Юля Лемеш - Убить эмо
– Он действительно мог вас перестрелять, – скучным голосом пробормотал Кирилл.
– Всего один разок пальнул в дверь, – презрительно возражаю я.
– Пошла ты со своей самоуверенностью. Кто знал заранее, что у него картечь на уток?
Кирилл медленно но верно переходил в состояние раздражительности.
– Ты все‑таки подумай над моим предложением? – примирительно спросил он.
– Предложением чего? Эрзац‑любви? Перед классом выставляться? Или перед твоими родичами? Или друг перед другом? Сам‑то понял, что сказал?
Как ни кипятилась, но не отказалась. А что? Поиграем. В отношения, в которых он – источник многочисленных переживаний. Так кто из нас самоуверенный? Я ему такое устрою! Мало не покажется. Поделом ему, раз он не в состоянии по‑человечески сказать «ты мне нравишься» или что там обычно говорят в таких случаях.
Позже я снова подумала, что Кириллу надо просто тянуть время до отъезда домой. А может, я вообще не поняла, в чем суть.
– И Ирка от тебя отвянет, – рассудила я. Кириллу хватило ума промолчать. Ирка действительно целеустремленно усложняла ему жизнь.
– Так не любят. Ирка до усеру влюблена в себя.
Мы еще немного помолчали. О чем думал Кирилл, не знаю, а я никак не могла сообразить, почему у него такая неприязнь если не ко мне, то к моим друзьям.
– Почему ты так негативно относишься к эмо? – подозрительно осведомилась я.
Кирилл помотал головой, словно стряхивая навязчивые мысли:
– Одна внешность чего стоит. Ногти черные, бошки патлатые, гольфы полосатые на руках, шашечки всякие арлекинские. Маскарад сплошной и притворство. Да, вспомнил – еще эти соски. Дебилизм на веревочке. Взрослые кобылы шастают по городу, чмокая как младенцы.
– Я их не ношу, – оскорбилась я.
– Только этого еще не хватало. Еще раз повторяю – ты особенная.
Надо обзавестись соской и завтра припереться с ней в школу. Или не надо? В сосках я не видела ничего общего с эмо. Приходила на ум пара пошлых ассоциаций и все не эмовские.
– Соска не глупее, чем омрачаться на кладбищах! Соска – символ, а кладбище пригодно только для покойников и скорбящих.
Судя по выражению лица, Кирилл знал толк в бдении на местах вечного упокоения. Но распространяться на эту тему посчитал лишним.
– Ага! Я тебя раскусила. Ночь, кладбище. Кресты. Могилы.
– Оставь Блока в покое. И меня тоже.
– А как же наша вселенская любовь? Не оставлю. Я теперь буду самой настоящей любвеобильной Ирочкой. Я стану подстерегать тебя за каждым углом и стенать, как несчастное привидение.
У‑у‑у‑у!
Завывая изо всех сил, я махала руками, как и положено продвинутому Касперу.
– О, мой нежный трепетный возлюбленный! О, мой повелитель! Обрати на меня свой благосклонный взор! Я страдаю!
В этот патетический момент заглянула тетя, и ей явно не понравились мои прыжки в накинутой на плечи простыне. Но она тактично снова предложила чаю, а после отказа тихо удалилась. Как только за ней затворилась дверь, мы дружно расхохотались.
* * *
Эмочек звали Ляля, Оля и Алиса. Они производили неизгладимое впечатление сплоченной толпы туристов. Иногда мне казалось, что так оно и было. Алису все звали Алисией. Наверно, Терри Пратчетта начитались. Они и вправду порой походили на трех абсолютно разных ведьмочек. Которые неоправданно часто поправляли волосы, смотрясь в зеркало, невероятно часто повторяли «короче», «ваааще», «я не понимаю». В остальное время они матюгались, как алкаши, и терроризировали случайных добровольных воспитателей.
– Девушки, как вам не стыдно!
– Короче. Вааще, заткни пасть…,… Я не понимаю, что она лезет в чужой разговор? Девочки, вам эта тетя знакома? Короче, тетя, шли бы вы куда шли. И т. д. и т. п. Очень много слов и прекрасное настроение.
Был и второй вариант времяпровождения. Крайне трагичный, со слезами, соплями и безалкогольным пивом. Почему‑то неурядицы они считали нужным непременно запивать.
После истории с кролями мы подружились. Не так чтобы плотно общались, но иногда пересекались и болтали, когда было время. От них я узнала странную штуку. Не то чтобы слухи, похожие на правду. Но настораживает.
Они уверены, что с эмо собрались воевать на государственном уровне. Вот уж кому нечего делать, как с эмо воевать! То с Чечней боролись, пока не напоролись. Теперь вместо чеченцев – эмо.
– Прикинь, нас хотят запретить! Полный трендец! – Алисия вызывающе взмахивает челкой, чтобы посмотреть на мою реакцию двумя глазами.
Она среди подруг самая авторитетная. У нее есть характер и три старших брата в придачу. Если бы у меня было такое мужское семейство, я бы тоже осатанела и стала как она.
– Мне сказали, что это все из‑за суицидников.
– Нет. Потому что мы слямзили идею эмо с америкосов.
– А что, среди нас есть суицидники?
– Черт их знает. Я ни одного не видела. Оля, ты видела? И я нет. Остается американская версия.
– Народ, кто недавно был в Америке? Никто. Оно и понятно. Народ, кто уважает Америку? Никто. Вааще, я не понимаю тогда, что за хрень нездоровая. Народ, эмо не уважает Америку. Эмо уважает только ихнее барахло. Хотя кому оно на фиг сдалось. У нас своего хватает, – и прибавила заговорщическим шепотом: – Если они нас подслушивают, пусть знают, что мы, типа, нормальные граждане. Правда, девчонки?
Думаю, они причисляют себя к эмо‑кидам. Хотя, на мой взгляд, эти эмочки – гремучий замес всевозможных субкультур. Хоть они и экипированы тонной значков, нашивок и даже сосками, но от детей в них как в детях от стада тараканов. Они сами по себе явление. Название которому еще придется выдумать.
– Если эмо запретят – я вены порежу. И записку оставлю – почему.
– И я! Мы все порежется! Ура!
– Вот дуры‑то, – осаживает разбушевавшуюся стихию Алиса.
Решив, что без Танго тут не обойтись, я, недолго думая, решила их познакомить. Пускай дискутируют до усеру.
Танго напрочь не желал ни с кем знакомиться. Он проверял идею древних индусов, которые, по его мнению, насобачились полностью уходить в слияние с абсолютом. Он три недели старательно настраивался в полном одиночестве, а тут мы: «Здрасьте, не ждали?» Но оттаял, поганец, когда мы ему тортик всучили. Оказывается, не жрал давно. Все о высоком думал.
Ведьмочки мгновенно перешли момент первой неловкости и окружили балбеса‑отшельника трогательной заботой и вниманием. Устроили ему приборку в хате и сбегали в магазин. Танго растаял. В его тусклых глазах появился нездоровый блеск проповедника. Или от еды, или снова окрылился новым экспериментом. Например, эмо‑бой и гарем из трех преданных сподвижниц. С очень соблазнительными фигурками.
– А куда кролики подевались? – с непрожеванным куском торта неожиданно поинтересовался он.
Наверное, втихаря смотался ушастых проведать, а там полное клеточное запустение.
– Не я, – судя по реакции Танго, меня он и не подозревал.
– А я как раз причем, – горделиво поглядывая на подруг, похвасталась Алисия.
– Не рассказывай! – шутливо запретила Ляля. – Он на нас в ментовку заявит!
Танго можно много в чем заподозрить, но не в братских отношениях с ментами. А зря. Он, по‑моему, до сих пор случается свидетелем всяких мелких преступлений. Но доверчивым девочкам об этой стороне жизнедеятельности эмо‑боя знать не следует.
– Мы их сперли. Договорились с братом, у него машина подходящая.
– А потом – раздали!
– Разделали?
– Нет! Глухой, что ли? Раздали!
– Я вас обожаю, – уверенно заявил Танго. – Девчонки, вы просто прелесть. Со всех сторон!
Умудриться сказать такую приторную ересь приятным голосом может только он.
А потом они наперебой принялись рассказывать про происки злодеев, которые хотят прикрыть эмо.
– Хрен им в обе руки. Не парьтесь, мои сладкие. В этой стране запретить можно только отстрел чиновников по пятницам. Сменим окрас, и все дела.
– Вот еще, – пожала худенькими плечами Оля. – Быть может, и тату свести?
– Готов поспорить на что угодно, но рано или поздно вы сами перекраситесь.
– А мало ли что будет потом. Надо жить сегодня. Завтра уже будет другая я. А сейчас – мне нравится, как я выгляжу.
– А мне‑то как нравится, – картинно закатив глаза, взвыл Танго.
– А что у тебя с головой? – смешно надувая губы, поспешила удивиться Оля.
