Джеймс Риз - Книга духов
– Она приходила вместе с… вами? – Я обратилась к Элайзе Арнолд, но ответила Мама Венера, и довольно резко:
– Нет, не с ней.
– Но я эту девчонку посылала, – пояснила Элайза таким тоном, будто говорила о ком-то незнакомом, а не о дочери.
– Вы… с ней говорили?
– Говорила? Не совсем так.
– Так ли, не так, – продолжала Мама Венера, – но девочка ко мне приходила, и я очень ей радовалась; я и помыслить не могла, что она Сатаной послана и что мне положено за ней приглядывать. И вот однажды я поняла, что скоро эта явится, угу. Началось все с жуткой ломоты в голове, какую и ведрами можжевелового чая не вылечить. Я поняла и то, что вовсе не ангел ко мне нагрянет – больно мрачные были предчувствия. По правде, ждать ее было куда страшней, чем воочию увидеть. Страшнее знать, что она придет, чем увидеть, что она уже пришла, верно?
Я ответила, что мне это понятно: так оно было и на самом деле. И спросила Элайзу, почему она так долго медлила с возвращением.
– Детка, – вмешалась Мама Венера, – ясно почему, и я объясню. На что я была ей нужна, потому как ее Эдгар снова был здесь, в Ричмонде, и жилось ему распрекрасно. А что до Розали, то…
– Девчонка, – перебила Элайза, – торчала все время тут, в Ричмонде. Сначала тут был и Эдгар, но потом, потом, к великому сожалению, отплыл с Алланами в Англию обучаться там, пока шотландец безуспешно пытался основать филиал своего бизнеса. И я не видела моего возлюбленного, восхитительного, великолепного Эдгара целых пять лет! Но, Мама, разве Эдгар не возвратился сущим ангелом, изысканно утонченным?
– Так-так, хозяйка… Коль вы говорите, значит, так оно и есть.
– А Розали? – спросила я.
– У Макензи она воспитывалась, да и посейчас, наверное, у них. – Элайза перевела затем разговор на Генри, который покинул Балтимор в раннем возрасте и пустился в странствия по миру, а где он теперь – ей неведомо. – Все, что мне известно о моем дорогом Генри, я почерпнула из его писем Эдгару, но пишет он в год только раз или два – таковы, во всяком случае, мои сведения.
Мне стало тошно при мысли, что я сидела за тем самым письменным столом, который Элайза время от времени обшаривала. Я представила, как она – с ее никчемными руками – при помощи зубов разворачивает страницы, исписанные Генри, обдавая их своим мокрым гнилым дыханием. Алланам и в голову не могло прийти, что в их дом наведывается призрак.
Фанни уехала. Мейсон был мертв.
– А что с Плезантс? – спросила я.
– Плезантс очень горевала о Мейсоне, – проговорила Мама Венера. – И стала меня винить. А я не могу ее осудить, ведь Мейсон – он один раз из огня выбрался, этого бы куда как хватило, если бы не я, ведь он за мной снова туда полез, и вот…
– Но вас заставили пойти… – начала было я и осеклась.
– Плезантс. Она потеряла любящего брата, а с ним лишилась и души, и красоты. Так, по крайней мере, ее хозяин решил. Ему сказали, что она от горя сделалась уродиной. И он захотел ее продать. Ох, как же она упрашивала изо всех сил позволить ей взять с собой сестер и братьев. И как же она потом желала, чтобы этого не было, потому как все они… Ох, невмоготу об этом говорить, даже и посейчас. Плезантс, – заключила Мама Венера, – была красавицей каких поискать, и никакой душевной хвори нипочем бы ее красоты не попортить… Не думай, что я о благословении толкую, детка, вовсе нет. Проклятие – вот что тут было. И оно все еще есть, поняла? У Плезантс и ее братьев и сестер родителей не было. Вернее, была мать, родившая пятерых детей от двух мужей, и кончила она жизнь тяжело. Черного она любила, да, а вот белого? Да нет, ничуть. Уж больно грубо с ней обходились.
Мальчики – Мейсон и двое подростков – Юстис и Дженьюэри – были чернокожими, как их папаша, а у Плезантс и малышки проглядывала белая кровь. За них дали бы хорошую цену. Но Плезантс заявила, что себя порежет и сорвет распродажу, если ее братьев и сестер будут продавать отдельно. Так она и поступила. Их продали вместе, чохом. Мальчишек отправили работать в поле. А Плезантс и девчушка – ей еще далеко было до кровей, – они неплохо окупились, потому как купили их… для иных целей, поняла? Малышку взрастили в теплице – цветочек, чтобы в нужное время его сорвать.
– Что верно, то верно, сорвали. – Элайза откинула голову назад с намерением расхохотаться и чуть не потеряла равновесие. Выпрямившись, она повернулась ко мне: – Все еще не догадываешься, как ее зовут? Неужто не ясно?
Из-под черной вуали послышалось разъяснение:
– Юстис и Дженьюэри, как я сказала, купили для работ в поле. А вот Плезантс и малышку Селию – для спальни. Спальни Огастина Бедлоу. Отца Толливера Бедлоу – человека, известного тебе как мистер Хант.
13
В поисках сна всхожу по лестнице
Когда я покидала компанию, пробили часы – кажется, два раза.
Мама Венера сказала мне, что наверху для меня готов ночлег. Провести ночь (наверняка бессонную – уснуть я вряд ли смогла бы) мне предстояло в комнате в юго-восточном углу второго этажа, окна которой выходили на задний двор и улицу около особняка Ван Эйна. Эту новость я восприняла с облегчением, перспектива вновь оказаться в подвале внушала мне ужас. Куда лучше, подумалось мне, взойти по лестнице в спальню, где давно никто не ночевал. Куда приятней спать одной, чем ютиться возле Провидицы в подвале. И когда Элайза Арнолд поднялась с места, чтобы меня проводить, постель рабыни показалась мне самым желанным местом.
– Ступай, детка, ступай, – подбодрила меня Мама Венера, видя, что я мешкаю на пороге библиотеки. – Спи спокойно, пока не проснешься. – Она кивнула в сторону Элайзы, словно хотела заверить меня, что с ней я буду в безопасности и смело могу отправляться следом. – Завтра оно все и начнется. Я разорву эту цепь, какую вовек и ковать не следовало. Освобожу эту девочку, которую так долго мучил младший Бедлоу. Слишком поздно, наверно, для Плезантс, но сестру ее я могу спасти – и спасу. – Мама Венера, прежде чем забрать лампу, притушила огонек до слабого мерцания. – Мы должны все силы поднапрячь ради этого и без проволочки, поняла?.. А пока поспи. Иди давай.
И она тяжело зашаркала в темный коридор, оставив меня наедине с Элайзой Арнолд.
Мы взбирались по винтовой лестнице. Я старалась не дышать из-за обдававшего меня трупного зловония, которое неслось словно с ладьи Харона.
Я двигалась по широкой стороне расходившихся веером ступеней. Элайза придерживалась перил, где проступь была уже. Ее руки бессильно свисали по бокам, ноги тоже плохо повиновались, а пальцы глухо отбивали такт по ковру с каждым подъемом, будто метроном, отмечающий наше восхождение. Обломки ногтей усеивали лестницу золотыми крупицами.
В нише лестничного колодца помещалась черная Мадонна, с мольбой воздевшая руку.
В коридоре на втором этаже была разостлана ковровая дорожка, походившая на полосу дерна – плотную, ярко-зеленую, по бокам которой находились половицы из цельных сосновых досок. Газовые рожки не были зажжены. На стенах не висело ни одной картины. Ниже панелей стены были окрашены в матово-голубой цвет, выше – в черный или в цвет индиго. Коридор напоминал подводное царство, и тишина в нем стояла, как в океанских глубинах.
Я проследовала за Элайзой к сводчатой двери в конце коридора. Здесь моя комната. Я догадалась об этом потому, что там горел свет. Полоска его виднелась в щели под дверью.
У двери Элайза остановилась спиной ко мне на расстоянии трех или четырех шагов, пока я дивилась ее костлявым плечам, выпиравшим ребрам и слегка обвисшим ягодицам. При скупом освещении кожа ее казалась синеватой, как у того, кто голым побывал на холоде. Или же она, подобно пиявке, высосала этот оттенок со стен?
Почему же она остановилась? Там, в комнате, есть кто-то – или что-то? Вернулась Розали – повидаться с умершей матерью? От этой мысли внутри у меня похолодело, но, пока я ее обмозговывала, Элайза попыталась ухватиться за дверную ручку. Вот только руки у нее для этого не годились.
Могла ли она беспрепятственно проникнуть в комнату? Возможно. Могла ли обратиться в пар и просочиться внутрь? Вероятно. Однако вместо этого она шагнула назад и жестом велела мне взяться за ручку. И получилось так, что я первой вошла в эту угловую комнату и увидела там…
Нет, никого там не оказалось. И ничего, разве что:
Квадратная комната без мебели, стены с некрашеной штукатуркой. В дневном свете можно было бы увидеть на них прихотливые узоры из трещин и пятен. Пол сколочен из длинных толстых досок, которые сгодились бы для корабельного плотника, сплошь в царапинах и потертостях, указывавших на прежнее расположение мебели. Теперь и следов ее не было. Никаких украшений вообще, кроме прочных оконных рам, покрытых шелушившейся темно-кровавой краской, хлопья которой лежали на полу.
В углу комнаты стояла зажженная лампа. Я взяла ее и обернулась к Элайзе Арнолд, но она… исчезла. Или же так казалось.
