Герман Садулаев - Я - чеченец
Устав от игр, мы собирались, чтобы рассказать друг другу истории. Все пересказывали прочитанные в книгах, увиденные в фильмах, услышанные от других страшные истории — например, о каннибалах, которые делали пирожки с человечиной или про «черный-черный гроб». Но самые интересные истории рассказывал Динька. Его еще нужно было упрашивать. Немного поломавшись, он начинал повествование о своих героических деяниях. Ведь он был богом, ему было положено совершать сверхчеловеческие поступки. И он рассказывал. Как летал в космос с инопланетянами, как проплыл под водой по Волге и Каспийскому морю на сконструированной из бочки и стиральной машинки подводной лодке, как в Безмеине он сражался с конницей туркменов, только это была не конница, а ишачница, ведь туркмены, это все знают, ездят на ишаках. А у Диньки был стреляющий гвоздями пулемет, из которого он стрелял по ишакам и по их диким наездникам. Динька рассказывал обо всем обстоятельно, с подробностями и заверениями, что «все так и было, а если не верите — спросите у… (называлось имя, фигурировавшее в описании очередного подвига), хотите — я дам его адрес в Безмеине».
А мы верили. Я и сейчас верю.
8. ПРОРОКИтак, были титаны, наши родители, проводившие свои дни под землей, и были мы, боги. А были люди, они жили за стенами и разговаривали на чужом, непонятном языке. Они вообще жили по-другому, по-своему, хотя предполагалось, что подвластны богам и титанам.
И был Зелик, как проводник между мирами. Он жил в том, чужом мире и приходил играть с нами, в мире нашем. Он разговаривал с нами на нашем языке и с ними на их гортанном наречии.
Я всегда думаю о Зелике, как о пророке. Может, только как о пророке наоборот. Ведь люди называют пророком того, кто приходит к ним с вестью от богов. Но как они назовут того, кто несет богам весть людей?
Но и оставив то, что он был из другого мира, Зелик был пророком, он говорил странные вещи. То, что он нигде не читал, то, что ему никто не рассказывал. Он говорил, что у всех: богов, людей, титанов и даже у ласточек — одинаковые души. И есть еще Большая Душа, одна для всех. И все души, они такие же, как Большая Душа, только маленькие. И это знание равнозначно счастью. А в школе нас учат всяким глупостям: математике и правописанию. Зачем нас чемуто учить? Ведь мы уже и так все знаем. Нам нужно только вспомнить. Мы все знаем, где-то внутри, и теорему Пифагора, и расстояние до ближайшей звезды, и, главное, что такое счастье. Но чтобы вспомнить, мы должны посмотреть на Того, Другого, Который в нас. А когда мы посмотрим, мы вспомним, да нет, мы поймем, что ничего и никогда не забывали, и не были ни титанами, ни богами, ни взрослыми, ни детьми, ни министрами, ни сторожами, ни кошками, ни ласточками, ни мальчиками, ни девочками, ни русскими, ни чеченцами.
Просто такая была игра.
9. БЕЗМЕИНЧто я знал о жизни Диньки в те девять месяцев, когда он был далеко от меня? Я ничего не знал. С одной стороны, тот, далекий край, Туркмения, был царством тепла и света: да, так было положено, Динька, летнее божество, должен был улетать в теплую сказочную страну, туда, где зимует лето. С другой стороны, ее неизвестность, потустороннесть: и так тоже должно было быть, ведь каждую осень божество цветения и жизни отправляется в обитель смерти. И даже название города — Безмеин — в этом слове мне всегда слышалось «бездна». Или — «бездна змей». А еще — «без имени». Ведь нет имени у того места, где обитают мертвые, мы можем назвать его только отрицательно, как не-то и не-это, другое. И у мертвых тоже нет имени.
Тайна была и в рождении Диньки. Так всегда с божествами, их происхождение — загадка, миф. Мама у Диньки была, а вот отца не было. Как может не быть у человека отца? Но у Диньки его не было. Муж его матери, тихий и спокойный инженер, приходился ему отчимом.
Я знал от своих родителей, что Динькина мама забеременела в Шали от одного чеченца, они даже называли имя. Но жениться на ней этот чеченец не стал и даже знать не хотел ничего о своем сыне.
10. ОТЕЦЯ создаю все заново, склеиваю, собираю. И иногда мне светло и спокойно. А иногда больно, очень больно, я даже не хочу думать об этом, не хочу вспоминать. Но я должен. Иначе мне не найти себя, не выстроить, не собрать целиком.
Отец. Почему ты бросил меня, отец? Ведь ты и я — это одно, так должно быть, а ты бросил. Нет, не бросил, ты даже не знал, что я есть, ты не хотел этого знать, тебе это было не интересно. Почему, почему так, отец?
Из-за тебя, отец, у меня нет и не было в душе ни одного согретого уголка, только холод, только обида. Из-за тебя я стал ненавидеть свою мать. Потому что это она во всем виновата, она шлюха, блядь, она поебалась с каким-то мерзким ублюдком, с тобой, отец, у нее было бешенство матки, а мозгов не было, ни мозгов, ни чести. У нее не достало мозгов даже вовремя сделать аборт.
А потом она вышла замуж, за тряпку, за бессловесного раба, она родила ему другого сына, а я, я всегда был лишним. И я люблю своего единоутробного брата, видит Бог, я готов порвать всех, кто осмелится уронить с его головы хоть волос. Пусть он даун, у него заячья губа, он дистрофик, но он мой брат и я люблю его. А мать ненавижу. И не мать она мне. Как и ты не отец.
Я не был вам нужен, никогда не был нужен. Я смотрю «психологические драмы» голливудского производства, там одна и та же история, какой-нибудь маньяк или просто неудачник, годы спустя все сетует: «Папа, почему ты не приходил на мои бейсбольные матчи?» А я, как я могу сетовать, на что? Какие матчи, какой бейсбол, ты забыл обо мне сразу, как только спустил свое поганое семя в вонючую дырку моей матери. Я не был нужен тебе, ты только хотел разрядить свой пистолет, грязный ублюдок.
И матери я не был нужен, она бросила меня на дедушку с бабушкой, а сама уехала в Туркмению и там вышла замуж. А потом стала забирать на 9 месяцев, но зачем? Хотела, чтобы у нас была семья? Какая семья, я ненавижу вас, и тебя, и мать, и ее мужа.
Если и была у меня семья, то только дедушка с бабушкой, они меня любили, особенно дед. О, если бы он был моим отцом! Если мне было суждено родиться из проклятой утробы своей матери, то уж лучше бы он, дед, выебал мою мать, свою дочь. Тогда бы у меня был настоящий отец. Но он не выебал, а выебал ты, подонок, и у меня нет отца, был только дед. Когда дед умер, у меня никого не осталось.
А эта тварь забрала меня в свой Безмеин, чтобы у нас была семья. Лучше бы она сдохла, вместе со своим бескостным мужем, а не дедушка.
Кем была для тебя моя мать, отец? Просто русской сучкой, блядью, проституткой? Ведь ты чеченец, ты, наверное, был горд этим, был, потому что я надеюсь, что тебя убили, вас убивали, всех, и так было надо. Русские женщины — проститутки для вас. Она была дурой, молодой учительницей, приехавшей по распределению в шалинскую школу. А ты говорил ей красивые слова, вы умеете красиво говорить, шакалы. Потом выебал и пнул ногой под жопу, а еще рассказал своим друзьям, чеченцам, и вы забавлялись этой историей, как ты, джигит, соблазнил русскую сучку.
Где же твоя честь, отец? Вы, чеченцы, гордитесь своей честью, своими обычаями, уважением к женщинам. Вы не позволяете себе даже прикоснуться к руке девушки, если не намерены взять ее в жены. На свиданиях вы целомудренно стоите в нескольких метрах друг от друга, так, что едва можно слышать голос. Любую девушку вы зовете «красавицей», любую женщину «матерью», а если разводитесь — то забираете своих детей, не оставляете их женщине. Но это только среди своих. Русские для вас вне закона, с ними можно делать все, что захочешь, обманывать, убивать, ебать. Таков ваш обычай. Вы лицемеры и подлецы.
И я ненавижу тебя, я ненавижу себя, за то, что во мне течет твоя кровь и кровь твоего народа, будьте вы прокляты!
11. БАСТАРДМы были одним целым, подходили друг другу во всем, мы понимали друг друга. Значит ли это, что мы никогда не ссорились? Нет, мы ссорились. Однажды даже случилась война.
Начиналось с мелочи. Я не помню, с какой. В чем-то не сошлись, о чем-то поспорили, стали говорить друг другу обидные слова. И когда злость уже кипела, переливала через край и у нас, мальчишек, не хватало желчи, мы вспомнили то, что слышали от взрослых. У взрослых больше яда, больше ненависти и отвращения — и мы позаимствовали все это у них.
Динька, состроив гримасу презрения, сказал: «Закрой свой рот, ты, вонючий чучмек, чурка!»
Гнев начал подниматься во мне, откуда-то снизу живота, но «месть — это блюдо, которое надо подавать холодным». У меня было оружие для контрудара. Поэтому, подбоченившись и сплюнув наземь сквозь зубы, я криво усмехнулся и спросил: «Значит, я чурка? А ты тогда кто?»
«Я русский!» — ответил Динька.
Я выдержал небольшую паузу, предвкушая удачный удар, понимая, как больно я сделаю Диньке. И сказал: «Ты хоть знаешь, кто был твой настоящий папа? Твой папа был чеченец, значит, и ты чеченец. У меня тоже мама русская, а папа чеченец. Но мой папа любит меня и мою маму, а твой отец обрюхатил твою мамашу и бросил, а ты ему не нужен! Ты выблядок, вот ты кто!»
