Мария Илизарова - Про психов. Терапевтический роман
Она нагнулась к нему и быстро зашептала в ухо:
– Слышал, конечно, про адронный коллайдер? Все скинулись на него, частицы разгоняют и поймать хотят самую маленькую? Так вот, если поймают – всем п…ц.
– Почему п…ц? – Костя давно запутался в ее монологе, но интереса не утратил.
– Так ведь это все равно, что Бога поймать, только маленького.
Это было неожиданно. У Кости даже рот приоткрылся.
– Ты, кстати, ничего. – Тетка внезапно отшвырнула всякое мудрствование и, изогнувшись, почти легла на Костю скромной грудью в леопардовой кофточке. – Знаешь, а ты – красивый мужчина, у меня от тебя голова кружится. Я знаю, кто ты, я вижу тебя всего насквозь. Ты красивый, ты сильный, живой. – Ее рука молниеносно оказалось под пижамой и ласково его гладила.
Она смотрела на Костю черными зрачками в целый глаз, и ему показалось, что он тоже видит ее насквозь, видит то, что не видел раньше. Душу этой женщины. Она была красивой, тоненькой, похожей на половинки зефира. И в душе было много любви, и у любви не было выхода.
Он подумал было упасть в этот зефир, но вдруг вспомнил про частицы, среди которых ничего крупного нет, наверное, и любви нет, и ему стало нехорошо, буквально затошнило. Он отодвинулся от нее.
– Что с тобой? Господи! Ну что ты, малыш? Прости, ладно? Ты – хороший, живой! Не бери в голову весь этот бред. Шучу я так. У меня сегодня настроение такое… безумное, манечка накрыла, может, и полюблю кого, может, и тебя, а может, и не тебя, а вот того красавчика! – Она сощурила глаз на Душного, стоявшего в окружении молоденьких пациенток. – Пойду к нему, может, он моя судьба, может, он мне на роду написан, может, я рожу от него божественного ребенка. Да!! – Она красиво встала, раздвинула молоденьких и пустилась в цыганско-эротическое соблазнение Душного.
– Во дает Актриса, – шептались рядом.
– А кто это? – спросил Костя у соседей.
– Что, не узнаете? А ведь она не очень постарела. Известная актриса была, учительницу играла, не помню, как кино называется. Хорошее кино. Она часто лежит, мучается, бедная. Галлюцинации, голоса, депрессии потом тяжелые. Месяцами лежит, молчит.
– Жалко ее. Она добрая, хоть и странные вещи говорит, – подытожили соседи.
Костя сидел и смотрел, как Актриса разделывает Душного. Вид у того был ошалелый и счастливый, привычное высокомерие с него Актриса сняла легко, как пенку с молока. Стало видно, что он застенчивый и романтичный.
Костя от этих превращений устал, голова шла кругом.
Праздник был в разгаре. Музыка стала совсем жесткой. Руководил дискотекой социальный работник, сам из бывших пациентов. Дискотеку он делал без скидок на душевное самочувствие, со светомузыкой и громко. Народ расслаблялся. Иногда заходил Мент, окидывал собрание недовольным взглядом, качал головой и уходил.
Мориц танцевал в центре зала. Его движения существовали отдельно от музыки и были не похожи на обычные танцевальные па. Это были не простые человеческие, бессмысленные по большому счету, движения. Они что-то значили для Морица. Так казалось Новикову, когда он смотрел на него.
В дверях Костя увидел девушку, внимательно рассматривающую вечеринку. Новогодняя дискотека в дурдоме не похожа на обычный ночной клуб. Это уникальное социальное сборище людей, оказавшихся вместе не за тем, чтобы как-то развлечься после праведных трудов или проводящих так свою молодость. Это не запертые в тюрьме люди. В тюрьме вечеринок не случается. А в больнице есть. Должны же люди общаться друг с другом. В больнице скучно.
Обычные клубы стратифицированы: для хипстеров, для гламуров, для съема, рейвы. Больничная дискотека могла бы претендовать на звание самого демократичного клуба в городе. Богемная девица танцует с солдатиком на экспертизе, пожилая учительница ведет разговоры с колоритным алкоголиком, поющим под Высоцкого. Наркоманка и продавщица фруктов, бомж и бухгалтер, менеджер по рекламе и несчастная девушка с ДЦП.
Существует популярное мнение, что психические расстройства – удел социально низкой прослойки общества. Всяких неустроенных и живущих в стиле горьковского дна низов. Однако это далеко не так. Психическое расстройство может случиться у всякого, не нужно иметь в анамнезе голодное бедное детство, побои отца-алкоголика или равнодушие матери-наркоманки, многократные изнасилования и всякие другие прелести социального дна. Можно быть ребенком из вполне благополучной семьи со среднестатистическим счастливым детством, собственным домом, высшим образованием, собакой, кошкой и рыбками.
Так что, если вы вдруг очутитесь в больнице, не удивляйтесь обилию там интересных и не похожих на вас людей, не сводимых к простым человеческим множествам.
Лора уже давно поняла, где она. Этот факт перестал вызывать у нее сильные отрицательные эмоции. Мир больницы настолько отличался от ее привычного мира компьютеров, программ, мамы и двухкомнатной квартиры на Арбате, что ей даже понравилось. Появилась возможность узнать, что на свете существуют очень разные люди, разные миры, с которыми вполне можно взаимодействовать и даже приближаться к ним на безопасное расстояние. Эти люди не принадлежат к миру высокой математики и физики, они не засыпали с фейнмановским лекциями в десятом классе, они говорят на других, пусть и не всегда понятных языках.
Лоре страшно любопытно. Она чувствует, что вырвалась из тюрьмы своего малонаселенного одиночества. Вокруг люди, и ей с ними хорошо. После пережитого падения мира и уничтожения столицы, обретения святости и власти, после ужаса и счастья – эмоций недосягаемой высоты и редкости – мир больницы представляется ей простым и понятным, даже домашним. С утра завтрак, таблетки, потом ничегонеделание, сон, разговоры, обед, прогулка, если повезет с погодой. Возможно, придется вывезти тяжеленные тележки с бельем, но это тоже интересно. Так же как и посещение врачей, к которым Лора никогда не ходила. Она узнала, что у нее повышенное давление и холестерин, получила рекомендацию посетить эндокринолога.
Лора сроду не занималась домашним хозяйством. Мама варила борщ на неделю, и ели они его на завтрак, обед и ужин. Готовка и уборка для мамы были презренными занятиями, отвлекающими от главного. Лора никогда прежде до больницы не мыла полов, не таскала тяжестей, кажется, даже не знала слова «режим». Справлялась со всем бабушка, пока была жива. А после ее смерти они с мамой замкнулись, перестали заниматься домом. Им это было не нужно. У бабушки всегда были планы: что из техники они купят в следующем году, какое белье хорошее, а какое пора пустить на тряпки, куда что повесить и куда поставить, – все это она знала точно, без сомнений. Маму с Лорой это устраивало. Им хозяйство было ни к чему. Мама жила математикой. Новые шторы не входили в список ценностей.
Лора унаследовала от матери увлеченность цифрами. Она бесконечно думала о связях между числами и буквами, об эквиваленте различных символов, о том, что такое язык программирования, и могут ли люди говорить на этом языке. Вслед за мамой она считала, что для женщины важно быть такой же реализованной, как для мужчины, и поэтому тратить время на семью бессмысленно. Традиционные женские занятия скучны и никогда не бывают по-настоящему вознаграждены, секс не стоит того, чтобы гробить на него всю жизнь, а наслаждение творчеством для нормального человека несоизмеримо выше, чем любое другое. Плоды любви всегда можно пересмотреть и подвергнуть сомнению. Любили ли мы друг друга так сильно, как нам тогда казалось, или нам это только казалось? А плоды творчества остаются навсегда в неизменном виде.
Программирование принадлежало к стихии, доставлявшей Лоре чистое, острое наслаждение. Придумывание алгоритмов, сочетание их с другими алгоритмами, создание новых объединяющих факторов для старых схем увлекало ее более всего на свете. Когда удавалось создать нечто, что упрощало путь к старой задаче, рассеивало ненужные элементы, освобождало горизонт от некрасивых механизмов, ей казалось, что дышать стало легче, плечи расправлялись, она была счастлива. Мечтала о сложном программировании человеческих отношений, о том, что в мире, где проживает несметное множество миллиардов, надо свести ненужные контакты к минимуму. Она буквально страдала, узнавая, что люди тратят жизнь на походы в магазин, оплату счетов в сберкассе и езду по городу с толстыми папками документов. Все это для нее – пустая трата времени, бездарно сжигающая жизнь. Зачем, зачем, если есть Интернет?
Они с мамой выпивали литры кофе с сахарными сухарями с изюмом (единственная позволительная сладкая слабость) и мечтали о новом мире, в котором все будет по-другому.
В своих чудесных беседах они даже додумались до того, что Интернет – это новый Бог. У него есть имя, и он связывает всех людей на земле, и вера в него не требует дурацких сказочных допущений, а ограничена лишь активностью пользователя.
