Юрий Трещев - Город грехов
Рассказ артиста привлек внимание прохожих. Собралась толпа.
— Время было смутное… всем тогда грозила опасность… — Артист поднял воротник плаща. — Любой мог попасть в беду… и ты, и я… однако, что-то я разболтался, толпу собрал… пойдем-ка лучше мы отсюда… должен тебе сказать, что мстить, притворяться, страх внушать я не обучен… да и не пристало это мне… тем более что донос был анонимный…
— И больше ты ничего не скажешь?..
— Нет, больше ничего не скажу…
— Ни слова?..
— Что я должен еще сказать?.. не сам ли я написал донос на себя?..
— Ты думаешь, что это он написал донос?..
— Подозрение он это не заслужил, но видеться с ним снова — нет, ни за что… скрывать не стану… с его женой у меня был роман… сколько бед из-за одного случайно украденного поцелуя произросло… вдруг проснувшееся чувство связало меня с его женой… помню, даже я сплел венок сонетов… он что-то заподозрил… он жену любил без памяти… без нее он не мыслил жизни… — Артист повел плечами как от озноба. — Я это понял, но слишком поздно… — Вспоминая все пережитое, артист цепенел, дрожал и бледнел. Ему казалось, что он уже терпит смертные муки.
«А что если смерть не конец земным страданиям, а лишь переход к новым, более изощренным, ужасным?..» — подумал он. Эта мысль потрясла его, довела до слез. Он утер слезы.
— Ты плачешь?..
— Я подумал о том, что ждет нас после смерти…
— Все эти мысли о смерти только отягощают и приводят в замешательство и оцепенение… — пробормотал писатель…
Солнце вышло из туч, и открылась вся прелесть этого места, сочетающаяся с изяществом и возвышенностью.
Оцепенение покинуло писателя.
Солнце скрылось в тучах, и снова вернулись мысли о смерти, осаждающие, теснящие писателя со всех сторон, внушающие и страх, и смирение, не позволяющие думать о чем-либо другом.
«Как ничтожно все, чем мы гордимся… слава, рукоплескания, ничего нет приятнее, пока мы живы, и вот уже мы лежим в темном, сыром, зловонном гробу и слышим весь этот шум… вот чем все это кончится… и все же мы продолжаем карабкаться по лестнице со ступени на ступень… и падаем, падаем… от сна мы тяжелеем, от еды нас пучит… так и живем… век человека краток, жизнь ненадежна… у меня были способности, но я постоянно чувствовал какую-то неудовлетворенность… и я не умел льстить, обманывать, обещать, притворяться, переносить обиды… напрасно я бежал из города… город не исчез и соблазны его не исчезли… я собирал толпы своими речами, как бы с высоты трубил о своем и ввергал в гибель душу, тело и всего человека… и всякое средство, применяемое для спасения, оказывалось уже запоздалым… вместо того, чтобы утешать и радовать, я вводил людей в мрачность, которая источник и начало всех бедствий… нет ни одного человека, который не имел бы причин для скорби… всех нас что-то гнетет, тревожит… важно только, чтобы скорбь не переходила в отчаяние… по своей воле я поддался соблазну и попал в водоворот… я бежал из города, потому что мне было так горестно и страшно, путь к отчаянию был открыт… вокруг царили вещи жены… каждая вещь на которую я натыкался, вызывала слезы… а потом стала являться блаженная… по своей воле я мог и утонуть в этом водовороте чувств и вынырнуть из него… мог не слушать ее горестные вопли, сколько бы жалости не внушало она мне…»
— Так мы идем?.. что ты встал и стоишь как соляной столп?.. пошли… — сказал артист.
Писатель не отозвался.
— Эй… ты спишь?..
— Я размышляю…
— О чем?..
— О смерти…
— Люди живут и не думают о смерти…
— Ты ошибаешься…
— У тебя склонность к возражениям и спору… впрочем, наверное, ты прав… людей волнует слава, любовь… слава манит обещаниями… а любовь это обычное чувство любого животного, в том числе и человека, который если и заблуждается в этом вопросе, то заблуждается охотно… сознаюсь, одно время я готов был даже умереть от любви…
— О чем ты говоришь?..
— Я говорю о своей жене, на обожание и угождение которой я потратил большую часть своей жизни… — Артист потер лоб. — И заслужил рога…
— Ну, не знаю… тебя могли ввести в заблуждение…
— Лиза тебе не изменяла?..
— Не знаю… может быть… она была красива… божественно красива… даже смерть не осмелилась исказить черты ее лица… смерть похитила ее у меня и отдала могиле… в моей любви никогда не было ничего постыдного… благодаря жене я стал тем, кем стал, приобрел славу, известность…
— Любовь превращает действительность в видимость… она обманывает нас…
— И этот сладостный обман нам нравится… — Писатель невольно вздохнул.
— Ну да… смотри, это же твой пропавший секретарь…
— Пусть идет своей дорогой… он написал книгу обо мне, правда, говорил в ней больше о себе и с такой непосредственностью… человек он язвительный, злой… все слишком красивое, возвышенное чуждо ему… меня он рисовал в самом неприглядном виде… правда, и себе не льстил, прямо говорил, что был отщепенцем, трусом… и о власти он писал дерзко… а всякая власть от бога… ее должно любить, славить и терпеть…
— Даже если она опасна?..
— Опасной мы делаем ее сами…
— Каким же образом?.. что ты молчишь?..
— Я пытаюсь вспомнить, что писал на эту тему… а ведь писал, но в памяти ничего не осталось… пороки заложены в нас природой… чем мы занимаемся?.. лжем друг другу, и друг над другом смеемся… — писатель глянул на секретаря, который пытался протиснуться сквозь толпу. — Однако как он изменился, его просто не узнать, да и я изменился, рыжие кудри поредели и побелели, глаза погасли… и я уже не пишу романов, я стал мастером плачей и причитаний…
— Продолжай, что ты замолчал?..
— Ты знаешь, секретарь не раз спасал меня, когда я страдал от безделья под видом тоски… он писал за меня… я превосходил его лишь авторитетом… а его жену я любил, и ненавидел… из-за нее я покинул город и переселился подальше… нет, вру, не из-за нее… где еще найти спасение человеку, одержимому разными страстями, обреченному старости, которая страшней и смерти самой?… только вдали от людей, в пещере, в которой стены исчезают под росписями теней и спящего будят песнопения цикад…
— Ты окружил себя видимостями… твой секретарь давно умер…
— Приглядись и увидишь его…
— Всюду война…
— Не согласен с тобой… всюду любовь…
— И ты в это веришь?..
— Во что мы только не верим…
— Все решает случай…
— В человеческих делах все решает не случай, а божье установление… — Писатель пригладил волосы. — Как я выгляжу?.. и не вздумай льстить мне… твоя усмешка не должна превращаться в гримасу…
— Что ты еще выдумал?..
— Я подумал, вдруг мы встретим Лизу… или кого-нибудь еще из знакомых…
— Ты спятил… у тебя склонность к мрачным фантазиям… это невозможно… оттуда еще никто не возвращался… если бы кто-нибудь вернулся оттуда, здесь бы никого не осталось… правда, говорят, архитектор вернулся, чтобы закончить план переноса города в другое месте… а вслед за этим событием последовала эпидемия самоубийств…
— Смерть отвратила их от многих соблазнов…
— А, может быть, ввергла в еще большие бедствия… можно ли смерть назвать спасительницей?..
— Не знаю…
— Сознайся, ты был влюблен в блаженную?..
— После смерти жены, она стала являться в мои сны… помню, как-то нечаянно я забрел в руины женского монастыря и попался в ее сети… я дошел до такого жалкого состояния, что и представить невозможно… днем я жил только стонами и вздохами, а ночью плел венки сонетов, вплетал в них мирт, плющ, лавр, лелеял все, что было им созвучно… — Писатель умолк, задумался. — Любовь к блаженной привела меня в тюрьму… в камере все казалось мне безобразным и тусклым, и я стал думать о смерти, но эти мысли не исцеляли меня, лишь усиливали усталость, и я решил бежать… побег удался… в горах я неузнанный пристал к толпе прохожих… в толпе меньше опасностей, не надо непрестанно озираться кругом… прислушиваясь к разговорам, я узнал, что умер, сломал себе шею при попытке побега из тюрьмы… я стал мифической личностью, предметом толков… помню, изменив имя и внешность, я вернулся в город… моя комната пустовала… ключ лежал на притолоке… ночь я провел среди воспоминаний… днем дом казался необитаемым… царила тишина… а ночью дом оживал… я слышал голоса соседей, сливающиеся в хор голосов, в котором были и новорожденные, и умершие… вначале хор казался мне нестройным, сбивчивым, но постепенно он превращался в симфонию… помню, как-то во сне я перенесся в келью блаженной… она спала на своем одиноком ложе… почувствовав себя в моих объятиях, она открыла глаза… в этой иллюзии все было так реально…
— О чем ты?.. — сонно пробормотал артист.
— Так, ни о чем…
— Что у тебя произошло с секретарем?..
— Как-то ночью ему явилась жена в видении и обратилась к нему со словами: «За что ты убил меня?..» — Разбуженный страхом, еще не придя в себя, он понял, что совершил тяжкое преступление… той же ночью он написал донос на самого себя и отправил его по почте… утром, роясь в бумагах на столе, он нашел черновик доноса, понял, что оклеветал себя во сне и, чтобы спастись, бежал из города, укрылся на острове… одним своим видом он всем там внушал ужас… помню, от слухов о нем у меня звенело в обоих ушах… он писал мне письма с угрозами, описывал смерть, которую приготовил мне, ему осталось только избрать время и место… как же он был разочарован, когда узнал из газет о том, что я сломал себе шею при попытке побега из тюрьмы… он даже написал эпитафию: «Писатель умер, доставив государству чести гораздо больше, чем оно ему…» — и в знак скорби пролил кровь, вместо слез, нанес себе рану…
