Александр Кабаков - Московские сказки
Господи, куда это нас занесло?! Обещали о любви, а сбились на что? На смерть, злобу, лютое одиночество, отчаяние неизбывное. Ничего нас не берет, никакой подъем экономики, все о своем плачем, а ведь сколько раз сказано — думай о хорошем, о хорошем, старый дурак!
Ладно, хватит, действительно.
И без того тоска.
Вернемся лучше вместе с нашим знакомым в баню.
Там, надо сказать, уже гулянье идет по полной программе. Модельное агентство все вверх ногами стоит и шампанским облито. Некоторые мужчины, тот же N, к примеру, прямо на мраморном полу пытаются осуществить случайную половую связь. Другие — как, допустим, Тимофей Болконский, деятель актуального искусства — мучаются сильной рвотой. Третьи — да хотя бы депутата Трофимера взять или начальника райотдела Нерушимова — просто спят в креслах, знобясь и бессмысленно укрываясь влажной простыней. И так далее.
Среди этого безобразия Игорь, будучи почти трезвым и профессионально подготовленным к осторожным действиям, быстро и незаметно проходит к своей одежде и одевается, действуя при этом одной правой рукой, а левую держа сжатой в крупный, но бережный кулак, и снова выходит из неприличного помещения, направляясь к своей сильно потертой «пятерке», затесавшейся среди достойных места машин, и вот уже гонит по пустому и блестящему от неожиданного ночного дождя шоссе, и капли ползут, вопреки силе тяжести, вверх по лобовому стеклу, и еле заметно выпирает левый нагрудный карман мужской рубахи, и слабые лапки тихо скребут сквозь ткань мужскую грудь там, где сердце.
Сначала он ее в банке держал и кормил пшеном. Но уже на второй день съездил, сменившись, в зоомагазин, купил настоящий террариум за приличные деньги и особую фирменную еду в пакетах, привез все это к вечеру, посадил ее, покормил с рук — вроде бы понравилось ей… А душа все равно была не на месте, ему казалось, что ей там неудобно, и, засыпая, он решил завтра снова съездить в тот центральный зоомагазин и посоветоваться со специалистами.
Проснулся он среди ночи от того, что кто-то тихо, но отчетливо произнес его имя. Сон у него был чуткий, однако реагировал во сне на шум он выборочно, как и положено хорошо повоевавшему человеку — мог спать под свой «Град», но проснуться от чужого шороха за палаточным брезентом. Почему он проснулся на этот раз, непонятно, никакой угрозы в голосе, окликнувшем его, не было, голос звучал приятно, даже ласково, принадлежал же не мужчине, но и не женщине, скорее ребенку лет десяти.
Он открыл глаза и в идущем от окна городском свете увидел лягушонка, сидевшего на его подушке. Рубиновые глаза смотрели на него с любовью, и эту любовь Игорь Капец сразу почувствовал, и ответил на нее всей своей изувеченной душой, и обрадовался ей, потому что понял наконец, чего ждал он все эти пустые годы.
— Разбудила? — робко спросила лягушка. — Ну, извини…
— Да ладно, — тихо, как всякий нормальный человек ночью в постели, да еще и помня о соседях, ответил Игорь. — Привет…
— Привет, Игорь, — лягушка улыбнулась осторожно, помня, видимо, что слишком широко улыбаться ей не идет. — Я стеснялась сначала, а ночью вот не спалось, ну и, думаю, надо поблагодарить за все доброе. Спасибо тебе, Игорь Алексеич, что отнесся по-человечески…
— Да ладно, — повторил Игорь, поворачиваясь на бок лицом к собеседнице, упираясь локтем в подушку и ложась щекой на ладонь, то есть принимая обычную для постельного разговора позу. — А ты, извиняюсь конечно, говорящая, значит, да?
— Говорящих лягушек не бывает, — грустно вздохнула лягушка и снова улыбнулась, зная, наверное, что сдержанная улыбка получается у нее очень симпатичной. — У лягушек голосовой аппарат так устроен, что можем мы исключительно вот что…
Тут она уже было напрягла белую нежную шейку, но Игорь перебил ее.
— Не надо, соседи, — он ткнул за плечо большим пальцем в сторону стены, за которой снимало у местной пьяни остальные две комнаты квартиры семейство абхазских беженцев. — Я раньше слышал… Хорошо, а как же получается, что мы с тобою сейчас разговариваем?
— Это ты разговариваешь за двоих, понимаешь? — Она протянула тонкую суставчатую лапку и еле ощутимо дотронулась до широкого мужского предплечья, и слабый ток проскочил по Игоревой руке, и короткие рыжие волосы, которыми густо поросла эта мощная рука от самых пальцев до локтя, поднялись и зашевелились от электрического ветра, как всегда шевелятся короткие мужские волосы от женской нежности. — А я отвечаю мысленно, типа телепатия, знаешь? Вы, мужчины, вообще всегда за двоих говорите, сами себе за нас отвечаете… Видишь, у меня даже губы не шевелятся.
Действительно, тонкие ее губы оставались неподвижными, но прелестные красные глаза сияли таким светом, что она могла бы и без мысленных слов обойтись, все было само собой ясно.
Что ж тебя, как в сказке заколдовали, что ли? — Игорь услышал в своих словах оттенок насмешливого недоверия, на которое любая должна была бы обидеться, но уже вырвалось, и он даже продолжил, чувствуя, что говорит глупость. — Кощей Бессмертный или кто?
— Какой там Кощей! — Она глянула вправо и влево, испуганно сверкнув своими рубинами, и в один коротенький прыжок придвинулась к лицу Игоря почти вплотную, так что он почувствовал холодок ее дыхания. — Спецслужбы, Игореша, понимаешь? Спецоперация… И забудь сразу, понял? Иначе они и тебя достанут, им из человека червя сделать — на раз. А с червяком я жить не смогу, инстинкты, Игорек, сильнее любви…
Так и проговорили они до утра. Это бывает: сразу как-то поведет на душевные отношения, и даже физиология отступит, и всю ночь, перебивая друг друга, каждый о своем, о старых ошибках, обидах, несправедливостях, неудачах, бедах, болезнях, а потом уже вроде и неловко переходить к физическим нелепым упражнениям. Оденетесь, отвернувшись, позавтракаете чем найдется, выпьете даже с утра от смущения… Да и — если день выходной — снова завалитесь спать, уже не раздеваясь, мертвым после бессонных суток сном, прижавшись спинами под общим пледом, и очнетесь снова к вечеру… А уж тут встанет все на свои места: и страсть будет, и твердое к середине второй ночи решение, что теперь уж навсегда, навеки, пока не разлучит вас смерть, и пойдет, пойдет, закрутится очередной кусок судьбы…
Работал он в своем ЧОПе «Три богатыря М» сутки-трое, поэтому времени они вместе проводили много. Пока он отсутствовал, она одиноко дремала в террариуме, отдыхала, встречала его выспавшейся и свежей. Ужинали не спеша и почти не разговаривая, говорили по ночам, а за едой каждый думал отдельно, решал, мучаясь, как быть дальше, пытался угадать, куда повернется жизнь. Продукты ради такой нештатной ситуации он брал не в «Продуктах» возле дома, а в охраняемом по договору супермаркете «Петров-сити», где ему полагалась скидка. Ей больше всего нравились спагетти российского производства по итальянской лицензии под грибным немецким соусом. Он с удовольствием смотрел, как она мгновенно втягивает в себя длинные, оранжево-желтые от соуса нити, и спешил осторожно вытереть бумажной мягкой салфеткой узкие милые губы. Никогда прежде не испытывал он подобного счастья, поскольку детей не имел, а потому и не кормил их. Она смущалась и прикрывала рот маленькими лапками с микроскопическими и оттого очаровательными коготками.
Потом смотрели телевизор, но недолго — ее интересовали новости с родины, но оттуда ничего не сообщали, страна все как-то не попадала в центр внимания мировых средств массовой информации, он же был склонен поглядеть какой-нибудь сериал, но путал каналы и никак не мог понять, почему все время меняются герои, и куда делся парализованный старик, с которого все начиналось.
Потом ложились спать, и бесконечно длилась первая ночь знакомства.
Снова и снова рассказывала она страшную свою историю, описывала чистенькую свою страну, всю прорытую каналами и усыпанную маленькими озерцами, по берегам которых сплошными стенами стояли разнообразные, но при этом одинаковые небольшие дома с острыми крышами и деревянными балками, косо пересекающими фасады, а в водах так же вплотную одна к другой качались на мелкой волне лодки с высокими и тонкими пустыми мачтами, и вот из этого-то тихого рая выбросили ее темные силы международного разбоя, очнулась она в мрачном подмосковном лесу, хотела кричать, но лишь слабое лягушечье стрекотанье вырвалось из напрягшегося горла, вот ужас, представляешь, Игорь, представляешь?! Ей восемнадцать, младшей сестре четырнадцать, брату девять, а родителям под шестьдесят — дети получились поздние. Так что была она уже объявлена официальной наследницей, и протокольная ее фотография в парадном мундире полковника королевской гвардии была уже опубликована, и хотя осенью ей еще предстояло вернуться в Кембридж для завершения курса, но уже в статусе Ее Высочества. Однако политика отца всегда противоречила планам некоторых могущественных организаций, и вот, пожалуйста…
