Елена Толстая - Очарование зла
— Зачем?
— Уезжаю, вот зачем.
— Куда?
По его тону она вдруг поняла: он воображает, будто она получила новое задание. Последняя надежда на то, что мироздание не рухнет. Ничего, товарищ Кондратьев, сейчас оно рухнет.
— В Париж, вот куда. Поняли?
Она застегнула ремни чемодана.
Он понял.
— Вы с ума сошли! — прошипел он. — Не смейте!
— Да? — Она выпрямилась, держа чемодан. — Что вы сделаете, чтобы меня остановить? Убьете?
Она тихо засмеялась, наслаждаясь его беспомощностью. Рослый, мускулистый, тренированный, он ничего не мог с ней поделать.
— Я сойду с ума в том случае только, если останусь здесь хотя бы на день, — дружески сказала ему Вера. — Постарайтесь понять.
По его лицу она видела: не станет он стараться. Она нажила себе врага на остаток дней своих. Ей было наплевать.
— Пустите.
Она отстранила его чемоданом, брезгливо поежилась, протиснулась к двери.
— Да вы понимаете, что с вами будет, когда Дугласу доложат о самовольном прекращении выполнения задания? — в спину ей сказал Кондратьев.
Она сморщилась, не оборачиваясь.
«Прекращение выполнения задания». Изумительно. А она-то думала, что они только пишут так; оказывается — нет, этим же слогом они и разговаривают. Интересно, как они объясняются в любви — такие, как Кондратьев? Должно быть, никак…
Вера обернулась. Как она и ожидала, на его лице некрасиво застыло удивление. Такие лица не должны выражать эмоций. Никаких. Любая мимика непоправимо их портит.
Вера сказала с тихой яростью:
— Я сама ему доложу, что мне надоело бездельничать, изображая влюбленную в вас идиотку. Гуд бай, дарлинг!
Она толкнула дверь коленом и выскочила из номера.
* * *Дуглас встречал ее. Ему уже обо всем доложили Чудесно. Длинное породистое лицо Дугласа было непроницаемо, роскошный букет белых роз на длинных стеблях плыл в его руке, точно выведенный на прогулку куст.
Вера заметила его еще из окна поезда. Приладила на гладкой прическе беретик, подвела губы пожирнее, чтобы блестели, огладила юбку. Безупречно.
Поезд начал умирать. Несколько раз дернулся в агонии, выпустил последние пары. Из дверей повалили пассажиры навстречу пыльной суете Парижа. Дуглас стоял, отстраненный, толпа текла вокруг него, не задевая и даже, кажется, не замечая его.
Вера вылетела из вагона последней, как чертик из коробки. Ни на мгновение не останавливаясь, подскочила к Дугласу и повисла у него на шее с воплем:
— Как я рада вас видеть, Жорж!
Легкий чемодан полетел на перрон, Вера стиснула Дугласа в объятиях, впилась поцелуем в его длинную холодную щеку.
— Пустите… — отбивался он, оторопев и поневоле прикрыв ее спину розами. — Прекратите!
Он расцепил ее руки, отстранил от себя, брезгливо потер щеку, еще больше размазывая след от помады.
— Что вы себе позволяете?
— А что? — Вера пожала плечами, поправила беретик. — Кажется, сегодня я все сказала правильно. «Жорж» в конце. И берет синий.
— Прекратите фиглярничать! — Дуглас сунул ей розы.
Вера опустила лицо, понюхала цветы. Они были лишены запаха. Огладили щеки прохладой без ласки, словно бездетная красавица чужого ребенка: «миленький…» — и поскорей к кавалеру, возобновить сложную игру в двусмысленности за коктейлем.
— Разве я фиглярничаю? — мирно спросила Вера, беря Дугласа под руку.
— Вы прекрасно понимаете, что пароль и опознавательный знак необходимы лишь при встрече с незнакомым агентом, — отозвался он угрюмо, поднимая ее чемодан.
Она пожала плечами.
— А что означает букет? Разве это не опознавательный знак?
Дуглас молчал. Не хотел отвечать, чтобы не говорить глупости.
— О-о, — протянула Вера. — понимаю! Это не конспиративная встреча, это — свидание! Вы влюбились в меня!
— Прекратите! — не выдержал Дуглас.
Несколько человек, тащивших багаж по перрону, нашли время оглянуться на ссорившихся «влюбленных» и даже улыбнуться им. Дуглас поджал губы.
— Уйдем отсюда. Перестаньте валять дурака, хорошо? Хотя бы на время. На вокзале есть буфет, поговорим там.
— Учтите, на Антибе я привыкла пить кофе со сливками, — сообщила Вера, вертя узкими бедрами и победоносно озираясь по сторонам.
Загар очень шел ей. Ее золотистым волосам, ярко-голубым глазам. Не без удовлетворения Вера заметила на щеке Дугласа, у длинной глубокой морщины, рассекавшей лицо вдоль, от носа до рта, ядовито-розовое пятнышко помады. Какая прелесть.
Она позволила проводить себя в кафе, дождалась кофе с молоком, потом захотела еще лимонаду. Дуглас уселся напротив, сложил руки на столе: преподавательский жест. Неужели он был учителем в гимназии? Небось бил учеников линейкой по головам за тупость.
Вера улыбнулась.
— Почему вы прекратили выполнение задания? — тихо спросил Дуглас. Тон его звучал задушевно, лицо было расслабленным, ненависть затаилась лишь в глубине глаз.
— Потому что я не гожусь для таких заданий, — очаровательно наклоняя головку, ответила Вера. — Потому что следить за сынком Троцкого в паре с этим вашим идиотом может любая дура. Могли бы найти кого-нибудь поглупей меня.
Источая желчь, Дуглас произнес:
— Решать, для каких заданий вы годитесь, а для каких нет, — не вам. Если хотите работать — будьте любезны выполнять то, что вам поручено.
— Я считаю, что целесообразно поручать мне не всякие глупости, а что-то более серьезное, — вылетали из милого розового ротика странные слова. — Лучше бы задание соответствовало моим возможностям. Благодаря связям моего отца я в состоянии войти в высшие французские политические круги. Это вас не интересует? Мой отец знаком с депутатами, сенаторами, министрами… Не интересно?
— Нет, — сказал Дуглас. — Нас не интересуют французские политические круги. Сейчас наши главные враги в Париже — белоэмигрантские и троцкистские организации. Но проникнуть туда вы, с вашей репутацией «отъявленной большевички», не сможете. Кстати, немедленно прекратите вести себя вызывающе. Знаете, что произошло после того, как вы ушли с чаепития у Крымова?
— О? — Вера неопределенно хмыкнула.
— Гуль заявил, что не удивится, если вы действительно работаете на нас.
— Послушайте, Жорж, откуда вы знаете, что происходило на чаепитии у Крымова? Неужто наш прозорливец тоже работает на вас?
Дуглас вдруг осекся, и Вера с торжеством поняла, что он, кажется, сболтнул при ней лишнего. Дуглас уставился на нее испепеляющим взглядом:
— Не смейте совать свой очаровательный носик в то, что не касается непосредственно вашей работы! Запомнили? Не смейте! И никогда ни с кем не обсуждайте ее. Как это сделал ваш друг Эфрон.
— Между прочим, — развязно протянула Вера, — если бы Эфрон мне тогда всего не рассказал, мы бы с вами сейчас не беседовали…
— Вы меня хорошо слышали? — Дуглас всем своим видом давал ей понять, что никоим образом не поддерживает ее легкомысленного тона.
— Да слышала, слышала… — Вера досадливо вздохнула. — Какие вы все зануды…
— Соблюдение конспирации — главное условие успешной работы. Это, надеюсь, вам ясно? — сухо говорил Дуглас.
— Слушайте, откуда мне знать все эти ваши правила? Прежде чем кричать на меня, лучше бы научили… — Она пожала плечами, допила лимонад, взялась за остывший кофе. Дуглас с отвращением смотрел на розовые полукружья помады, оставленные ею на стакане. — А знаете, вы могли бы дать мне чудное задание, связанное с деятельностью моего отца. У него на квартире регулярно собирается кружок монархистов. И документы тоже там хранятся. Кстати, я собственными глазами видела на его столе папку с надписью «ЗАГОВОР».
— Я же вам только что сказал: не суйте нос туда, куда вас не просят!
— Но ведь я живу с отцом. Прибираю в квартире, готовлю. Чищу картошку, ношу уголь… — Она пошевелила пальчиками в кружевных перчатках, вздохнула от всей души. — Выгребаю золу из камина… Ну и иногда стираю пыль с папок у него на столе. А что, нельзя?
— Черт! — раздраженно проговорил Дуглас. — Да будь моя воля, я бы немедленно прекратил всякую работу с вами… и уж ни в коем случае не отправлял бы вас в Москву.
— В Москву? — ахнула Вера. Лицо ее засияло неподдельным восторгом. — Вы хотите отправить меня в Москву?
— Да, — сухо сказал Дуглас. — Собственно, ради этой новости я и пришел встретить вас на вокзале. Чтобы вы не наделали глупостей и не сбежали. Я получил такое указание Центра. И, в отличие от вас, я указания руководства не обсуждаю. И даже если они мне не нравятся, я в точности выполняю их.
— В Москву! — повторила Вера.
Она вскочила, опрокинув стул и кофе, метнулась к Дугласу, наградила его страстным поцелуем.
— Жорж, миленький! Я вас обожаю! В Москву! В Москву! Обожа-аю…
Пожилой вокзальный буфетчик, лежа грудью на многострадальной стойке, смотрел на Веру с усталой умиленностью. Потом встал, вынул тряпку из кармана, пошел вытирать кофейную лужицу. Вера схватила букет, кофе закапал с лепестков.
