Миша Дефонсека - Выжить с волками
Я до сих пор боюсь идти по городу среди людей, я чувствую себя в ловушке, как в том гетто, меня охватывает паника, и я никак не могу с ней справиться.
Мне удалось избежать солдат, я скрещивала руки на сумке, чтобы отсутствие звезды было не так заметно. Один раз я сидела на земле рядом с маленьким попрошайкой, который казался очень больным. Несчастный малыш, видел ли он меня? Не знаю, но взгляд его был невыносимым. Я подумала, что если людям наплевать на этого ребенка, то на меня они точно не обратят внимания. Они оставляли здесь умирать своих детей! Я ненавидела этих людей и не должна была оставаться в этом городе.
Чуть подальше играли дети примерно моего возраста, я пошла к ним, чтобы затеряться и остаться незамеченной. Они говорили на польском, во всяком случае, на слух мне показалось именно так, но как только я приблизилась к ним, они вдруг перешли на французский, как будто не хотели, чтобы я их поняла. Так делали мои родители, когда использовали идиш или немецкий, чтобы исключить меня из разговора. Я не носила звезду, и, может быть, дети боялись меня. Один, постарше, играл с камешками, он сказал другому (насколько я поняла), что выиграл, потому что спрятал в кулаке четыре камешка. И он посчитал их: мама с папой в лагере, сестра умерла, брата застрелили… получается четыре… Что-нибудь осталось? Значит, я выиграл!
Мне показалось отвратительным считать мертвых по камешкам. Мальчик не виноват, он воссоздавал то, чем жил каждый день, играл с элементами реальности… и это было ужасно.
Я смешалась с толпой людей, похожих на тени, и затем увидела мужчин, которые собирали трупы и бросали на телеги. Порой тела выпадали, и человек, который шел за повозкой, складывал их обратно. Я смотрела на телегу, и мне пришла в голову идея. Тела точно везли на кладбище, расположенное снаружи, за городом. Я видела кладбища только в Бельгии, но была уверена, что повозка с трупами поможет найти способ выбраться из этого места.
Я пошла рядом с ней. Трупы находились практически на уровне моего носа, но я заставляла себя смотреть вперед так же равнодушно, как и остальные. Один мужчина шел впереди с мальчиком, который ему помогал, другой — позади, рядом со мной. Этот экипаж прокладывал путь среди прохожих, я была оборванной девчонкой, такой же, как остальные, до меня никому не было дела. Потом мы подъехали к решетке. Повозка остановилась, охранник быстро повернулся к ней и сделал знак «проезжайте». Меня не заметили.
На кладбище я отбежала в сторону и спряталась за холмиком из земли, камней и песка (кроме этого там были еще ямы — и больше ничего), скорчилась, чтобы меня никто не увидел. Потом дождалась, пока люди ушли подальше. Повозка остановилась, мужчины как попало покидали мертвых в большую яму. Самый молодой взял лопату и забросал тела землей. Потом мужчины ушли, а я осталась на кладбище. Наступил вечер. Вокруг не было никого, кроме охранника и еще нескольких силуэтов возле решетки.
Я думала, что существует какой-нибудь выход наружу — невысокая изгородь, через которую легко перебраться, как в деревне у дедушки, но это кладбище было окружено высокой стеной. Я на четвереньках преодолела расстояние, которое отделяло меня от нее. И я не видела ничего, кроме этой проклятой стены, я была одержима желанием выбраться отсюда, убежать, найти способ перебраться через нее. Я пыталась, несколько раз падала, потому что была слишком маленькой, а стена слишком большой, и мне было не за что ухватиться. Следуя вдоль стены, все еще на четвереньках, я ищу не такое гладкое место, чтобы забраться. Ищу на ощупь и внезапно чувствую, что почва в этом месте другая, она немного поднимается, но этой высоты недостаточно. Тогда я беру нож и скребу им между камней, пытаясь сделать углубление, затем еще одно, повыше… Я пробую вскарабкаться, зацепиться, чтобы выцарапать еще одну ямку, это очень долго, я падаю и начинаю снова. Мне кажется, что эта тяжелая работа заняла всю ночь. Трещины между камнями были заполнены цементом, который было очень трудно выковыривать. Я ставила ногу, хваталась за выпуклость на стене, снова падала… я была изнуренной и словно сошла с ума. В конце концов, проложив путь по камням, я добралась до вершины стены, там — стекло и колючая проволока. Руки и колени были в крови, но мне все равно, я стремилась любыми путями убежать из этого ада, даже если бы пришлось изранить все тело. Удерживая равновесие, я разглядела стену с другой стороны — она была еще выше. Я должна прыгнуть, другого выхода у меня нет, это мой единственный шанс. Будь что будет! И я упала в пустоту.
Не знаю, как я приземлилась, наверное, сильно ударилась, помню только одно: когда я открыла глаза, болела лодыжка и меня сильно тошнило. Голова была странно тяжелой, неизвестно, сколько времени я пролежала под стеной. Когда я пришла в себя, то увидела глубокие порезы на ногах, руки были в сплошных царапинах.
Я должна была уйти от стены, поэтому встала и пошла. Я все еще находилась в городе, но на этот раз увидела железную дорогу, вокзал, вагон, из которого доносились стоны. И я побежала прочь от всего этого. Я больше не хотела слышать смерть. Потом я добралась до реки, каменные ступени спускались к самой воде. Я вошла в нее и, держась за край лестницы, пила и мылась в спокойной воде, которая освежала мои раны. Я постоянно брызгала водой в лицо, заставляя себя проснуться, очнуться, осознать все, что увидела за такой короткий промежуток времени, и у меня ничего не получалось. Я только повторяла себе, что мои родители не могли находиться там, в мире бесконечной жестокости, где никто не обращает внимания на больных детей на тротуарах, на трупы, на окровавленную беременную женщину. Мой рассудок отказывался воспринимать эти образы, они были неестественными, а я была слишком испугана. Лодыжка моя распухла, идти было больно, но страх сильнее боли. Я шла, убеждая себя, что ошиблась, что «Восток» не здесь, что мама с папой не в этом месте, я должна искать где-то еще.
Я долгое время шла вдоль реки, точно не зная, куда теперь направиться. Снова идти на восток было бессмысленно, вернуться по своим следам я не могла. Я просто шла вперед, неважно куда, потихоньку волочила ногу, мне было больно, мне было жарко, хотелось пить, я практически ничего не ела на протяжении нескольких дней и провела два дня и три ночи в кошмаре. Истощенная, я добралась до деревни, стоявшей недалеко от красивой речки с покрытыми песком берегами. Пить холодную воду, когда тебе жарко, особенно приятно, но мне нужно было найти еду и укрытие, чтобы поспать. Я сидела на песке, когда толпа встревоженных мальчиков и девочек пробежала мимо меня. Практически одновременно с этим я услышала выстрелы. Не задумываясь, я побежала с детьми. К счастью, они ушли недалеко — в соседнюю рощу, раздвинули ветви над ямой и попрыгали в нее. Я тоже прыгнула в эту яму, очевидно вырытую заранее. Двое ребят перед тем, как спуститься, быстро разложили ветки над нашими головами. Было видно, что все действия давно отработаны.
Внутри было как в могиле, дети прижались к стенам и молча переглядывались. Ветки пропускали немного света. Ребята ждали. Я валилась с ног от усталости, поэтому заснула. Проснулась уже ночью, когда один мальчик выбирался из ямы. Я хотела узнать, что он собирается делать, и он довел меня до старой колонки, где мы оба попили. Хорошо, что я пошла за ним. Когда мы вернулись к яме, он аккуратно положил ветку на место. Все происходило в тишине. Странно, эти дети явно привыкли прятаться. В их банде было человек тринадцать, может, меньше, и выглядели все так же плохо, как и я. Лучше спать вместе с ними, к тому же здесь я в большей безопасности, чем оставаясь на дороге.
Я снова проснулась посреди суматохи. Ветви больше не защищали нас, я видела небо и ребят наверху, которые с боем делили куски хлеба, лежавшие на земле.
Я бросилась к ним, добыла два куска и моментально проглотила. И неожиданно сказала: «Они знают, что мы тут! Хлеб нужен, чтобы выманить нас из ямы!» Не знаю, была ли я права, но мое чутье кричало, что мы в опасности. Я попыталась увести с собой девочку, но она либо не понимала, либо не хотела уходить. Видимо, я пугала ее своими знаками, и она вырвала руку, будто я ей мешаю. Она хотела есть. Я тоже, впрочем, у меня еще оставалось немного хлеба во рту, и я убежала.
Тихая маленькая деревня на берегу реки — скорее всего, это был Отвоцк, расположенный в двадцати километрах к югу от Варшавы. Спустя годы я рассказала о нем польке, которая была оттуда родом и каким-то образом выжила. Люди, бежавшие из Варшавы, укрывались в Отвоцке, но, к сожалению, там проводились облавы, и спрятаться можно было только в лесу. И я всегда была уверена, что тех детей убили. Всего одну ночь я знала их живыми, ела их хлеб. Я обладала звериным чутьем — они утратили его из-за того, что жили вместе. Конечно, эти дети находились в своей стране, быть может, их родители были живы. Если бы мои мама и папа были со мной, я бы тоже осталась. Но в моем случае одиночество было лучшей защитой. Я привыкла к свободе и безумно хотела выжить и найти маму.
