Ева Хорнунг - Дог-бой
— Хорошее место. И что про него треплют?
Второй буркнул что-то неразборчивое.
— Да мне плевать — ты только глянь! Здесь столько камня, что можно дом построить. А что все боятся этого места — нам же лучше. Не сунутся к нам, только и всего.
Ромочка с трудом спустился вниз. Собаки беспокойно бегали по логову, и Ромочка, все больше злясь, слушал, как двое у них над головами что-то перетаскивают и передвигают взад-вперед. Собаки то и дело поглядывали на него, как будто о чем-то его просили. Мамочка лизала его всякий раз, как пробегала мимо. От ее почтительных поцелуев у него все сжималось внутри. Мамочка раньше никогда не проявляла к нему почтения, не целовала его в углы рта. Она, как и остальные, чего-то ждала от него. Его стая ждет, что он что-нибудь сделает, спасет их.
Наступил вечер, но темнота не утешала. Люди зажгли наверху, в развалинах, костер. Они то и дело говорили о том, что им удалось добыть мясо. В щели в логово проникал мерцающий свет. При свете их убежище казалось жалким и хлипким. Потом сверху запахло жареным мясом и луком.
Ромочка снова взобрался на груду досок и окинул взглядом свою семью. Собаки расселись на полу полукругом. Теперь все понимали, что к ним вломились люди, нарушили границы их территории.
Мамочка спокойно смотрела на него снизу вверх. Золотистая, неподвижно сидящая на своем сторожевом посту у входа, вдруг встала и подошла к Мамочке. Она подняла голову и пытливо посмотрела на него, навострив золи. Взгляд у нее совсем не был изумленным. Она едва заметно вильнула хвостом.
Затих даже всегда порывистый и нетерпеливый Черный. Все чего-то ждали.
Внезапно Ромочка понял, что он должен сделать, и у него закружилась голова. Он прогонит людей!
Он спрыгнул вниз; все тело у него покалывало. Тихо зарычав, он подозвал всех поближе и сел на четвереньки на гору мусора, глядя на луну и на костер наверху. Он спиной чувствовал, как его близкие рядом с ним заражаются его боевым духом. По одну руку сидит Золотистая, по другую — Белая, остальные тоже жмутся поближе к нему. Не задумываясь, Ромочка перелез через каменную плиту и выбрался на ближайший парапет. Собаки остались внизу и ждали. Ромочка задрал косматую голову к небу, освещаемому полной луной. Ухватился пальцами за холодные камни и завыл — громко и страшно. Он выл, изогнувшись всем телом. Собаки внизу вторили ему. Потом наступила тишина.
Незваные гости вскочили на ноги и, отвернувшись от костра, всмотрелись во мрак.
— Леха, что там такое?!
— Подумаешь, собаки! Успокойся, Юра, они огня боятся.
Ромочка посмотрел с парапета вниз. Вдруг он показался себе очень сильным и могущественным. Он их огня нисколько не боится! Он громко закашлялся. Захватчики вздрогнули. Ромочка понимал, что Мамочка ведет остальных в обход, чтобы напасть на чужаков с тыла. Он ждал, тихо рыча, покачиваясь и будто пританцовывая, — он напевал, а не выл.
— Леха, что это?! — Юра тыкал пальцем прямо в Ромочку.
Леха всмотрелся в неясные очертания странной фигуры.
— Статуя? Львенок?
Юра испуганно хохотнул.
— Оно двигалось! Вот только что пошевелилось!
— Ха-ха! Да ты спятил, придурок. Камни не двигаются.
Юру передернуло.
Тогда Ромочка встал во весь рост. Леха и Юра завопили от страха. Ромочка снова завыл, и к нему присоединились все собаки, обитавшие вокруг развалин. Он немного постоял и спрыгнул вниз, подзывая собак поближе. Леха и Юра тяжело дышали. Всякий раз, поднимая головы, они видели светящиеся в темноте глаза шести собак. Ромочка встал на четвереньки совсем рядом с костром и снова громко завыл. Незваные гости с воплями кинулись бежать. Собаки провожали их радостным лаем.
Так собаки признали Ромочку своим вожаком. Почти всю ночь он грелся у затухающего костра и лакомился горячей полусырой говядиной.
* * *Все станции метро отличались друг от друга. Ромочка бродил вдоль каменных стен и сводов, разглядывая разноцветные мозаики, статуи и картины. У него болела голова; казалось, она сейчас лопнет — ее чем-то словно распирало изнутри. Боль, как ни странно, была приятной. На картинах он часто видел детей, красивых, светловолосых, домашних собак и других зверей, побольше. Он обшаривал взглядом толпы нарисованных людей. Эти люди никогда не охотились, не приходили домой с добычей! Сердце у Ромочки заходилось от странной радости. Он верил: на какой-то из этих картин он обязательно найдет свою Певицу — серьезную и красивую. Она тоже окажется плоской, неподвижной и будет каждый день вроде бы одной и той же, а все-таки новой. Она будет молчать — и в то же время петь.
Но сегодня все по-другому. Ромочка не глазел на потолок и не рассматривал свои любимые картины на стенах. Он подошел почти к самому краю толпы и, вспотев от страха, остановился у края платформы, ни на кого не глядя, напустив на себя такое же, как у всех, равнодушное выражение. Ему нравилось, что в толпе никто ни на кого не смотрит. Ромочка твердил себе: взрослые собаки тоже часто ведут себя так, словно рядом никого нет и бояться нечего, — и потому другие думают, что и их тоже можно не бояться.
Почуяв невыносимую вонь, пассажиры озирались, но разглядеть Ромочку успевали, не все. К платформе с грохотом подъехал поезд. Он остановился и затих. Двери вагонов, шипя, разъехались в стороны. Ромочку сдавило со всех сторон: пассажиры отчаянно толклись, стремясь войти внутрь. Навстречу им хлынул поток выходящих пассажиров. Его внесло в вагон, а Белая куда-то пропала. На Ромочку давили, его толкали. Он ужасно перепугался. Захотелось перекусать всех, кто стоял близко, но плотная толпа вдруг разделилась, распалась. Одни успели сесть на коричневые диваны, другие нависли у сидящих над головами. Пассажиры по-прежнему избегали смотреть друг на друга, а если и натыкались на кого-то взглядом, то как будто не видели. Скоро пространство вокруг Ромочки расчистилось — почуяв ужасный запах, пассажиры спешили уйти подальше.
Ромочка завертел головой во все стороны. Поезд, загрохотав, дернулся, и он потерял равновесие и упал ничком. Ромочка с трудом поднялся на четвереньки и заскулил. Его окатило ужасом. Потом он навострил уши: поверх грохота, скрежета, криков, лязга и шума до него донеслось тихое, испуганное повизгиванье. Оно слышалось где-то недалеко. Значит, Белая рядом!
Ромочка пополз вперед на четвереньках, пробираясь между ногами сидящих и стоящих пассажиров, но поезд вдруг резко сбросил скорость, и он вынужден был остановиться, чтобы снова не упасть. Пассажиры кричали на него; целый лес ног двигался к дверям вагона, а навстречу двигался другой лес — входящих. Слов он не понимал и не обращал на них внимания. Белая по-прежнему тихо повизгивала где-то впереди, и Ромочка спешил к ней на помощь. На следующей остановке в вагон ввалилась еще более плотная толпа. Ромочку прижало к ногам стоящих пассажиров. На поворотах, на подъемах и спусках все они извивались и покачивались в унисон.
В вагон набилось столько народу, что забиться куда-нибудь подальше стало невозможно. Ромочка отчаянно извивался, пытаясь ползти вперед. Его ругали и пинали. Поезд снова затормозил, остановился. Ромочке показалось, что в вагон набилось еще больше людей. Он заплакал от бессилия и уже собрался укусить ближайшую к нему ногу, как вдруг Белая облизала ему лицо своим шершавым языком. Ее затиснули под сиденье — совсем рядом с ним. Ромочка обнял ее за шею обеими руками. Кто-то наверху добродушно рассмеялся, и ему немного полегчало. Он решил никого не кусать.
Из глаз Ромочки беззвучно катились слезы; не выпуская Белую, он покачивался на месте. Скоро люди снова учуяли его и начали отодвигаться.
Он вытер нос и глаза рукавом и собрался с духом. Восстановил равновесие, встал на ноги — и едва не упал снова, когда поезд внезапно сбавил ход и впереди показались огни другой станции. Ромочка забился в дальний угол вагона, и поэтому, а еще из-за своего малого роста, он не разглядел станции, а заметил только яркие люстры на потолке. Одной рукой он схватился за серебристый шест, а другой держал Белую. Теперь его трудно было отогнать от входных дверей. На каждой остановке творилось то же самое: толпа вокруг него быстро рассасывалась. Пассажиры садились на диваны. Ромочка стиснул зубы и зажмурился. Поезд снова нырнул в туннель.
Открыв глаза, Ромочка сразу увидел, что половина вагона заполнена детьми, большими и маленькими. Он сразу понял: это не домашние дети. В метро зашли бомжата, беспризорники и малолетние бандиты. Испугавшись, он забился в угол, вцепившись в другой металлический шест, и окинул всех быстрым, враждебным взглядом. На первого, кто подошел к нему, он злобно зарычал. Ему вторила Белая. Подростки расхохотались; они стали было дразнить его, но скоро забыли о нем.
Вдруг Ромочку пронзила ужасная мысль. Сколько раз поезд останавливался и трогался с места? Сколько они проехали станций? Наверное, он еще никогда не забирался так далеко от дома. Правда, поворачивал поезд нечасто; Ромочке казалось, что он только однажды повернул на рассвет. В темноте трудно разобрать.
