Эдуард Лимонов - История его слуги
На заплеванном автовокзале слонялись в ожидании чуда безработные черные. В зале ожидания на красных пластиковых стульях, как во всех залах ожидания во всем мире, кем-то была приведена и рассажена группа идиотов, некто бил ногой автомат, обязанный продавать людям жвачку, а он не продавал, в общем был обычный автовокзал. Ее отца, который должен был нас встречать, не было, конечно, и она стала звонить в штат Вирджиния, за реку Потомак.
Потом они приехали в огромном, рассчитанном на большую семью, болотного цвета автомобиле, ее отец и мать. Они что-то там напутали с расписанием автобусов. Я до этого никогда не был в Вашингтоне, поэтому они показали немного будущему мужу их дочери столицу империи. В первую очередь, ее отец, конечно, провез меня мимо здания FBI, a как же, ведь половина его жизни была связана с этой организацией. Дженни же прокомментировала, что мистер Герберт Гувер всегда присылал ее матери официальное поздравление с рождением каждого нового ребенка, и чтоб я напомнил ей, когда мы приедем в дом, она мне эти поздравления найдет и покажет.
— А денег не присылал? — осведомился практический Лимонов.
— Нет, — сказала с сожалением ее мать.
— Если бы вы жили в России, — сказал я, — вы бы были мать-героиня, имели бы медаль, и государство платило бы вам деньги за детей.
— Хорошо бы, — сказала мать.
Про себя я подумал свое обычное, что на хуя все эти дети нужны, жрать на планете нечего, да и вообще столько людей ползает и бегает по поверхности земного шара, в гигантских городах и сельских местностях, что даже психологически эту толпу вынести невозможно. Кроме того, если быть объективным, я уже знал двоих их детей — Дженни и Дэби, и эти двое ничем особенным пока в мире не отличились, да и надежд, что когда-нибудь отличатся, почти не было. «Еще с полстолетия каждый из твоих десятерых детей, мама, — думал я, — будет топтать землю, пожирать мясо и зерно, поддерживать свое существование, но и только, мама, и только. Единственное, чем может похвастаться человечество — это своей историей, а к истории твои дети, мама, никогда не будут иметь никакого отношения. Они вне истории, мама…» — думал я, а машина наша, ведомая бывшим специальным агентом FBI, в это время переезжала через Потомак, и семья радостно показывала Лимонову Пентагон и Арлингтонское кладбище.
«Вот даже и Кеннеди для истории мелковат, — думал я — Местный герой-бюрократ, ничего особенно бравого, родиться в такой семье и не стать президентом — нужно быть слабоумным… А уж твои дети — и вовсе кролики, увы, мама, кролики», — думал я с сожалением. Я был не злой человек, и мне самому стоило гигантских усилий не быть кроликом, и моя судьба была неясна, но я хотя бы понимал, это уже полдела. Я хотя бы смутно понимал всегда, потому и в туалетах всего мира простаивал, подозрительно вглядываясь в свое лицо, удалившись от их человеческого шума, от их кроличьей возни. Я хотел мое лицо, а не разгоряченное лицо кролика. Мое, пусть хуевое, злое, заплаканное, но отдайте мне мое лицо!
Дом их стоял на холме, в доме было как бы полтора этажа: внизу, там, где холм срезал часть дома, было меньше комнат, чем на основном этаже. Дом торчал посередине сада, нет, простите, не сада — деревья-то, в основном, были не фруктовые, а сосны и еще другие деревья, названия которых я, житель асфальтовых джунглей, не знал ни по-русски, ни по-английски, потому назовем их просто деревья. Воздержимся от старомодных пейзажей-описаний — короче, был дом, деревья, сколько там, акр или больше, зелени, гамаки, небольшой огород, возделываемый детьми скорее для забавы, собака Ахилл, доставшаяся семье от Изабэл в подарок, была ударная установка в комнате Роберта, еще одного из сыновей; фотографии звезд рок-н-ролла, детей и родителей в комнате Дэби, а вечером светящиеся жуки на участке.
Нас ждал обильный американский обед — непременные стейки, салат… Вино в доме пили, не напивались, но пили, кончик носа у матери был подозрительно красноватого цвета, но, может, это от простуды. Во время обеда все дети и отец дружно набросились на Дженни за ее безграничное преклонение перед доктором Кришной. Даже Дэби ее высмеивала. Я осторожно детей поддержал, боялся, что Дженни обидится. Мать заняла позицию посередине.
Вскоре Дженни сама стала смеяться над доктором Кришной и его медицинскими познаниями, но не тогда. Тогда она сделалась злая-презлая и вдруг заорала: «Cut it out! Cut it out, люди!» Выражение это, переводимое как — «отрежьте это!» — перестаньте, отьебитесь, мне очень понравилось, и я приобщил его к своему словарю.
Ну, мы и отрезали, и заговорили о чем-то другом… После обеда дети взялись показывать мне семейные фотографии — альбом за альбомом. Вначале двое — молодые мать и отец. Отец в военной форме — война была. Свадьба: мужчины в пиджаках с гигантскими плечами и в брюках клеш, дамы в шляпах на один бок — все тогда выглядели очень старыми, отметил я про себя. Особенность эпохи, а? Потом пошли младенцы, — лежавшие на боку или на спине, — в белом или розовом… Почти все фотографии нового времени были сделаны поляроидом. Постепенно, от альбома к альбому, дети росли, пока, наконец, не приняли их настоящий вид. Я посмотрел на них, столпившихся вокруг меня, и сказал: «Молодцы, быстро выросли, ловко это у вас получилось». Они захохотали.
Спать меня положили отдельно: соблюдались приличия, ведь я был бой-френд Дженни, а не ее муж, посему приличия соблюдались. Место мне отвели внизу, в огромной комнате, она как бы являлась второй гостиной, дверь из нее вела прямо в сад. Перед сном, когда родители уже удалились в свою комнату, мы все пошли в комнату Дэби и закурили джойнт. Трава у Дэби и Роберта — брат и сестра дружили — оказалась очень крепкой, мы лениво сидели и лежали в разных углах комнаты среди кукол, портретов рок-звезд и фотографий бывших бой-френдов Дэби. Фотографий бой-френдов было неожиданно много, несмотря на ее семнадцать лет.
На следующее утро я проснулся едва ли не раньше всех в доме, вышел в сад и произвел тщательную разведку всей территории. Рассмотрел внимательно овощи в огороде, лег в гамак, откуда меня изгнали комары, вернулся в дом, и заметив в том же зале, где я спал, в углу, сплетение велосипедов, сел на один из них и поехал, но, сделав круг рядом с домом, вернулся, так как не знал, куда ехать. В этот момент из дома, позевывая, вышла Дэби. Мне почему-то приятно было увидеть именно ее, я подошел к ней и любознательным туристом задал ей несколько вопросов об огороде. Оказалось, что помидоры выращивает она, а тыквы — тринадцатилетний Рональд. Проявив восторг по поводу ее помидоров, я вспомнил опять о существовании велосипедов и предложил Дэби совершить велосипедную прогулку.
— О'кей! — сказала Дэби, она была очень easy going — легкая на подъем.
Мы пошли в дом, выпили по чашке кофе. Родители еще не появлялись, я даже не знал, где находится их комната, там было много дверей. Мы уже садились на велосипеды, в последний момент к нам присоединился уже оказывается съездивший к автомеханику Роберт. Мы покатили: Роберт впереди, потом я, а за нами Дэби на маленьком велосипеде, очевидно, принадлежащем самому младшему из детей — одиннадцатилетнему Кэвину. Я услышал озабоченное: «Эдвард!» — уже когда мы, упирая в педали, взбирались по асфальтовой дороге высоко над домом. Оглянувшись на голос, я увидел Дженни в ночной рубашке, стоящую в открытой фронт дор — входной двери. Дженни стояла на одной ноге, а другой эту стоящую ногу почесывала. Сумасшедший Эдвард только улыбнулся и помахал Дженни рукой…
Прогулка не обошлась без мелких происшествий. От затерянного в зелени дома с окрашенным синей краской цементным бассейном, находящимся глубоко в ложбине, к нам с дичайшим лаем бросились мохнатые собаки. Роберт поднял ноги вверх — положил их на руль, поднял и я свои на раму, и мы быстро покатили вниз к зеленому мосту через небольшой ручей. Собаки разочарованно удалились. В конце концов мы добрались до школы, где все Джаксоны в свое время учились. Как достопримечательность, Дэби и Роберт показали мне, смеясь, особый корпус, где учились дефективные дети. Я тоже посмеялся, что дети дефективные. Жаль — была суббота, дефективных, наверное, разобрали по домам родители, и поэтому нельзя было увидеть их дефекты.
Было очень жарко, посему мы решили дальше не ехать, а расположились на территории школы и провели там некоторое время. Радуясь каждый про себя, что мы не дефективные, мы катались на качелях, а завидев знакомого парня, одиноко забрасывающего мяч в кольцо, Роберт предложил мне поиграть. Мы попрыгали некоторое время вместе с парнем, в конце концов перешли с баскетбола на футбол, к которому у меня куда больше пристрастия. Дэби играла в футбол не хуже Роберта. Когда исчерпал себя и футбол, мы поехали обратно к дому. Мне уже начинала надоедать американская провинция, хотя я и старался занять себя ее «изучением». Раз уж ты тут, Лимонов, расспрашивай обо всем, суй нос во все детали…
