мне в рот попадешь, не воротишься!
Гешка продолжал.
- Ты вспомни институт! А?! До мажор. У нас в гитарах динамит! — пропел он. — Да с твоим бит- ловским тембром нас будут на руках носить! Ну, скажи, что ты теряешь в этом зале, кроме собственного веса и пары чучел из ваты? А эстрада — это живые люди!
Яблоко было красивым, сочным. Так и хотелось захрустеть им в душном борцовском зале.
Полгода Генка приходил ко мне на тренировки, и мы брели с ним по пустому городу к магазину «Соки- воды», оттуда — к остановке моего троллейбуса, и все время он не давал мне рта открыть.
- Гастроли! По городам и селам с песней веселой! Поклонницы, не то что твои чучела! И вообще, слава, успех. Ну, кто тебя в эпоху электромагнитных волн и записей знает как борца? Пусть даже «классического» стиля?! Кто? Тетя Паша, потому что греет воду в вашей душевой. Сейчас время модерна, рока, а не классики!
- Но мне только двадцать четыре, ладно, почти двадцать пять. Тренер говорит, что это только начало. Ради чего я должен все это бросить?
- Ради чего?!
И Генка рассказывал мне об американских гастролях Битлов, ловко вписывая меня и моих будущих коллег в декорированную усилительными колонками сцену, установленную на стадионе «Шей». Отбивал ритм большой барабан, выла соло-гитара, ревели поклонники, и полицейские выносили доведенных до обморока поклонниц к палатке, где был развернут передвижной госпиталь.
- Стать плохим врачом или тренером в спортивной школе ты всегда успеешь, — подводил черту Генка. — Ну что?
И я решился. Не знаю почему. Но я пригласил оркестр.
Буб, буб — бил барабан, и — ц-па, цааа… — шипели тарелки, — Ц-ц-цааа. Звенели… Как на выпускном вечере.
Почему? Я часто задаю себе этот вопрос в последнее время. Почему я это сделал? Захотелось вернуться назад, в прошлое? Стать школьником? Вырезать гитару из пенопласта, покрыть черным вонючим лаком…
Мы ехали в такси куда-то на окраину. Кривые улочки, мощенные булыжником. Генка сидел впереди и, перевалившись через спинку, рисовал картины будущего. Краски выбирал розовые и голубые.
Получалось похоже на цветные открытки, которые продавал инвалид в трехколесной коляске у входа в Центральный рынок. Розовая, райская жизнь. Он и она, глядящие друг на друга из углов по диагонали, голубки… Целуются среди тропической растительности.
Я почти не слушал. Уговаривать меня больше не требовалось, я принял решение.
- Вот здесь, — сказал Генка и протянул деньги водителю.
Карета моего прошлого зажгла зеленый огонек и укатила в поисках клиента, которого тоже смогла бы доставить в новую жизнь. Такой современный Хо- рон. Только перевозящий души живых.
Мы стояли перед огромным сараем. В дверную щель пробивался свет. Так в мультфильмах горят сокровища в огромных сундуках, когда крышка начинает открываться.
Ну, пошли? — и Генка распахнул дверь.
Мы оказались сразу на сцене. В глубине зала желтели фанерные кресла с откидными сиденьями, а вокруг высились небоскребы самодельной аппаратуры. Прокопченными лианами свисали соединительные провода, пахло канифолью и горелой пластмассой. Иногда вскрикивал неведомой райской птицей самодельный ревербератор. В зале, в первом ряду, трое ребят что-то мурлыкали под гитару. Еще один паял на сцене провода, а когда делал шаг, наступал стоптанными туфлями на широченные штанины джинсов. Парни были молодые и длинноволосые.
- Это он? — спросил прыщавый рыженький паренек, обращаясь к Генке.
- Он, — ответил я.
Хрюкнули будущие коллеги, прокричала птица ревербератора.
- Тогда, может быть, начнем? — это уже сказал брюнет, все время старавшийся дотянуть свои кудри до рта.
— Может быть, познакомимся сначала? — предложил я.
— Ты спой, может и знакомиться не надо будет, — сказал длинный худой парень.
На вид он был старше всех. При желании я мог бы просто переломить его о колено. Каким-то образом он, видимо, уловил мой порыв и буркнул:
- Меня здесь все зовут Шеф.
- Кырла. Кыр-ла, — повторил по слогам свое странное прозвище ширококостный блондин с остановившимся взглядом и взял в руки гитару.
Шеф устроился у открытой пасти обшарпанного фоно, Генка сел за барабаны, а я подошел к хромированной стойке с микрофоном.
- Только не целуйся с ним! — крикнул из зала паяющий лианы человек, устраиваясь за пультом. — Долбануть может! — И он смешно ударил себя кулаком в челюсть.
- Так, чего лабать будем, пан спортсмен? — Шеф повернулся ко мне на вращающемся табурете.
- Давай из Битлов чего-нибудь, — предложил Генка, — «Yesterday», например. Он классно это делает… — Гешка пытался меня приободрить.
- В фа мажоре, по фирме? — спросил Шеф и взял аккорд.
Нервная волна пробежала по выстроившимся в ряд деревянным молоточкам. Я кивнул, хотя мне удобнее было бы петь в до. Естественно, мажоре.
