Дэвид Седарис - Одень свою семью в вельвет и коттон
Я спросил у Лизы то же самое, и она ответила: «Нормально. Ты сам знаешь». Она боялась рассказать Мне что-то важное, зная, что я моментально об этом напишу. Как по мне, я похож на доброго старьевщика, который создает целое из маленьких кусочков мусора, валяющихся тут и там, однако моя семья стала смотреть на вещи по-другому. Их личная жизнь и есть эти так называемые кусочки мусора, которые я так часто подбираю, и они сыты этим по горло. С каждым разом все чаще и чаще их истории начинаются со слов: «Поклянись, что ты больше никогда этого не повторишь». Я всегда обещаю, но всем и так давно известно, что мое слово и гроша ломаного не стоит.
Я приехал в Винстон-Салем, чтобы выступить перед студентами местного колледжа и сообщить кое-какие новости. Иногда, когда накуришься, прикольно посидеть и подумать о том, кто мог бы сыграть тебя в экранизации твоей жизни. Самое смешное, что никто по-настоящему не собирается снимать о тебе кино. Мы с Лизой травку уже не курили, так что было довольно сложно сообщить, что мою книгу выбрали, то есть кто-то действительно собирался снять фильм о нашей жизни – и этот кто-то не студент, а самый настоящий, к тому же довольно известный, режиссер.
– Что!
Я объяснил, что он китаец, а Лиза спросила, будет ли кино на китайском.
– Нет, – сказал я, – он живет в Америке. В Калифорнии. Он здесь с младенческого возраста.
– Тогда какая разница, китаец он или нет?
– Ну, – сказал я, – он очень… это самое, чувствительный.
– Боже мой, – вздохнула она.
Я поискал поддержки у Генри, и он что-то пробурчал.
– Так что, теперь мы будем еще и в кино? – Она подняла с пола свои кроссовки и метнула их в комнату для стирки. – Что ж, – сказала она, – могу тебе сразу сообщить, что ты не втянешь в это мою птичку.
Фильм должен был основываться на нашей допопугайной жизни, но, как только она опустила ногу,
я стал подумывать о том, кого можно было бы пригласить на роль Генри.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала она. – И мой ответ – нет.
Как-то на званом обеде я познакомился с женщиной, чей попугай научился имитировать звук, издаваемый автоматической машинкой для приготовления льда в ее новом холодильнике. «Вот что происходит, если оставлять их одних», – сказала она. Это было самое удручающее известие за долгое время, и оно прилипло ко мне на пару недель. Вот существо, рожденное передразнивать своих соседей по джунглям, и оно закончило тем, что стало подражать рукотворным кухонным приборам. Я пересказал эту историю Лизе, и она сказала, что отсутствие внимания здесь не при чем. Затем она приготовила капуччино, давая Генри возможность выступить со своей непревзойденной имитацией пароварки для молока. «Он может и миксер озвучить», – сказала она.
Она открыла дверцу клетки, и, когда мы сели пить кофе, Генри спикировал и сел на стол. «Кто хочет чмок-чмок?» Она высунула язык, и он осторожно зажал его кончик между верхом и низом клюва. Я никогда даже не мечтал о таком, но не потому, что это черт знает как отвратительно, а потому, что попугай укусил бы меня так, что я бы ласты отбросил. И хотя Генри мог ненароком распушить свой хвост в моем направлении, было ясно, что он предан лишь одному человеку, и это, по-моему, было еще одной причиной, по которой моя сестра так его обожала.
– Как тебе поцелуй? – спросила она. – Тебе понравилось?
Я ожидал услышать положительный или отрицательный ответ и был разочарован, когда он в ответ задал тот же вопрос: «Тебе понравилось?» Да, попугаи умеют разговаривать, но, к сожалению, понятия не имеют, что они говорят. Когда Генри только появился у нее, он говорил на испанском, которому научился у тех, кто его поймал. В ответ на вопрос, хорошо ли он за ночь выспался, он отвечал просто: «Hola» или «Bueno». У него бывают различные периоды, когда он выбирает часто повторяющиеся звуки или предложения, а затем переходит к чему-то другому. Когда умерла наша мама, Генри научился плакать. Они с Лизой заводили друг друга, и так продолжалось часами. Через пару лет, посреди короткого учебного периода, она учила его быть ее эмоциональной поддержкой. Я звонил и на заднем плане слышал его крики: «Мы любим тебя, Лиза!» и «Ты можешь это сделать!» Со временем это было вытеснено гораздо более практичным изречением «Где мои ключи?»
Допив кофе, мы с Лизой поехали в Гринсборо, где я прочитал свою намеченную лекцию. То есть я читал истории о своей семье. После чтения я отвечал на вопросы о своих родственниках, постоянно думая о том, как странно, что незнакомые мне люди знают так много о моем брате и сестрах. Чтобы спокойно спать ночью, я должен вычленить себя из уравнения, делая вид, что люди, которых я люблю, горячо стараются выставить себя напоказ. Эми рвет со своим парнем и рассылает сообщения для прессы. Пол регулярно обсуждает свои кишечные проблемы на дневных ток-шоу. Я не трубопровод для сплетен, а простой печатник, застрявший посередине. Такую иллюзию гораздо сложнее поддерживать, если в аудитории действительно сидит член твоей семьи.
На следующий день после лекции Лиза сказалась больной, и мы провели целый день, разъезжая по магазинам за всякими мелочами. Винстон-Салем – город плаз, торговых центров среднего размера, каждый из которых построен вокруг гигантского продуктового супермаркета. Я искал дешевые блоки сигарет, поэтому мы ездили от плазы к плазе, сравнивая цены и беседуя о нашей сестре Гретхен. За год до того она купила пару плотоядных китайских черепах с острыми носиками и страшной прозрачной кожей. Обе рептилии жили в вольере на улице и были относительно счастливы до тех пор, пока еноты не подкопались под проволоку и не отгрызли передние лапки у самки и задние лапки у ее мужа.
– Я могу ошибаться насчет соответствия откушенных конечностей, – сказала Лиза. – Но картина тебе ясна.
Парочка пережила нападение и продолжала выслеживать живых мышей, которые составляли их рацион, волочась, как пара «фольксвагенов» без передних и задних колес соответственно.
– Грустно то, что она заметила это только через две недели, – сказала Лиза. – Через две недели! – Она покачала головой и проехала мимо нашего выезда с шоссе. – Я, конечно, извиняюсь, но не понимаю, как ответственный хозяин питомца может долго не замечать вещи такого рода. Это просто неправильно.
По словам Гретхен, у черепах не было воспоминаний о своих прежних конечностях, но Лиза не верила этому ни на грош. «Да будет тебе, – сказала она. – У них, по крайней мере, должны быть фантомные боли. Я хочу сказать, как может живое существо не противиться потере своих ног? Если что-то подобное случится с Чесси, я не знаю, как потом жить с этим». Ее глаза увлажнились, и она вытерла их тыльной стороной ладони. «Когда у моей колли клещ, я просто схожу с ума».
Лиза когда-то стала очевидцем автомобильной аварии, но единственным, что она сказала, было: «Надеюсь, на заднем сиденье не было собачки?» Человеческие страдания не сильно ее занимают, однако она может днями рыдать над историей о больном питомце.
– Ты видел этот фильм про кубинского парня? – спросила она. – Он шел у нас довольно долго, но я не пошла. Кто-то сказал мне, что там в первые пятнадцать минут убивают собаку, так что я решила, что ни за что не пойду.
Я напомнил ей, что главный герой тоже погиб, при этом ужасной смертью, от СПИДа, а она стала парковаться, приговаривая: «Что ж, надеюсь это была не настоящая собака».
В итоге я купил сигареты в «Табакко США», магазине со скидками и названием, как у парка отдыха. Лиза официально бросила курить десять лет назад и могла бы снова начать, если бы не Чесси, у которой, согласно заключению ветеринара, была предрасположенность к легочным заболеваниям.
– Я не хочу, чтобы из-за меня у нее началась эмфизема легких, но я совсем не против сбросить немного веса. Скажи честно, я кажусь тебе толстой?
– Совсем нет.
Она повернулась боком и изучила себя в витрине магазина «Табакко США».
– Ты врешь.
– Что ж, разве ты не это хотела от меня услышать?
– Да, – сказала она. – Но я хочу, чтобы ты действительно так считал.
Но я действительно так считал. Больше всего в глаза бросался не вес, а одежда, которую она надевала, чтобы его скрыть. Свободные, обвисшие штаны и слишком большого размера футболки, ниспадающие почти до колен: такой вид она приобрела за пару месяцев до того, после их с мужем визита в горы к родителям Боба. Лиза сидела возле огня и, когда поволокла свой стул к середине комнаты, ее свекор сказал: «Что случилось, Лиза? Стало слишком жирно – в смысле жарко. Стало слишком жарко?»
Он попытался исправить свою ошибку, но было уже поздно. Это слово уже въелось в мозг моей сестры.
– А я и в кино буду толстой? – спросила она.
– Конечно, нет, – сказал я. – Ты будешь такой… какая ты есть.
– Какая я есть для кого? – спросила она. – Для китайцев?
