Алессандро Барикко - CITY
Молчание.
Молчание.
— Знаешь что, Гульд?
— Нет.
— Вчера я нашла причину.
— Вескую причину?
— Я нашла причину. Вескую.
Гульд открыл глаза.
— Правда?
— Да.
Шатци повернулась к Гульду, положила локти на кровать и склонилась над ним, чтобы посмотреть в глаза, очень-очень близко. Потом сказала:
— Дизель.
— Дизель?
— Ну да. Дизель.
— То есть?
— Помнишь историю, которую сам мне рассказал? Как он хотел повидать мир, но его не пускали в поезда и в автобусы его не пускали, а в машину он не помещался. Вот эта история. Ты мне рассказывал.
— Да.
— Прицеп, Гульд. Прицеп.
Гульд привстал в постели:
— Что ты хочешь сказать, Шатци?
— Я хочу сказать, что мы отправимся повидать мир, Гульд.
Гульд улыбнулся:
— Ты с ума сошла.
— Нет, Гульд. Не я.
Гульд снова прилег, завернувшись в одеяло. Некоторое время он размышлял. Молча.
— Ты думаешь, в прицепе он поместится? Дизель?
— С гарантией. Мы сажаем его назад, он может даже вытянуться, и мы увозим его на прогулку. У него будет свой дом, и он побывает там, где захочет.
— Ему понравится.
— Ну конечно, понравится.
— Эта идея ему понравится.
В комнате стало холоднее. Свет падал только из-за двери, больше ниоткуда. Иногда внизу, на улице, проезжала машина. Если ты хотел, то мог ее услышать; спросить, куда и когда она едет, и насочинять по этому поводу уйму историй. Шатци посмотрела на Гульда.
— У нас будет свой дом, и мы побываем там, где захотим.
Гульд закрыл глаза. Он думал о прицепе, который видел в комиксе. Прицеп мчался с безумной скоростью по автостраде, проложенной над ничем, он мчался с дикой скоростью, раскачиваясь во все стороны, казалось, что он вот-вот опрокинется, но прицеп не опрокидывался, а в это время они вчетвером ели там, внутри, и это был их дом, небольшой прицеп, где они все помещались, как помещается в руке птичка, и рука не раздавит ее, а унесет с собой. Они даже забыли, что кто-то должен вести машину, и вчетвером ели внутри прицепа, и там было нечто вроде счастья, но больше: замечательное идиотское счастье. Он открыл глаза.
— Кто поведет машину?
— Я.
— А кто купит прицеп?
— Я.
— Ты?
— Конечно, я. У меня есть деньги.
— Много?
— Есть деньги.
— Прицеп стоит дорого.
— Ты что, смеешься? Должны же будут в Коверни тебе заплатить, чтобы ты мог купить прицеп.
— Не уверен, что они так думают.
— Значит, должны.
— Нет, они так не сделают.
— Тогда заплатим мы.
— У меня тоже есть деньги.
— Видишь? Это не проблема.
— Найдется ведь подешевле? Прицепов много.
— Конечно, найдется. Что, в этой проклятой стране нет ни одного прицепа, который можно купить на карманные деньги?
— Было бы глупо.
— Да просто невероятно.
— Ну да.
У обоих в глазах бежали дороги, дороги, дороги.
— Мы отправимся повидать мир, Гульд. И хватит с нас всей этой хрени.
Шатци произнесла это веселым голосом, потом встала. Ноги ее запутались в свитере, она кое-как избавилась от него и осталась рядом с кроватью. Гульд смотрел на нее. И тогда она наклонилась над ним, медленно приблизила лицо, коснулась его губ своими, слегка отстранилась и осталась смотреть вот так, совсем вблизи. Он выпростал руку из-под одеяла, положил ее на голову Шатци, приподнялся, поцеловал Шатци в уголок рта, а потом прямо в губы, сначала слабо, затем сильно-сильно, с закрытыми глазами.
17
В сентябре 1988 года, через восемь месяцев после кончины Мами Джейн, в CRB решили приостановить выпуск приключений Баллона Мака, супергероя-дантиста. Продажи падали с пугающим постоянством, и даже появление нового персонажа — некоей особи, выставлявшей напоказ свои сиськи, не помогло делу. В последнем выпуске Баллон Мак отправился на далекую планету, пообещав самому себе и читателям, что настанет «сияющий день, начало лучших времен». «Аминь», — удовлетворенно прокомментировал Франц Форте, финансовый директор CRB. Дизель и Пумеранг купили сто одиннадцать экземпляров последнего выпуска. Методично, невзирая на сомнительное качество бумаги, они месяцами — как только возникала необходимость — подтирали свои зады этими страницами. Затем тщательно складывали страницу вчетверо и посылали Францу Форте. Финансовое управление. CRB. Учитывая, что они использовали конверты отелей, официальных учреждений, спортивных клубов, секретарша Франца Форте не могла вычислить их, прежде чем конверты не ложились на стол финансового директора. Тот вскрывал теперь ежедневную корреспонденцию с известным подозрением.
Гульду исполнилось четырнадцать. Шатци заказала для всех обед в китайском ресторане. Рядом с ними сидела небольшая семейка; отец, мать, маленькая дочь. Ее звали Мелания. Сидя напротив, отец учил ее пользоваться палочками для еды. И чуть гундосил.
— Возьми палочку своими пальчиками… вот так… сначала одну, золото мое, держи крепко, видишь? Надо сжать ее между большим и средним пальцами, нет, не так, смотри… Мелания, смотри, как делает папа, ты должна держать вот так, да-да, молодец, теперь сожми немного, нет, не так сильно, держи ее свободно… Мелания, смотри, как делает папа, между большим и средним пальцами, видишь, вот так, нет, где у нас большой палец, Мелания? Вот большой, золото мое…
— Может, оставишь ее в покое? — вмешалась жена. Они произнесла это, не поднимая глаз от тарелки с супом из абалона и зерен сои. У нее были крашеные красные волосы и желтая блузка с подплечниками. Муж продолжал как ни в чем ни бывало:
— Мелания, смотри на меня, смотри, как делает папа, сядь как следует, возьми палочку, давай, вот так… видишь, все просто, в Китае миллионы детей, они ведь не устраивают каждый раз ничего такого, правда?… Теперь возьми вторую палочку, МЕЛАНИЯ, сядь прямо, давай, смотри, как делает папа, одна палочка, потом вторая, дай сюда свою ручку, ну-ну…
— Оставь ее в покое.
— Я учу ее обращаться…
— Ты не видишь, что она хочет есть?
— Она поест, когда научится.
— Когда она научится, все остынет.
— ЧЕРТ ПОБЕРИ, Я ЕЕ ОТЕЦ, И Я МОГУ…
— Не ори.
— Я ее отец, и я имею полное право учить ее чему угодно, тем более что ее мать, видимо, нашла себе занятие поинтереснее, чем воспитывать свою единственную дочь, которая…
— Мелания, возьми вилку и ешь.
— НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ, Мелания, золото мое, слушайся папу, сейчас мы покажем маме, что можем есть палочками, как маленькая, хорошенькая китайская девочка…
Мелания расплакалась.
— Ты довел ее до слез.
— Я НЕ ДОВОДИЛ ЕЕ ДО СЛЕЗ.
— Что с ней тогда?
— Мелания, не надо плакать, ты уже большая и не должна плакать, возьми палочку, давай, дай сюда свою ручку, ДАЙ МНЕ РУКУ, вот так, молодец, свободно, держи руку свободно, Мелания, все смотрят на нас, перестань плакать и возьми эту долбаную палочку…
— Не ругайся.
— Я НЕ РУГАЮСЬ.
Мелания заплакала сильнее.
— МЕЛАНИЯ, перестань, а то получишь, папа терпеливый, но не выводи его из себя, МЕЛАНИЯ, ВОЗЬМИ ПАЛОЧКУ, А НЕ ТО МЫ ВСТАНЕМ И НЕМЕДЛЕННО ПОЙДЕМ ДОМОЙ, ты знаешь, что я не шучу, давай, сначала одна палочка, потом вторая, смелей, между большим и указательным пальцами, не указательным, а СРЕДНИМ, теперь сжимай, вот так, молодец, видишь, у тебя все получается, теперь берем вторую, вторую палочку, золото мое, ДА НЕ ТОЙ РУКОЙ, ДРЯНЬ… берешь ДРУГОЙ РУКОЙ и перекладываешь в ЭТУ РУКУ, понятно? Совсем нетрудно, и прекрати рыдать, рыдать не с чего. Ты хочешь стать взрослой или нет? Или ты хочешь навсегда остаться маленькой дурочкой и…
Тут Дизель встал с места. Ему всегда было непросто сделать это, но все же он встал. Он приблизился к столу небольшой семейки, взял у девочки в руку обе палочки и, сжав кулак, раскрошил их прямо над глянцевой отцовской уткой.
Мелания перестала плакать. Ресторан погрузился в картофельно-соевое молчание. Дизель говорил негромко, но его было слышно даже на кухне. Он ограничился тем, что задал вопрос.
— Зачем вы делаете детей? — спросил он. — Зачем?
Отец пребывал в неподвижности и глядел прямо перед собой, не смея отвести взор. Ложка жены застыла на полпути между ртом и тарелкой. Взгляд ее, устремленный на Дизеля, был исполнен трагического замешательства. Можно было подумать, что она — участница телевикторины, которая вообще-то знает ответ, но не может припомнить.
Дизель склонился над девочкой. Посмотрел ей в глаза.
— Маленькая, хорошенькая китайская девочка.
Сказал он.
— Ешь вилкой, а не то я убью тебя.
После чего повернулся и сел за свой столик.
— Дай-ка мне кантонского риса, — не сказал Пумеранг.
То был замечательный в своем роде день рождения.
В феврале 1989 года группа исследователей Ванкуверского университета опубликовала в солидном журнале «Сайенс энд Прогресс» статью на девяноста двух страницах, где предлагалась новая теория соединительной динамики псевдочастиц. Авторы — шестнадцать ученых из шестнадцати стран — утверждали перед телекамерами всего мира, что в науке наступает новая эра, и заявили, что их открытия позволят в течение десяти ближайших лет производить энергию с минимальными затратами и почти без вреда для окружающей среды. Однако три месяца спустя в статье на двух с половиной страницах, появившейся в «Нэшнл Сайентифик Буллетин», было продемонстрировано, что математическая модель, использованная ванкуверскими учеными, после тщательной проверки оказалась внутренне противоречивой и, по существу, неприменимой. «Все это выглядит немного по-детски», — так, если быть точным, говорилось в статье. Один из двух ее авторов звался Мондриан Килрой. Вторым был Гульд.
