Татьяна де Росней - Ключ Сары
Но как же сообщить эту новость Бертрану? Не могу же я просто позвонить ему и выпалить такое известие по телефону! Мы должны быть вместе, только вдвоем, и никого больше. Мне требовалось романтическое уединение. И еще мы должны держать эту новость в секрете, не говорить об этом никому, пока моя беременность не составит, как минимум, три месяца. Меня охватило непреодолимое желание позвонить Эрве и Кристофу, Изабелле, моей сестре, родителям, но я постаралась сдержать свой порыв. Первым обо всем должен узнать мой муж. Потом моя дочь. Мне в голову пришла одна мысль.
Я схватила телефон и набрала номер Эльзы, приходящей няни. Я спросила, свободна ли она сегодня вечером и не сможет ли посидеть с Зоей. Она ответила, что сможет. Тогда я заказала столик в нашем любимом ресторане, в котором подавали пиво и в котором мы бывали регулярно с тех самых пор, как поженились. Наконец я позвонила Бертрану, попала на его голосовую почту и назначила ему свидание в «Томьё» ровно в двадцать один ноль-ноль.
Я услышала, как Зоя отпирает ключом входную дверь. До меня донесся грохот захлопывающейся двери, и вот она вошла на кухню, держа в руке тяжелый рюкзак.
— Привет, мама, — поздоровалась она. — Как дела?
Я улыбнулась. Как всегда, стоило мне взглянуть на Зою, как я про себя поражалась ее красоте, ее стройной высокой фигурке, ее ясным карим глазам.
— Иди ко мне, — сказала я, заключая ее в медвежьи объятия.
Зоя ответила на ласку, потом отстранилась и внимательно посмотрела на меня.
— У тебя, мне кажется, был очень хороший день, правильно? — поинтересовалась она. — Я чувствую это по тому, как ты меня обнимаешь.
— Ты права, — согласилась я, умирая от желания рассказать ей все. — День действительно был очень даже неплохой.
Она по-прежнему не сводила с меня глаз.
— Я очень рада. А то в последнее время ты какая-то странная. Я решила, что это из-за тех детей.
— Из-за тех детей? — повторила я, ласково убирая прядку волос, упавшую ей на глаза.
— Ну, ты понимаешь, тех детей, — ответила она. — Детей на «Вель д'Ив». Тех, которые так и не вернулись домой.
— И опять ты права, — пробормотала я. — Мне было очень грустно. И мне по-прежнему жаль их.
Зоя взяла мои руки в свои и принялась крутить у меня на пальце обручальное кольцо. Этой привычкой она обзавелась, будучи совсем маленькой, и до сих пор не оставила ее.
— И еще я слышали, как на прошлой неделе ты разговаривала по телефону, — призналась она, не глядя на меня.
— Ну и?
— Ты думала, что я сплю.
— Ага, — глубокомысленно изрекла я.
— Я не спала, хотя было уже поздно. По-моему, ты разговаривала с Эрве. Ты говорила ему о том, что рассказала тебе Mamé.
— О квартире? — спросила я.
— Да, — сказала она и наконец подняла на меня глаза. — О той семье, которая жила там раньше. И о том, что случилось с этой семьей. И о том, как Mamé жила там все эти годы, и как ей, похоже, было все равно.
— Получается, ты все слышала, — пробормотала я.
Она кивнула.
— Ты знаешь что-нибудь о той семье, мама? Ты знаешь, кем они были? Что с ними стало?
Я отрицательно покачала головой.
— Нет, родная, не знаю.
— А правда, что Mamé было все равно?
Так, теперь мне следовало соблюдать крайнюю осторожность.
— Милая, я уверена, что ей было не все равно. Просто, на мой взгляд, она не знала, что случилось.
Зоя снова принялась крутить кольцо у меня на пальце, на этот раз быстрее.
— Мама, ты ведь узнаешь о них все, что можно?
Я накрыла ладонью нервные пальчики, не желающие оставить в покое мое кольцо.
— Да, Зоя. Именно это я и собираюсь сделать, — ответила я.
— Папе это не понравится, — заметила она. — Я слышала, как папа говорил, чтобы ты перестала переживать на этот счет. Чтобы вообще забыла об этом. По-моему, он был очень зол.
Я прижала ее к себе и зарылась лицом в ее волосы. Я подумала о замечательном секрете, который хранила в своей душе. Я подумала о сегодняшнем вечере, о ресторанчике «Томьё». О недоверчивом выражении лица Бертрана, о том, как он задохнется от счастья.
— Милая, — сказала я. — Папа не станет возражать. Я обещаю.
___
Выбившись из сил, девочки повалились на землю под большим кустом. Им страшно хотелось пить, они задыхались от быстрого бега. У девочки больно кололо в боку. Вот бы сейчас выпить глоток воды. Немножко отдохнуть. Восстановить силы. Но она знала, что долго оставаться здесь нельзя. Она должна идти дальше, должна вернуться в Париж. Любым способом.
«Оторвите звезды», — сказал им мужчина. Они с трудом сняли с себя лишние лохмотья, окончательно разорванные колючей проволокой. Девочка опустила глаза на грудь. Вот она, звезда, у нее на блузке. Она потянула ее. Рахиль, глядя на нее, подцепила свою звезду ногтями. Она легко оторвалась. А вот у девочки звезда не поддавалась, она была пришита слишком крепко. Она сбросила блузку, поднесла звезду к лицу. Крохотные, ровные стежки. Она вспомнила мать, склонившуюся над столом с рукоделием, терпеливо и аккуратно нашивающую звезды на их одежду, одну за другой. От этих воспоминаний на глазах у нее выступили слезы. Она расплакалась, прижав блузку к лицу, и ее охватило неведомое ранее отчаяние.
Девочка вдруг почувствовала, что Рахиль обнимает ее, обнимает своими окровавленными руками, гладит по голове, прижимает к себе. Рахиль спросила: «Это правда, то, что ты рассказывала о своем младшем брате? Он действительно заперт в шкафу?» Девочка кивнула. Рахиль крепче прижала ее к себе, неловко и неумело гладя по голове. Где сейчас моя мама, подумала девочка. И мой отец. Куда их повезли? Они хотя бы вместе? Они в безопасности, им ничего не угрожает? Если бы только они видели ее сейчас… Если бы только они видели ее, плачущую под кустом, грязную, оборванную, голодную, отчаявшуюся…
Она попыталась взять себя в руки и даже выдавила улыбку, глядя на Рахиль сквозь слезы. Да, она грязная, отчаявшаяся, голодная; пусть, зато она не боится. Перепачканной ладошкой она смахнула слезы с глаз. Она слишком быстро повзрослела, чтобы теперь бояться чего-либо. Она больше не ребенок. Ее родители могли бы гордиться ею. Она так хотела этого! Они могли бы гордиться ею, потому что она убежала из лагеря. Они могли бы гордиться ею, потому что она возвращалась в Париж, чтобы спасти братика. Они могли бы гордиться ею, потому что она больше не боялась.
Она с утроенной силой принялась за звезду, зубами разрывая нитки, которыми мать пришила ее к блузке. Наконец клочок желтой материи упал на землю. Она посмотрела на него. Большие черные буквы. «ЕВРЕЙКА». Она скомкала его в руке.
— Тебе не кажется, что она выглядит совсем маленькой? — повернулась девочка к Рахили.
— И что ты собираешься делать с ней? — поинтересовалась та. — Если мы оставим звезды в кармане, а нас обыщут, нам конец.
Девочки решили зарыть звезды под кустом вместе с одеждой, в которой они пролезали через забор из колючей проволоки. Земля была сухой и мягкой. Рахиль вырыла яму, сложила в нее одежду и звезды, а потом снова засыпала ее коричневым суглинком.
— Ну вот, готово, — с торжеством заявила она. — Я хороню звезды. Они умерли и лежат в могиле. И останутся там навсегда.
Девочка засмеялась вместе с Рахилью. А потом ощутила угрызения совести. Ведь мать говорила ей, что она должна гордиться своей звездой. Должна гордиться тем, что она еврейка.
Сейчас ей не хотелось думать об этом. Все изменилось. Абсолютно все. Им нужно найти еду и питье, крышу над головой, а еще ей обязательно нужно вернуться домой. Как? Она пока не знала. Она даже не знала, где они сейчас находятся. Но зато у нее были деньги. Деньги, которые дал ей полицейский. В конце концов, он оказался не таким уж плохим человеком. Может быть, это означало, что найдутся и другие добрые и хорошие люди, которые им помогут. Люди, которым не за что их ненавидеть. Люди, которые не считали их «другими».
Они находились неподалеку от деревни. Из-за кустов они видели дорожный указатель.
— Бюн-ла-Роланд, — вслух прочла Рахиль.
Инстинкт самосохранения подсказал им, что заходить в деревню не стоит. Здесь они не найдут помощи. Деревенские жители знали о лагере, тем не менее никто не пришел на помощь заключенным, за исключением тех женщин, да и то было один раз. Кроме того, деревня располагалась слишком близко к лагерю. Они могли наткнуться на кого-нибудь, кто отправит их обратно. Поэтому они повернулись спиной к Бюн-ла-Роланд и двинулись прочь, стараясь держаться поближе к высокой траве, которая росла на обочине дороги. Если бы еще напиться чего-нибудь, думала девочка. От голода и жажды она ослабела, и у нее кружилась голова.
