Тьерри Коэн - Она так долго снилась мне...
Тем не менее каждый такой исключительный момент, будь то любовь с первого взгляда, рождение ребенка, судьбоносная встреча или прочтение важной для тебя книги, оставляет нас в уверенности, что вся предыдущая жизнь была лишь его преддверием, и мы, в духе коварного ревизионизма наших воспоминаний, перекрашиваем историю событий в те цвета и оттенки, какие продиктует душевный порыв.
Проще говоря, тот день был не более радостным, не более мрачным, чем предыдущие, и все же он принес мне самую важную встречу в моей жизни.
Часы и дни уплывали с удручающей тоскливой неспешностью, финансовые заботы по-прежнему не давали мне покоя, по-прежнему я радовался, приходя в магазин, вдыхая чудесный запах книжной пыли и приветствуя своего старика-начальника, по-прежнему со страстью погружался в чтение нового романа.
И тут вошла она.
Она была в джинсах и голубом свитере, в теплой мужской куртке. Длинный шарф, неуклюже повязанный вокруг шеи, обматывал и ее длинные темные волосы. Ее глаза лучились жизненной силой — по контрасту с бледностью кожи и тонкостью черт.
Несколько секунд, которые длилось ее явление, до сих пор не покидают меня. Я был охвачен необъяснимым чувством, оно шло откуда-то извне, подчинив себе мой мозг и мое тело, отдав меня во власть неизвестному доселе закону. Показалось ли мне, что она красива? Несомненно, но я неспособен был объяснить, что в ее внешности — чуть капризная линия пухлых губ, светлые ясные глаза, летящая тонкость скул — очаровало меня более всего. Была ли она по-настоящему красива? Для меня — конечно. Это был такой тип женской красоты, который не сводится к правильности черт. Такой тип красоты, который не вписывается ни в какие эстетические каноны, но устанавливает свои правила и создает новую гармонию, основанную на хрупкости, изяществе, живом непостоянстве выражений и неизъяснимой прелести всего облика. Часто глаза мужчин, привыкших к шаблонам, скользят по таким женщинам, не замечая, не имея способности оценить и понять их; и сами эти чудесные женщины обычно даже не ведают, каким удивительным могуществом могут обладать их лица, каким необычным светом они озарены.
Явившееся передо мной создание еще отличалось природной грацией, благородной посадкой головы, очаровательной нерешительностью, какой-то отрешенностью, словно она здесь и не здесь одновременно. И еще — девушка была грустной. Может, это скорее была даже не грусть, а печаль, которая освещала изнутри ее черты и словно приподнимала над реальностью. Увидев ее, я был не только потрясен, но еще взволнован и растроган. Так некоторые пейзажи, потрясая своим великолепием, вызывают при этом чувство удивительного умиротворения.
Она обвела взглядом магазин: с нежностью оглядела книжные полки, улыбнулась необычной обстановке, а на меня не обратила никакого внимания. Направилась прямиком к полке, возле которой я читал, отметила про себя мое присутствие, тотчас же забыв о нем, и принялась изучать обложки. Я, не в силах сдвинуться с места, любовался ею, совершенно при этом не понимая, что же меня так взволновало.
Только собрав усилием воли свои мысли воедино, я сумел стряхнуть с себя парализующую одурь и со всей очевидностью понял: это была девушка из моего сна!
Когда эта мысль окончательно сформировалась у меня в голове, я тут же счел ее нелепой. Переворошил свои воспоминания: да, действительно похожа. Есть вроде портретное сходство, та же хрупкость и нежность черт. Такие же неторопливые изящные движения.
Но положа руку на сердце: я ведь никогда не мог подробно рассмотреть лицо гостьи моих снов! Тем не менее идея крепко засела у меня в голове, и избавиться от нее не было никакой возможности.
Я по-прежнему недвижно сидел на месте, лихорадочно перебирая воспоминания и пытаясь сравнить и сопоставить внешность девушки из сна и девушки у книжной полки, как вдруг в поле моего зрения попало лицо мсье Гилеля. Выражение на нем было одновременно лукаво-заговорщицкое и упрекающее, словно он хотел сказать мне: «И долго ты будешь вот так сидеть и таращиться на нее?»
Взяв себя в руки, я вновь погрузился в чтение, заметив, однако, краем глаза, что мсье Гилель встал из-за стола и, покачивая головой, с благожелательной улыбкой на устах направился в нашу сторону. Украдкой я продолжал наблюдать и за девушкой. Она взяла книгу и раскрыла на середине, явно в поисках определенной страницы. Начала читать, слегка склонив головку набок, грациозным жестом подбирая пряди волос, падающие на страницы. Читала она быстро и страстно, забываясь в чтении, и по лицу ее пробегали отсветы книжных страстей.
Почитав страниц тридцать, она бережно отложила том. Пальцы ее погладили обложку, задержавшись на мгновение, затем она повернулась на каблуках, бросила едва слышное «до свидания», улыбнулась мсье Гилелю, слегка кивнула мне головой и вышла из магазина.
Я проводил ее взглядом, и потом ее образ долго стоял у меня перед глазами.
— У меня создается впечатление, что тебя пленила эта юная особа, — заметил, подойдя ко мне, мсье Гилель.
В голосе его слышалась легкая ирония, на лице бродила лукавая улыбка. Он не дождался ответа и присел рядом со мной в той же позе и также уставился на дверь.
— Мне она тоже нравится, — сообщил он. — Ну, скажем, она понравилась бы мне, если бы я встретил ее, когда был молод. А я был вполне ничего себе, между прочим! Не такой, конечно, высокий здоровяк, как ты, но тем не менее имел успех. — Он махнул рукой, словно желая отогнать непрошеные воспоминания. Потом подошел к столу, на который девушка положила книгу. — Обычно она приходит по вторникам, с утра. Никогда не видел ее во второй половине дня. Это хорошая клиентка, она всегда покупает у меня любовные романы. Ей нравятся те, что хорошо кончаются. Очень скромная девушка, всегда только улыбнется мне, выберет несколько книг, заплатит и уйдет. Но иногда она приходит сюда исключительно для того, чтобы побыть среди книг. Однажды она открыла вот этот самый роман, начала его читать. Я был, признаться, удивлен ее выбором. Я даже подумал, что она ошиблась. Но с тех пор это стало ритуалом. Каждый раз, когда она приходит сюда, она продолжает с того места, где остановилась.
— А почему она его не купит?
— Откуда мне знать? По-моему, она ждет чего-то от этого произведения.
— Может, она предчувствует, что это ее книга-светоч?
— Ох, не думаю.
Мсье Гилель замер, снял очки и принялся неторопливо поглаживать дужки. Он делал так каждый раз, когда искал нужные слова и старался облечь мысль в наиболее ясную и четкую форму.
— У нее странные отношения с этой книгой, — наконец сказал он. — Иногда она восторженно хватает ее, читает со страстью, а закрыв, с преданным обожанием смотрит на обложку. Но порой на лице ее недоверчивое выражение, иногда кажется, что она чувствует себя оскорбленной автором. Или она просто боится того, что прочтет дальше? Я думаю, она отдает себе отчет в том, чего можно ждать от этой книги.
Я схватил книгу:
— О, «Любовь властелина»! Потрясающая вещь, — пробормотал я.
— Это правда. Но тем не менее это ужасная книга! — воскликнул он. — Она рассказывает о любви все, открывает всю подноготную, препарирует, лишает налета тайны.
— Я с вами не согласен. Сила этой книги в том, что она вернула любви ее подлинный масштаб. Она лишает любовь всех ухищрений и сладких сюсюканий, чтобы позволить читателю увидеть ее воочию, без прикрас, ощутить и чувством, и разумом. Для меня этот роман был откровением.
— Откровением? Ты серьезно? — удивился он. — Однако он не стал твоей книгой-светочем. — В его глазах мелькнуло лукавство. — А знаешь почему? Даже если тебя и восхищает гений автора и красота текста, тебе не может нравиться, когда так безжалостно обнажают чувства.
— С чего вы это взяли?
— Тебе близок критический склад ума автора. Ты так же стремишься к абсолюту и жаждешь истины. Но ты слишком молод, чтобы принять его цинизм. Кстати, Альбер Коэн написал этот роман в момент мучительной депрессии, когда бремя лет придавило его, когда он почувствовал себя дряхлым и немощным. Ты недостаточно стар и недостаточно желчен, твоя прозорливость не способна окончательно разъесть юношеский романтизм. В тебе еще живет надежда на настоящую любовь.
Я смотрел на него во все глаза: как он, оказывается, правильно и тонко понимал, что я за человек!
— И на чем же вы основывались, когда составляли свое мнение обо мне?
— На твоих книгах. Особенно на первой. На твоем решении больше не писать, кстати, тоже. И… на том, как ты на нее смотрел.
— И как же я на нее смотрел? — с интересом спросил я.
— Как Иаков глядел на Рахиль, Солаль на Ариадну, Жюльен Сорель на госпожу де Реналь.
— Не слишком вы меня обнадежили, — ответил я, несколько растерянный: старик видел меня насквозь. — Все эти истории или сопряжены с муками и бедами, или плохо кончаются.
