Джоанн Харрис - Небесная подруга
Дважды я видел Розмари — один раз издалека, когда она была одна, и еще раз — вместе с Робертом. Я поздоровался, они остановились. В ярком солнечном свете лицо Розмари утратило все краски, она была болезненно-бледной, но по-прежнему прекрасной. Светлые лиловые глаза на узком лице казались бездонными, рыжие волосы убраны назад и прикрыты темно-зеленым платком. К моему удивлению, Роберт выглядел хорошо — отдохнувший и спокойный, без следа прежней загнанности. На мои осторожные расспросы он отвечал терпеливо и дружелюбно, как в прежние дни нашей дружбы, до Розмари. Она же говорила мало. В последнее время ей нездоровилось — это всего лишь грипп, заверил меня Роберт, но здоровье у нее слабое, она хрупкая, и ей необходим отдых.
Роберт говорил непрерывно, в то время как Розмари молчала, а я произносил какие-то банальности. Никогда еще мы не были так далеки друг от друга — он превратился во второстепенного персонажа на заднем плане моей жизни. Легкость речи, некогда восхищавшая меня, производила впечатление пустой претенциозной болтовни, за внешним очарованием Роберта я уже не видел подлинного интеллекта и стыдился того, что когда-то с пылом старшеклассника боготворил этого человека. То, что я ощущал, знаменовало первую попытку Розмари подавить меня: я начал завидовать моему другу.
Меня обуревали смешанные чувства, но прежде всего я думал о том, что в августе Розмари и Роберт поженятся, и если я хочу помешать этому, надо спешить. Понимаете, я долго боролся с собой, устал от борьбы и вообразил, будто Розмари не слишком счастлива с Робертом. Цепляясь за соломинку, я надеялся, что она против желания согласилась на брак с человеком ненадежным и неуравновешенным. Представлял себе, что она извелась и заболела от тревоги за того, кто вытащил ее из реки, но не смог окружить заботой… Я вел себя, как и положено безумно влюбленному юнцу. Правда была слишком проста, чтобы осознать: новая героическая роль пришлась мне по вкусу, хотелось снова сыграть ее.
Однажды ночью, недели через две — кажется, в конце мая, — я пришел к дому Розмари. С тех пор я живу в аду. Разноцветный поток реальности течет мимо, а я стал тенью среди теней. Везде вижу чудовищ и знаю, что они настоящие, ведь Розмари сделала чудовище из меня самого, позволив узнать сокровенные тайны. Она смеялась надо мной, понимая, что я ничего не смогу сделать — никто мне не поверит. Ей нечего бояться.
В тот вечер я выпил для храбрости и отправился искать Розмари в ночной тьме. Кажется, мне хотелось застать ее одну. Моя фантазия так возвысила ее, что я поверил: стоит сказать слово, и она покинет Роберта, чтобы вернуться ко мне. Я отчаянно верил в это, и, пока шел к ее двери, меня бросало в жар, очки сползали, а сердце билось как птица, совсем не от подъема по крутой лестнице.
Меня ждал удар — Розмари дома не оказалось. Дверь была заперта, свет не горел. Я постучал — никто не ответил.
Разочарование сломило меня. Я без сил опустился на площадку перед дверью, понимая: если уйду сейчас, никогда не наберусь храбрости прийти снова. В глубине души я знал, что это безумие, что я предаю друга и выставляю себя на посмешище. Но я отказывался это признать и оставался на месте, скорчившись под дверью и закрыв глаза. Несмотря на неудобную позу, я задремал.
Как уже сказано, было темно. Я долго сидел в туманном оцепенении. То ли во сне, то ли наяву кто-то тихо прошел мимо, потом раздались призрачные голоса со стороны лестницы. Не знаю, много ли времени я там провел. Темнота угнетала, пахло пылью, мастикой и скипидаром. Возможно, я видел сон. Надеюсь, это был сон.
Мне приснилось, что я проснулся в кромешной тьме — даже фонари внизу погасли. Царил ночной холод. Я заерзал на деревянном полу, кутаясь в пальто, и обдумал ситуацию. То ли я расхотел искать Розмари, то ли испугался странного влечения, приведшего меня к ее двери, но пыл угас, и я решил вернуться домой.
Размяв онемевшие от холода ноги, я встал и почувствовал себя дураком. Я потерпел поражение на всех фронтах — как друг, как ученый, как любовник. С появлением Розмари разрушилось все, что было мне дорого, — а я сам? Тоже медленно разваливался на части, как старая кукла, пока не приполз помирать под дверь этой женщины, ей на потеху. На что я надеялся? Меня охватила ярость, и ее целью вдруг стала Розмари. Да, Розмари с ее прелестным личиком и ее странностями; Розмари, которой не было дома всю ночь; Розмари, ради которой я пришел сюда. Охваченный гневом, я развернулся и резко ударил в дверь плечом. Я далеко не силач — близорукий, слабогрудый; скорее всего, замок просто открыли, пока я спал. Так или иначе, дверь распахнулась, и я влетел в комнату, приземлившись в кресло у противоположной стены. Очки упали, и мне пришлось нашаривать их, прежде чем оглядеться.
Небольшую комнату едва освещала лампа, прикрытая зеленым шелковым платком. Мебели было немного — два кресла с вышитыми подушками, туалетный столик, заставленный склянками и коробочками с косметикой, кровать. На стенах висели картины, на полу лежал меховой коврик. В воздухе стоял странный запах — очень сладкий, вроде ладана, от него кружилась голова. Все это я вспомнил позже, а тогда я мало что заметил, кроме двух человек, сидевших у двери — один в кресле, другой на полу. Оба глядели на меня с любопытством, граничащим с невоспитанностью.
Сначала я испугался — должно быть, не та комната? В крайнем смущении я отступил.
— Извините, ошибся… Прошу прощения…
Однако не успел добраться до двери, все еще распахнутой настежь, и замер: меня поразила странная сцена, открывшаяся передо мной.
Юноша, лежавший на полу, был болен, причем тяжело: его лицо поражало бледностью даже в этом зеленоватом свете, так что глаза и рот казались темными провалами. Более того — похоже, он был ранен. Тонкая темная струйка крови из уголка его рта стекала по горлу под воротник рубашки. Я заметил, что он совсем юный — белокурый растрепанный подросток. Судя по безвольной позе, мальчик почти потерял сознание. Второй мужчина в тяжелом темном пальто был гораздо старше, лет за сорок, с длинными черными волосами. Его лицо с тонкими чертами казалось странно женственным. Он тоже был бледен, как чахоточный, и выглядел так, словно до предела истощил себя пороками. Однако, несмотря на возраст, этот человек излучал какую-то первобытную энергию юности, которая преображала его. Он покровительственно приобнял подростка и молча смотрел на меня.
Наверное, мне показалось, что это он ударил мальчика. Я решил вступиться (не забудьте, что я выпил, а для опьянения в те дни мне требовалось не много) и шагнул вперед.
— Что происходит? — спросил я. — Кто вы такие?
— Друзья, — тихо произнес темноволосый.
— Чьи друзья? — потребовал ответа я, хотя мой голос срывался.
— Друзья Розмари, конечно же. — Мужчина сделал паузу. — А вы, разумеется, Дэниел Холмс.
Я опешил.
— Откуда вы меня знаете?
— Мы знаем всех друзей Розмари, — с улыбкой сказал темноволосый. — Верно, Рэйф?
Он улыбнулся белокурому юноше и погладил его по лицу длинным белым пальцем. Мальчик не ответил, но повернул голову ко мне, и я увидел длинные ресницы, отбрасывающие тень на высокие скулы; он тоже выглядел андрогинным, а его поза вдруг остро напомнила мне Розмари. Я подумал, что мальчик может оказаться ее братом, и сделал еще шаг в сторону этой пары.
— Что вы здесь делаете? — спросил я. — И где Розмари?
— Розмари? Она скоро придет. Мы ждем ее.
Темноволосый коротко хохотнул, будто сказал что-то забавное.
Сейчас другое время, другая мораль, и вам трудно понять негодование, охватившее меня, когда я услышал его небрежный ответ. Иногда мне самому трудно вспомнить, что это такое — быть молодым и принципиальным.
— В августе Розмари выходит замуж, — холодно сказал я. — Не думаю, что ей следует принимать друзей в столь поздний час. Она знает, что вы здесь?
Темноволосый пожал плечами, как будто это не имело значения. Я снова посмотрел на юношу, скорчившегося на полу.
— Этот юноша болен? Он ранен?
— Нет.
Пренебрежительный тон «друга» Розмари разозлил меня.
— Он истекает кровью. Если не объясните, что происходит, я сообщу в полицию. Мальчику нужно быть дома, в постели. А вы… Вам нельзя сидеть в комнате Розмари без ее ведома!
Он ответил тем же небрежным, почти скучающим тоном:
— С Рэйфом все в порядке. Он кое-что выпил, но еще не привык к такому питью.
И мужчина стер кровь со щеки мальчика бледным длинным пальцем, а затем, не сводя с меня взгляда зеленых глаз, облизнул палец. Этот жест был непристоен, как порнография, и я вспыхнул от гнева.
— Мальчик его возраста вообще не должен пить! — воскликнул я, отчасти для того, чтобы скрыть неловкость, и подошел к самому Рэйфу. — Эй, вставай! Где ты живешь? Я отведу тебя домой, если хочешь. Что с тобой?
