Борис Фальков - Тарантелла
— Действительно очень интересно, — резюмировал Фрейд. — Особенно про охоту на ведьму: про гон.
— Не суйте нос не в своё дело, — приказала она. — Что за люди!
— Не принимайте это так близко к сердцу.
Поджавшийся уголок рта священника показал, что преувеличенность её возмущения не осталась незамеченной. Его мягкий голос, теперь стало ясно, что фальшиво-елейный, заскрипел. Опять ты себе навоображала лишнего, подружка.
— Люди, мужчины они или женщины, предпочитают всё объяснять практично, заземлённо. Духовные занятия, вроде вашей, signora, или даже моей науки, кажутся им несерьёзным времяпровождением. А тот, кто утверждает, что занимается этим серьёзно, вызывает у них естественные подозрения во лжи. Уверенность в том, что такие утверждения скрывают нечто по-настоящему серьёзное, и потому — опасное. Между прочим, на их месте я бы тоже нам не поверил. Надолго к нам?
— Зависит…
— Мне тоже доводилось писать диссертацию, — перебил он её, не дав договорить то, что логично вытекало из всего предыдущего: что длительность её пребывания здесь зависит от него. Она нетерпеливо прянула головой, будто он дёрнул за её уздцы. — Когда-то. Моя тема была… в общем, тоже отвлечённая, так. То самое право, diritto canonico. Занятие для самого себя, нет? Для людей же надо писать на другие темы, например, про необходимость свободных и повсеместных абортов, лучше — публичных. Ещё лучше — публичных родов. Вот это актуальнейшая тема для пишущих женщин, успех гарантирован. Я слыхал, публичные роды уже успешно проводятся… Вы, конечно, не католичка? Ваш папа…
Адамово яблоко закатилось под его челюсть и застряло там. Она постаралась не поддаваться на провокацию, не переходить границу, за которую её потянули, учитывая грубость — погнали. Границу, за которой сразу начинают прощаться.
— Моему папе эти вопросы безразличны, в отличие от вашего. Хотя мой папочка тоже человек обстоятельный, и так же, как и ваш, обставляет и насилует своими обстоятельствами окружающих… А самое большое насильственное обстоятельство для окружающих любого папочку — они сами, папочки. Да, ваш папа сильно смахивает на моего. И вы, падре, по меньшей мере — наружно. Один тип. Хотя мой папочка и ортодокс. Вот я, может быть, назло именно этому обстоятельству, и выбрала в гимназии католическую группу. Такая была маленькая диссидентка.
— Или напротив: конформистка. Ведь Бавария — страна католическая, правда? Впрочем, это одно и то же…
— Да, теперь я не придаю этому никакого значения. Например, церковный налог я платить отказалась.
— Что же, совсем не верите в Христа?
— Причём тут он? — отбила она. — Христианские конфессии созданы в политических целях, в условиях конкурентной борьбы за души прихожан — то есть, за их кошельки, и по такой своей сути различаются лишь по униформам. А он понятия не имел ни о каких конфессиях. И униформы, ни чёрной, ни фиолетовой, как известно, не носил. И вообще боролся за права личности, а не конфессии, о diritto canonico понятия не имел.
— А, у вас личная конфессия, с собственной униформой… Я вижу. Слегка розовой, правда?
— Как нижнее бельё, — вставил Фрейд. — И что же это за конфессия, интересно?
— Та, где женщину не считают существом второго сорта, дорогой canonicus, не подавляют её.
— Значит, зелёная. Что ж, теперь вы не ошиблись в выборе группы: как и многим женщинам, вам идёт этот цвет, — ядовито прошипел священник. — Этим, наверное, и объясняется их очаровательное пристрастие ко всему зелёному.
— В том числе и к яблочкам, — дополнил Фрейд, и разъяснил: — Padre имеет в виду именно их, я уж знаю.
— Не думайте, меня всегда восхищала эта борьба за права личности, поощрённый поддержкой, padre добавил яду. — Это прекрасно, когда законные права — превыше всего, превыше даже создавшего их. Это делает всех равными перед его лицом, что может быть смиренней такого отношения к нему? Только одно смущает во всём этом… Если эти законные права личности, одинаковые для всех, выше любви к близким и уважения к достойным, ведь особое уважение и любовь как раз отличия, уделяемые немногим, то такое высшее равенство перед законом не смерть ли уважения и любви? Не уничтожают ли права человека его добрые природные качества, подобно тому, как природные качества вещей уничтожаются их массовым производством? Как это и происходит там, у вас… на севере. Выходит, приписывать Творцу равное отношение ко всем людям, согласно высшему и одному для всех закону, значит, лишать его самого уважения и любви.
Яд действовал эффективно, и прежде всего на самого prete: отбрасываемый зонтиком на его лицо отсвет напоминал прозелень на кровососущем упыре. Нет, учитывая неживую, пропыленную кожу — на мумии упыря. Ему самому шёл этот оттенок, как и свалявшаяся в складках подола сутаны могильная грязь. Его самого можно было обвинить в противоестественном пристрастии к зелёному, естественная натура которого — лишь дополнять цвет основного пристрастия упырей: алый.
— Но вот что совсем восхитительно, — тем же шипением попытался выразить своё восхищение он. — То, что борьба личности против подавляющих её конфессий приводит личность — куда? Опять же в общественную организацию, объединённую конфессией, пусть и порицающую все конфессии, но надо полагать — все, кроме своей. И что приводит, ваша личная точка зрения? Не говорите, что да, ведь я где-то уже о таких точках слыхал, и не раз.
— Во сне вы это слыхали, падре, — выпалила она, и нервно оглянулась. Всё тот же дизайн, мало украшающая эту пустыню лепнина: выгоревшие до серости кочки, карабкающиеся на холм одинаковые переулки, проломленная вниз по склону аллея… И всё.
Нет-нет, на этот раз не всё! Глазам, привыкшим к неизменности пейзажа, трудно поверить в перемены, но это так, они есть: из аллеи, в которой наконец-то исчез паукообразный прохожий, на смену ему, на сцену выходит старая коняга с трясущейся головой. С такой натруженной покорной походкой, будто она головная в унылом караване таких же существ, призываемых в бессонные ночи для того, чтобы их считать и от занудности счёта уснуть.
Пришлось придержать на ней взгляд, чтобы убедиться: нет никакого каравана. И это никакой не сон, а убогая явь, в которой тащится зачем-то по знойной полуденной площади одинокая кляча. И она несомненно есть, вот она: тут.
ЧЕТВЁРТАЯ ПОЗИЦИЯ
Она задрожала, как от озноба. С усилием вернула голову в нормальное положение: шейные мышцы плохо подчинялись командам. И продолжила.
— Может быть, вам и самому по душе зелёный цвет, вот и снится. Но почему вы говорите, что наши занятия — только для себя? Ведь вы проповедник, то есть, говорите с другими, сообщаете им результаты своих занятий, нет? Да и я точно так же в университете, и у меня там есть паства, которой я приношу пользу. Пусть и не такая многочисленная, как в вашей… общественной организации.
— Призовите к поголовным абортам, и у вас будет куда более широкий круг благодарных слушателей. Вас тогда смогут тоже сделать проповедницей, в англиканской церкви, например. Если по сути конфессии не различаются, почему б вам не податься туда, а то и в синтоизм или вуду? Или, учитывая ваших предков, в ортодоксию. Вы не прогадаете, в недалёком будущем во всех этих конфессиях вам обеспечено место на кафедре.
— В вас говорит мужской шовинизм. — Она уже не справлялась с нараставшим в ней раздражением, игра не давалась и ей. Проклятая духовка! — Вам не нравится, что сегодня женщины тоже занимаются познанием, по-вашему: чисто мужской работой, отнимают у вас монополию на власть над умами. Но ведь о родах, или абортах, которые вас так особенно привлекают, — интересно, почему? — пишут и мужчины.
Неуправляемое раздражение быстро перешло в настоящее бешенство, сразу умерившее и нестерпимый зуд, и одышку. Она обрадовалась этому, и дала себе полную волю:
— Например, последняя папская булла, она как раз написана на эту тему. Странный интерес к интимной жизни женщин, прямо сказать — половой жизни, не находите? Что там, интерес! Прямое вмешательство. Вот оно, подлинно мужское дело: вмешательство в интимную жизнь, подглядывание в замочную скважину душевой или туалета, дискриминация и нарушение прав личности женщины. И вообще всякая дискриминация, агрессия, насилие — короче, полная криминализация жизни общества. Единственное заметное деяние мужского пола, даже если… в членах некоторых его конфессий пола не определить вообще. Я имею в виду, не ваш ли celibato причина такого нездорового любопытства к жизни противоположного пола, да и не всегда противоположного? И вообще, не в целибате ли — мазохичной форме типичного мужского насилия — дана ничем не приукрашенная, обнажённая суть описываемой позиции? Дана такой, какая она, увы, в действительности есть.
Он поморщился, прекрасно, значит, её стрела попала в цель. Конечно, по меньшей мере причина этой кошмарной дискуссии — его обет безбрачия. Она оглянулась.
