Джоан Дидион - Синие ночи
С удивлением обнаруживаю, что уже довольно давно рассматриваю фотографию Софи Лорен в «Нью-Йоркском книжном обозрении»: снимок агентства «Магнум-фото» с показа коллекции Кристиана Диора в Париже в 1968 году. На снимке Софи Лорен сидит на позолоченном стуле в шелковом тюрбане и курит сигарету, эталон элегантности, запечатленный для вечности в тот самый миг, когда на сцену выходит «невеста», традиционно завершающая демонстрацию мод. До меня вдруг доходит, что снимок агентства «Магнум-фото» относится к тому времени, когда Софи Лорен сама недавно побывала «невестой», причем повторно, вновь выйдя замуж за Карло Понти во Франции, после того как их брак, заключенный в Мексике, был аннулирован и Ватикан грозил отлучить Понти от церкви, обвинив в двоеженстве.
«Скандал» десятилетия.
Я стала забывать, как часто мы оказывались в эпицентре подобных «скандалов».
Элизабет Тейлор и Ричард Бёртон — скандал.
Ингрид Бергман и Роберто Росселлини — скандал.
Софи Лорен и Карло Понти — скандал.
Продолжаю рассматривать фотографию.
Представляю, как виновница скандала покидает модный дом Диора и отправляется перекусить во внутреннем дворике отеля «Плаза Атене».
Представляю, как она сидит за столом во внутреннем дворике напротив Карло Понти, ковыряя вилкой эклер; стены дворика сплошь увиты листвой, шелетящей от ветра; это плющ, lierre; красные холщовые навесы над окнами розовеют под солнцем. Представляю гомон мелких птиц, населяющих lierre, их ровный веселый щебет и лишь изредка (ну, скажем, когда открывается металлический ставень или Софи Лорен с шумом отодвигает стул, чтобы выйти из-за стола) — настоящий птичий переполох.
Представляю, как она выходит из отеля «Плаза Атене», как садится в такси, поджидающее ее на авеню Монтень, как суетятся вокруг фотографы, щелкают вспышки.
Сигарета, шелковый тюрбан.
Вдруг понимаю, что в этом наряде она легко могла бы вписаться в компанию женщин на снимке, который Ник сделал на вечеринке по случаю крестин Кинтаны.
Крестины Кинтаны были в 1966-м, показ коллекции Кристиана Диора — в 1968-м. За эти два года в политике и культурной жизни Америки столько всего произошло, что, кажется, успела смениться эпоха, но для женщин, привыкших к определенному образу жизни, это был один и тот же период. Та же манера одеваться, та же манера себя вести. Веяние. Что стало с этой манерой одеваться, с этой манерой себя вести, с этим временем, с этим веянием? Что стало с женщинами, курившими сигареты в своих костюмах от Шанель, в своих браслетах Дэвида Уэбба на запястьях; что стало с Дианой, держащей бокал шампанского и одну из минтоновских тарелок Сары Манкевич? Что стало с минтоновскими тарелками Сары Манкевич? Что стало с теннисным кортом за нашим домом на Франклин-авеню в Голливуде, с потрескавшимся грунтовым покрытием, из которого Кинтана выдергивала сорняки, стоя на пухлых детских коленках? И с чего вдруг Кинтана решила вычищать от сорняков корт, на котором никто никогда не играл (даже сетка была в дырах и, провиснув, терлась о грунт, собирая траву и пыль)? Почему считала это необходимым, нужным, даже обязательным? Или вычищать от сорняков заброшенный корт за нашим домом на Франклин-авеню значило для нее то же, что обставлять просмотровый зал кукольного домика в Малибу? То же, что писать роман? Значило чувствовать себя взрослой? Почему ей так важно было чувствовать себя взрослой? Что стало с этими пухлыми детскими коленками, что стало с ее любимым плюшевым зайцем?
Судьба плюшевого зайца мне, как ни странно, известна.
Кинтана забыла его в номере гостиницы «Ройал Гавайан» в Гонолулу.
Я узнала об этом в небе над Тихим океаном, когда мы возвращались в Лос-Анджелес вечерним рейсом авиакомпании «Пан Американ»; она сидела рядом со мной в полутьме верхнего салона.
Тогда еще была авиакомпания «Пан Американ».
Тогда еще была авиакомпания TWA[78].
Тогда еще были «ПанАм» и TWA, и «Генри Бендел» находился на Западной Пятьдесят седьмой улице, и там по-прежнему продавались платья из воздушного шифона от Холли Харп с волнистыми краями, размеры от нулевого до второго.
Сидя рядом со мной в самолете, совершавшем регулярный рейс по маршруту Гонолулу — Лос-Анджелес, моя дочь оплакивала печальную участь плюшевого зайца: брошен, оставлен, забыт. Однако к моменту, когда самолет подруливал к кишке терминала в лос-анджелесском аэропорту, печальная участь плюшевого зайца магическим образом трансформировалась в ее сознании в неслыханную удачу: номер люкс в гостинице «Ройал Гавайан», завтраки в постель. Куда убегло утро. Белый песок, бассейн. Бредем через отмель к рифам. Ныряем с плота. Плюшевый заяц даже и сейчас, можно не сомневаться, ныряет с плота.
Ныряем с плота, бредем через отмель к рифам.
Надо же! Мне всего пять, а я уже сама иду к рифам.
Это как когда кто-нибудь умирает: нельзя в это погружаться.
Могу ли я перестать нуждаться в такой дочери?
Что-то (очевидно, желание найти хоть одного живого свидетеля моей молодости) подталкивает меня к тому, чтобы найти менее древнюю фотографию Софи Лорен.
Ввожу ее имя в «Гугл».
Пожалуйста: какая-то промоакция, Софи Лорен на красной дорожке. Одно из тех сомнительных мероприятий, на которых агенты бегут впереди звезд и предупреждают об их появлении фотографов. Читая подпись под снимком, среди прочего узнаю, что Софи Лорен родилась в 1934-м — в один год со мной. Поразительно: значит, ей, как и мне сейчас, семьдесят пять. Софи Лорен — семьдесят пять, но, насколько можно судить по снимку, никто из присутствующих на красной дорожке не находит, что она не до конца осознает свой возраст. Какой же иногда вздор лезет в голову! Но почему-то этот вздор действует на меня как допинг, возвращает надежду, возрождает ощущение, что нет ничего невозможного.
35Как теряется ощущение, что нет ничего невозможного, мы и сами не замечаем. Сегодня нам важно хорошо выглядеть, быть в курсе событий, всюду успевать, со всем справляться, жить полной жизнью — а завтра уже не важно. Сегодня мы жадно набрасываемся на свежий номер журнала Vogue или «Международные отношения» (каждому свое), ибо журнал держит нас в курсе событий, наполняет жизнь смыслом, — а завтра пройдем по Мэдисон-авеню мимо «Барнис» или «Армани» или по Парк-авеню мимо Совета по международным отношениям[79] и даже головы не поднимем. Сегодня смотрим на снимок Софи Лорен, сделанный агентством «Магнум-фото» на показе коллекции Кристиана Диора в Париже в 1968-м, и думаем: а что, я не хуже, мне бы это платье пошло, я тоже была в том году в Париже; а потом не успеваем и глазом моргнуть, как оказываемся в кабинете врача, перечисляющего список наших болезней и почему мы никогда больше не сможем надеть красные замшевые босоножки на четырехдюймовых каблуках, и никогда больше не сможем надеть серьги кольцами и эмалевые бусы, и теперь уже точно не сможем надеть платье, в котором агентство «Магнум-фото» запечатлело Софи Лорен. Вредное воздействие солнечных лучей на кожу, которому мы, пренебрегая советами, подверглись в свои двадцать, когда ныряли с плота, проявляется только сейчас (а ведь нам говорили не обгорать, предупреждали, чем это чревато, советовали мазаться солнцезащитным кремом — как об стенку горох): меланома, сквамозные клетки, долгие часы под скальпелем дерматолога, скрупулезно вычищающего базальноклеточные карциномы, чье точное название лучше не знать.
Долгие часы под капельницами с препаратами, укрепляющими истончившиеся к старости кости.
Долгие часы под капельницами в размышлениях о том, почему витамин D, который должен был по идее накопиться в организме как раз благодаря тому, что мы не пользовались солнцезащитным кремом, не справился со своей основной функцией по обеспечению нормального роста и развития костей.
Долгие часы в очереди на рентгеновские снимки и ЭКГ в зябких помещениях, где сидишь, листая взятую с журнального столика газету «Уолл-стрит джорнал», или буклет Ассоциации американских пенсионеров, или журнал Американской академии неврологии «Неврология сегодня», или вестник выпускников медицинского факультета Колумбийского или Корнелльского университета.
В зябких помещениях, где в очередной раз приходится предъявлять страховые карты, вновь объясняя, почему вопреки предпочтениям данного медицинского учреждения страховка Гильдии писателей Америки должна быть основной, а государственная страховка для пенсионеров — вспомогательной, хотя по возрасту (а возраст теперь такой, что в медицинских учреждениях к нему проявляют особый интерес) должно быть наоборот.
В зябких помещениях, где в очередной раз приходится заполнять анкету пациента, вновь перечисляя названия принимаемых лекарств и на что сейчас жалуюсь, и когда и с какими диагнозами наблюдалась в больницах, — кто это помнит, хотела бы я знать, впиши любую дату и успокойся, почему-то всегда лезет в голову «1982», вот пусть и будет «1982», какая, в конце концов, разница.
