Лаура Эллиот - Теперь я твоя мама
Криминал… наркоторговля… месть…
У Карлы перехватило дыхание.
– Нет абсолютно никаких свидетельств того, что такая связь существует.
Роберт говорил уверенным строгим голосом. Он отказался отвечать на последующие вопросы. Лео, который сидел рядом с ними, буквально поднял Карлу из-за стола, когда конференция закончилась. В вестибюле Роберт тяжело рухнул на стул. Карла села напротив и взяла его за руку. У него была холодная влажная кожа, глаза покраснели от напряжения. Быть виновным в исчезновении Исобель… Она понимала, какие чувства его обуревают. Она испытывала нечто подобное всякий раз, когда какой-нибудь журналист спрашивал ее о рекламной кампании «Ожидание».
Глава девятнадцатая
Сюзанна
Я очень постаралась, чтобы твой первый день рождения прошел удачно. Я купила тебе самое симпатичное розовое платьице и ленту для волос такого же цвета с маленькой бабочкой. Ты сразу же стянула ее и делала так каждый раз, когда я повязывала ее тебе на голову. Такое упрямство. У тебя даже личико раскраснелось, а нижняя губа стала размером со сливу. Дэвид сказал, что ленточка мешает тебе. Он поднял тебя со стульчика и подбросил в воздух. Ты взвизгнула, когда он поймал тебя, а потом подбросил снова. Это твоя любимая игра. Я предупреждала его, что тебя может стошнить, что и произошло. Ты запачкала все кружева и аппликацию. Дэвид отнес тебя в детскую, переодел в джинсовый комбинезон и футболку, и ты стала похожа на мальчика, смелого и веселого.
Я не была знакома с большинством гостей. В основном это были друзья Дэвида. Все они пришли с детьми.
Когда мы составляли список приглашенных, Дэвид сказал, что у меня появилась возможность познакомиться с новыми людьми. Маолтран может показаться захолустным городишком, но здесь существует масса клубов, в которые можно вступить. Он добавил, что это поможет мне справиться с послеродовой депрессией.
Мне не понравилось то, как он сказал это: «послеродовая депрессия». Словно сама мысль об этом раздражала его.
Некоторых гостей я знала. Филлис и Лили, ее мать, Кэтлин О'Салливан, мать Коррин и, естественно, Имельда Моррис.
Все уделяли тебе много внимания. Лили Лайонс подошла к тебе и сказала, что ты настоящая Доулинг.
– Такие же глаза, как у Джои, – сказала Кэтлин О'Салливан.
Но ты совсем не похожа на Джои. Ты похожа на меня. Конечно, не считая глаз. Они слишком темные для твоего бледного лица и соломенно-желтых волос. Филлис купила тебе огромный кукольный домик. Мне хотелось сказать ей, что это слишком дорогой подарок, однако я сдержала раздражение. Она снова начала хвастать тем, как помогла тебе родиться на свет, но я заметила, что женщинам уже наскучили ее рассказы.
– Пятнадцать минут славы, – сказал Энди Уорхол. – Филлис будет кормиться с них вечно.
Мириам прошлась по дому и заметила, как обычно, что она его почти не узнает. Я напомнила ей, что со времени ее последнего визита ничего не изменилось, по крайней мере существенно. Я старалась, чтобы мой голос не звучал так, словно я извиняюсь.
Я внесла праздничный торт. Мы запели «С днем рождения», и все шло хорошо, пока какой-то мальчик не включил телевизор. Как раз показывали вечерние новости. Прошел год с исчезновения Исобель Гарднер. Все в комнате повернулись к экрану, даже Дэвид.
Карла Келли сидела возле мужа. Я не могла поверить, что смотрю на ту же женщину. Просто невозможно было поверить, что она когда-то ходила по подиуму. Похудевшая и мрачная, лицо заострилось. Ее муж выглядел потерянным. Между ними возникла стена, которую большинство людей разглядеть не могут, но такие, как я, кто понимает язык тела, ее видят. За время эфира они ни разу не притронулись друг к другу, не переглянулись, пока она не сбилась в конце речи. По ее щекам потекли слезы. Он сжал ее ладонь. Их руки казались очень белыми на фоне зеленого сукна.
Их адвокат показал картинку, на которой художник изобразил Исобель Гарднер такой, как она могла бы выглядеть спустя год после рождения. Камера взяла изображение крупным планом. Он подчеркнул, что прошел один год и два дня. Они смогли провести с ребенком лишь два дня, прежде чем ее забрали.
Потом Джош Бейкер начал задавать глупые вопросы и их вывели из зала.
Никто не посмотрел на тебя, когда ты сунула палец в сахарную глазурь на торте, пососала его и улыбнулась от удовольствия. Я прижала тебя к груди. Ты, наверное, почувствовала, как совсем рядом стучит мое сердце, словно птичка бьется о прутья клетки. Я ощутила боль в груди, которая быстро распространилась по плечам. У меня закружилась голова, и я готова была упасть в обморок, словно ни на что больше не имела влияния.
Теперь я понимаю те переживания. Это была тревога, а не сердечный приступ. Я рада, что обсудила этот вопрос с доктором Виллиамсон. Симптомы стали слишком серьезными, чтобы можно было от них просто отмахнуться. Когда я сегодня ходила к ней, она проверила мне сердце и измерила кровяное давление.
– К сердцу это не имеет никакого отношения, – сказала она. – То, что вы только что описали, является классическим проявлением острого тревожного состояния.
Она отрицательно покачала головой, когда я спросила, не придумала ли я эти ощущения.
– Острое тревожное состояние может возникнуть внезапно без видимой причины, – ответила она. – Но у него должна быть серьезная скрытая причина.
Она спросила, мучает ли меня тревога. Я сказала, что все хорошо, но она написала на бланке имя и номер телефона и подала его мне.
– Эта женщина – прекрасный психоаналитик, – заверила она. – Позвоните ей, если считаете, что у вашей тревоги есть некая серьезная невыраженная причина.
Тревога… Это было так очевидно. Я вспомнила, как такое случилось со мной в первый раз. Тогда я ехала из Дублина, а ты была пристегнута к пассажирскому сиденью. Мы провели целую неделю с моим отцом и Тессой, и я хотела побыстрее выехать из города, пока не начался вечерний час пик. Я ехала вдоль набережной, когда в груди возникла острая боль. Я притормозила на светофоре. Мне захотелось убежать от удушающей атмосферы в машине, но потом я увидела твое лицо в зеркале заднего вида. Я не могла убежать. Но именно этого я хотела: бросить тебя посреди дороги и убежать в туман, такой густой, что меня никогда не смогли бы отыскать. Загорелся зеленый свет, и я поехала дальше. Я пыталась взять страх под контроль. И у меня получилось. Мне удалось довезти тебя домой в целости и сохранности. Но приступы продолжались, и, когда доктор Виллиамсон поставила диагноз, я все поняла.
В тот день Лиффи спокойно несла свои воды мимо набережных Дублина. За высокими заборами, оклеенными афишами рок-концертов и театральных премьер, были видны краны. Но один плакат резко выделялся на их фоне. Это была фотография младенца, который прожил на свете пока лишь один день. Похищенного младенца. Изображение уже успело почти полностью выцвести.
Тревога… Я купила таблетки. Но они просто притупляют ощущения. Я все равно помню, что сделала.
Глава двадцатая
Карла
Всю следующую неделю все газеты пестрели рассказами на тему прошедшей пресс-конференции. Журналисты делали предположения, кто из криминальных авторитетов мог отдать приказ о похищении или о чем-то даже худшем. В одной бульварной газетенке красовался заголовок «Будущий отец пьет в ожидании». Тут же была опубликована фотография, на которой Роберт сидел за столом, обнимая за талию Шарон Бойл. Тогда они праздновали захват партии наркотиков в порту. Это случилось как раз в ту ночь, когда родилась Исобель. Широко улыбаясь, они подняли бокалы в направлении камеры. В переполненной пепельнице перед ними лежали две тлеющие сигареты.
Роберт утверждал, что фотографию обрезали. Он указал на другую свою руку, которая лишь частично была видна на фото. Роберт сказал, что другой рукой он обнимал за плечи Гэвина, или Виктора, или Джимми. Он тогда здорово набрался и плохо помнил, кто сидел рядом с ним.
– Да какая разница! – устало сказал он. – Они мои друзья. Мы праздновали.
– Да уж, друзья!
Карла представила, как Роберт пьет и смеется вместе с Шарон Бойл, а в это время она корчится в муках, рождая Исобель. Эта мысль подействовала на нее, словно ушат холодной воды. Она схватила газету и порвала ее в клочья.
– Выясни, кто из твоих друзей продал фотографию газетчикам. Хотя я сомневаюсь, что у тебя получится. Ведь они даже твою собственную дочь найти не могут.
Роберт уставился на клочки бумаги.
– Не смей говорить со мной таким тоном, – сказал он спокойным голосом. Ярость, бушевавшая внутри, была видна лишь в его глазах. – У меня и так забот хватает, кроме твоей мелочной ревности.
– Я не ревную. Не к ней…
– Тогда в чем дело? – перебил он. – В том, что теперь газетчики все внимание уделяют мне, а не тебе?
